– Стоит начать с того, что я вообще не должен был тебя целовать, – нервно усмехнулся Теодор. При воспоминании о поцелуе мурашки рассыпались по рукам. Он целовал столько людей в своей жизни, гораздо более откровенно, чем Кристофера, но ни один поцелуй не вызывал у него настолько смешанных, сильных и искренних чувств. Вспоминать было страшно. Когда он вспоминал это, ему хотелось больше. Поэтому он заставил себя отвлечься на уток, плавающих в озере. Разве они не должны улетать на зиму? – Я воспользовался тобой, пока ты был пьян и уязвим.
– Я не был пьян, – глухо поправил его Кристофер, но Теодор уныло покачал головой.
– Это уже не имеет значения. Я чувствовал себя настоящим чудовищем. Я так боялся, что ты узнаешь, что ты возненавидишь меня за это, что сбежал, – он сжал перила с такой силой, что костяшки пальцев побелели и мякоть на внутренней стороне ладоней начала болеть. – И весь следующий год избегал тебя, хотя ты, кажется, и не замечал этого.
Теодор сделал паузу, и пусть он не ждал от Кристофера ответа, его молчание слегка разочаровало. Он проглотил неприятный кислый привкус во рту, прежде чем продолжить.
– А потом мы начали общаться, и я… я начал бояться еще сильнее. Потому что так ты был просто Кристофером – парнем, которого я иногда видел в коридорах и старался избегать, но потом ты стал… – Теодор нервно выдохнул, чувствуя, как ладони покрываются липким потом. – Потом ты стал Крисом, который пьет сладкое молоко и ест печенье в огромном количестве, когда читает. Крисом, который может настроить музыку для постановки, но не может разобраться в настройках ноутбука. Крисом, который катается на коньках как профессиональный фигурист. Крисом, которого я знаю, к которому я… к которому я успел привязаться.
Почему-то говорить стало сложнее, и ресницы вдруг повлажнели. Почему же это так трудно – просто быть откровенным? Почему так больно?
Теодор торопливо вытер позорную влагу с щек, криво улыбаясь. У него было такое чувство, что он снимал с себя слой за слоем пыльную броню, скрывающую беззащитные внутренности много лет. Она скрипела, поддавалась с трудом, сопротивлялась. Остаться без нее было страшно и непривычно. Пытливый взгляд Кристофера будто оставлял ожоги на беззащитной нежной коже. Таким отвратительно уязвимым Теодор еще никогда в жизни себя не чувствовал.
И в то же время…
В то же время без этой удушающей брони ему стало удивительно легко.
– И если мне было страшно получить презрение и ненависть от того Кристофера, которого я едва видел, то возможность получить презрение от этого Криса буквально вводила меня в ужас, – пробормотал он. – Я так трясся над этим секретом, что, когда ты спросил меня об этом в кафе, запаниковал. Настолько, что ложь вырвалась из меня непроизвольно. Хотя, наверное, я бы в любом случае умолчал… Я не мог позволить тебе узнать.
– Но почему? – надломленно спросил Кристофер, и Теодор, наконец, повернулся к нему. И у него невольно все внутри затрепетало от того, насколько Кристофер прекрасен. Его маленькое лицо словно сияло в темноте, а в огромных глазах, обрамленных густыми ресницами, было столько печали и сочувствия, что Теодор не мог поверить, что когда-то действительно боялся, что этот человек возненавидит его. Потому что Кристофер, казалось, не способен на столь темное чувство.
– Потому что я трус, – честно ответил Теодор, озвучивая клеймо, которое сам на себя поставил и которого стыдился всю жизнь. Несмотря на браваду, на позицию популярного крутого парня, несмотря на то, что он казался несгибаемым и жестким, он был трусом. – Потому что я поступил плохо и побоялся взять за это ответственность. Дело не в том, что я тебя стыжусь, и не в том, что я просто хотел попробовать поцеловаться с мальчиком. Я ненавижу себя за то, что заставил тебя так думать.
Кристофер всматривался в его лицо, словно пытаясь найти там признаки неискренности, и вдруг обеспокоенная морщинка появилась между его бровей.
– Ты плачешь.
Теодор глухо рассмеялся сквозь слезы.
– Да, конечно, черт возьми, я плачу, – фыркнул он, яростно вытираясь рукавом толстовки, натянутым на пальцы. – Потому что я не хочу тебя терять!
Он отвел взгляд, но Кристофер наклонился, чтобы посмотреть на него.
– Почему ты решил, что потеряешь меня? – спросил он с поразительной наивностью. И эти его чернющие пытливые глаза, Теодор готов был поклясться, что когда-нибудь они сведут его в могилу.
– Разве ты можешь общаться со мной после того, как я тобой воспользовался? – жалобно промямлил Теодор, самому себе напоминая брошенного щенка, который скулил, умоляя хозяина пустить его на ночь в дом.
Кристофер сжал губы в полоску, выпрямляясь.
– Да, это сложно, – наконец отстраненно произнес он, и выражение его лица, ставшее вдруг пустым, заставило Теодора испуганно икнуть. Будто он осознал, насколько плохо Теодор с ним поступил. – Наверное, я и вправду не смогу.
Он почувствовал, как все внутри оборвалось, словно его столкнули в пропасть. Кончики пальцев дрогнули, и стало так холодно, как не было даже в самые лютые морозы. Теодор поднял на Кристофера потерянный взгляд.
