– Это что за фигня? – спросил он брезгливо.
– Что? – невинно вскинул брови Теодор, откусывая сэндвич. – Это мой сэндвич.
– Он выглядит отвратительно, – подметил Остин, на лице которого тоже застыло брезгливое выражение, и Теодор фыркнул, пожав плечами.
– На вкус нормальный.
Кристофер вдруг прижался к его боку, заставляя тяжело сглотнуть, и принюхался. Его миловидное лицо тут же скривилось еще сильнее.
– Теодор! – возмущенно воскликнул он. – Он же испорченный!
– Ничего подобного, – упрямо отрицал Теодор. – Я не буду выкидывать еду, на которую моя любимая мама потратила столько сил.
– Это просто сэндвич, откуда такая драма, – закатила глаза Лиззи, поднимаясь и забирая свой поднос. – В любом случае, я уже ухожу, не могу смотреть на то, как травится бедное животное.
Теодор показал ей средний палец, снова откусывая сэндвич под неодобрительные взгляды оставшейся троицы. Да на вкус и вправду было нормально! Он не наелся школьным обедом, что ему делать?
После перерыва они разошлись в разные стороны – у Теодора по расписанию была биология на первом этаже, Кристофер с Ютой поднялись на третий на урок физики, а Остин, который был младше их на два года, направился на литературу.
Теодор смотрел Кристоферу вслед, и когда тот обернулся, чтобы ему помахать, не смог сдержать глупой улыбки.
Черт, похоже, он и вправду крупно вляпался.
После уроков у них была назначена репетиция, и они с Кристофером встретились у дверей в актовый зал. Теодор расплылся в ласковой улыбке, стоило только увидеть его. Кристофер, заметив неприкрытую нежность в его взгляде, невольно зарделся, нахмурился и поспешил войти внутрь.
Что-то неприятно кольнуло в груди, но чувство было настолько мимолетным, что Теодор его проигнорировал. То, что Кристофер хорошо к нему относился и считал своим другом, – это уже огромная привилегия, за которую он должен быть благодарен. Глупо было ждать чего-то большего… признаков ответного интереса, симпатии, влюбленности. Теодор этого и не заслуживал, как он мог на это рассчитывать? Как смел испытывать боль?
Тряхнув головой, чтобы выкинуть из нее лишние мысли, он вошел в зал следом за Кристофером. Все остальные были уже там и ждали, кроме них, только мистера Уилсона.
Репетиции уже давно перестали быть для Теодора наказанием. Он старался изо всех сил играть достойно и больше не воспринимал советы и замечания ребят в штыки. Понимал, что они делают это не потому, что хотят показать свое превосходство, а потому, что действительно переживают за результат.
Премьера была уже так близко, и все ребята были оживлены и взбудоражены. Но больше всех был оживлен и взбудоражен мистер Уилсон. Казалось, еще немного, и его давление подскочит до такой степени, что из ушей повалит пар. В этот момент абсолютно все чувствовали себя старше и спокойнее этого мужчины, который носился по залу как гиперактивный подросток, по сто раз все проверяя.
Несмотря на то что они задержались, репетиция пролетела быстро, и они уходили в приподнятом настроении все вместе. Мистер Уилсон, попрощавшись с ними, пошел к своему кабинету, а они небольшой оживленной группой направились к выходу из школы.
Кристофер как раз рассказывал Теодору о новом альбоме Арианы Гранде, который он послушал на днях, как Теодор вдруг остановился. Кристофер ушел чуть вперед, не сразу это заметив. Почти все уже успели выйти, только Джесс остановилась у дверей, наблюдая за ними.
Кристофер, заметив заминку, обернулся.
– Все хорошо? – спросил он.
Теодор натянуто улыбнулся, выглядя крайне напряженным. Кристофер невольно напрягся сам – все же было хорошо, когда они выходили, что успело произойти?
– Да, я… забыл кое-что в классе, – промямлил Теодор, пятясь назад. Его взгляд встревоженно забегал.
– Хорошо, – все еще не понимая, почему из-за этого стоит так сильно переживать, ответил Кристофер. – Я тебя здесь подожду.
– Нет! – резко выкрикнул Теодор. – Нет, не стоит, просто… иди. Встретимся завтра.
И, не дожидаясь его ответа, он развернулся и убежал. Кристофер смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом, а потом пошел к удивленной Джесс.