Ну вот и все.
Конечно, он этого и ожидал, но услышать все так…
Разбивало сердце.
– Да ладно, расслабься, я шучу, – вдруг звонко рассмеялся Кристофер, и Теодор моргнул, потрясенно уставившись на него и не сразу понимая, что он сказал. Нос Кристофера сморщился от улыбки, крупноватые передние зубы забавно торчали, делая его похожим на кролика, и он был такой знакомый и смешной, что Теодор и сам бы не удержался от улыбки, если бы не был настолько взволнован. – А то у тебя такое лицо, как будто мать Бемби убили на твоих глазах.
– Это значит, что… – ошарашенно начал он, боясь поверить, и смех Кристофера стих, превращаясь в теплую улыбку.
– Значит, что твои извинения приняты, – подтвердил он, и Теодор застыл, обдумывая услышанное, а потом радостно и неверяще рассмеялся, бросаясь к Кристоферу и обнимая его за талию, чтобы поднять в воздух. Кристофер тоже засмеялся, когда Теодор начал его кружить, крепко и бережно прижимая к себе.
Кристофер был таким добрым, таким… хорошим, что это было просто невероятно. Не затаил на него обиду, не начал злиться, кричать, возмущаться, не начал требовать что-то, манипулировать им, а взял и простил. Увидел, как Теодору плохо, и не смог по-другому.
Разве Теодор его заслуживал?
И Теодор, наверное, должен был рассказать ему о своих чувствах, потому что, пока Кристофер с ним просто дружил, для него каждое прикосновение и каждый взгляд были двусмысленными. Но он решил оставить это на следующий раз.
Хватит с него потрясений на сегодня.
Теодор вошел в кафетерий, оглядываясь, и его сердце сладко замерло, когда он заметил за дальним столом Кристофера. Он сидел с Ютой, Остином и Лиззи, последние, заметив Теодора, помахали ему. Кристофер тоже махнул ему рукой, приглашая за их стол, и он прикусил губу, чтобы не разулыбаться как последний идиот, направляясь к ним.
Но внезапно перед ним вырос Джонни.
– Эй, Теодор, садись, – он указал на стол справа от себя. – Для тебя место заняли.
Теодор взглянул через его плечо на Кристофера, с лица которого стекла улыбка, и покачал головой даже до того, как успел подумать.
– Я сяду туда, – он кивнул в сторону ребят, которые напряженно смотрели на него, и Джонни обернулся, прослеживая его кивок и насмешливо приподнимая брови.
– С этими неудачниками? Серьезно?
Взгляд Теодора опасно потяжелел.
– Не думаю, что тех, с кем я сижу, можно назвать неудачниками, – растянув губы в приторной улыбке, процедил он. Выдержал паузу, изображая задумчивость, а потом небрежно пожал плечами. – А вот… тех, от кого я пересел, – вполне.
Лицо Джонни вытянулось и покраснело от унижения, но он попытался взять себя в руки.
– Да ты нарываешься! – он сжал его плечо, надеясь свести все в шутку, но натянутая улыбка исчезла с лица Теодора.
Он вскинул брови.
– Да что ты? – резким движением он скинул руку Джонни и, не глядя больше на него, провожаемый ошарашенными и раздраженными взглядами, направился к столу, за которым сидели актеры.
– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил Кристофер, который видел заминку, но не слышал, о чем они говорили.
Теодор был немного напряжен, но покачал головой. Успокаивающе улыбнулся ему, и его взгляд наполнился нежностью, заметной всем, кроме того, кому она была предназначена. Юта торопливо отпил кофе и закашлялся, булькая что-то Лиззи, которая, закатив глаза, вяло хлопнула его по спине. Ни Теодор, ни Кристофер не обратили на них внимания, глядя только друг на друга.
– Неужели ты сегодня принес с собой полноценный обед? – насмешливо, но не зло поинтересовался Теодор, и Кристофер закатил глаза в ответ, хотя его скулы чуть порозовели.
– Тетя приболела и не пошла на работу, поэтому смогла собрать мне с собой, – объяснил он.
– Почему ты не готовишь себе сам? – вдруг осенило Теодора. Кристофер почти никогда не приносил еду и питался батончиками, и Теодор всегда думал, что он просто забывал свои обеды.
– Боже упаси съесть то, что готовит Крис, – хохотнул Юта, и покрасневший Кристофер влепил ему подзатыльник.
Теодор моргнул. До него доходило очень медленно.
– Подожди, ты что… готовить не умеешь? – осторожно спросил он, и взгляд Кристофера сверкнул гневом.
– Закрой рот и ешь свой рис! – рявкнул он, но из-за того, что он был красный как томат и очевидно смущенный, то прозвучал не так угрожающе, как хотел, и стол взорвался смехом.
Теодор засунул в рот ложку риса, с улыбкой наблюдая за ребятами. В груди растеклось теплое приятное чувство, такое легкое, как крылья бабочки. Это чувство не удержишь надолго – им нужно наслаждаться, пока есть возможность.
И Теодор наслаждался.
Уже под конец обеденного перерыва он вспомнил про сэндвич, который ему вчера утром засунула в рюкзак мама. Вытащил его, разворачивая упаковку, и Кристофер поморщился.