– Странный он, – подметила она, и Кристофер кивнул, с недоумением гадая, что могло послужить такой резкой смене настроения.
Когда они вошла в актовый зал на следующий день, Кристофер сначала не поверил своим глазам. Ему на одну долгую секунду показалось, что это просто сон или чей-то жестокий розыгрыш. Ребята толпились за ним, не понимая, почему он не проходит дальше, и каждый, кто что-то говорил или смеялся, резко замолкал, когда перешагивал порог.
– В чем дело? – растолкав всех, мистер Уилсон прошел вперед. Застыл, как мраморное изваяние, прежде чем его ноги безвольно покосились, и он рухнул в ближайшее кресло.
Кристофер прошел чуть дальше, пораженно рассматривая разрушенные и исписанные нецензурными выражениями декорации, испорченные плакаты, разодранные костюмы, словно глядя на это все со стороны, словно его это не касается напрямую. Эти декорации он делал своими руками. Он прекрасно знал, сколько в них вложено труда и стараний. А теперь они были разбросаны по залу, как груда ни на что негодного мусора.
В его голове образовалась пустота, и он не мог найти слов, не мог выдавить из себя ни звука. На него накатило страшное бессилие, и он невольно задумался о том, каково мистеру Уилсону, который больше их всех ждал премьеры и волновался из-за нее.
Он обернулся на учителя, и все внутри него тоскливо сжалось, когда он увидел потерянное выражение его лица. Стало так больно, что это ощущалось почти физически.
Ребята, постепенно отходя от шока, тоже подходили ближе в абсолютной тишине. Ее нарушил Марк.
– Кто мог это сделать? – полным слез голосом спросил Марк, но ни у кого не было ответа. Ни у кого не нашлось слов, и тяжелая, угнетающая атмосфера повисла в зале.
Все были растеряны – кто-то до сих пор не осознал, что произошло, а кто-то, почувствовав безвыходность ситуации, пытался ее принять.
В этой гробовой тишине голос Джесс прозвучал как раскат грома.
– Это сделал Теодор, – громко и уверенно сказала она.
Все взгляды были тут же направлены ко все еще стоящему у входа парню, и тот ошарашенно распахнул глаза, невольно отшатнувшись.
– Какого черта? – выдохнул он.
– Хочешь сказать, нет? – с вызовом выкрикнула она, ее лицо покраснело от гнева. – Тебе вчера внезапно понадобилось остаться в школе! Когда мы уходили, все было в норме, а кроме нас в школе никого больше не было!
Все молчали, пораженные внезапным открытием. Кристофер пристально смотрел на Теодора, и Теодор встретил его взгляд, отчаянно заломив брови. Его лицо приняло болезненное выражение, как будто ему стало нехорошо.
– Это был не я! – произнес он, чувствуя, как все ускользало из рук. Тем не менее, его голос звучал твердо. – Клянусь, это был не я.
– Тогда зачем ты вернулся в школу? – прямо спросила Джесс, и Теодор вдруг стушевался и промолчал. Это уязвимое молчание было так ему несвойственно, что невольно стало доказательством его вины, поводом напасть. Она хищно сузила густо подведенные глаза и, когда не дождалась от него ответа, зло фыркнула и сложила руки на груди в решительном жесте. – Что и следовало доказать.
Разочарованный вздох прокатился по помещению. У ребят не было сил ругаться, не было сил ни на что. Премьера их постановки была через два дня, а весь реквизит, все декорации и костюмы были разрушены, разорваны в клочья, уничтожены. Это ведь очевидно – кто, кроме Теодора, мог это сделать, ведь так? Он с самого начала не хотел во всем этом участвовать. Это было наказанием для него, в самом прямом смысле этого слова. Вот он и нашел способ избежать в постановке участия.
Они старались забыть о том, каким человеком был Теодор, но понадобилась всего одна ошибка, чтобы они вновь вспомнили.
Люди не меняются. Тем более такие, как Теодор.
Кристофер продолжил смотреть на него, на его растерянное лицо, обескураженный вид, будто его резко ударили под дых. Он не заметил реакции Теодора, когда они только вошли, потому что Теодор был последним. Удивился ли он, увидев все это? Или улыбнулся, потому что его цель была достигнута, а потом быстро спрятал улыбку за этой трогательной растерянностью? Может, на его лице было написано удовлетворение, может, страх или неверие. Теперь узнать это было невозможно.
– Ладно, ребята, – глухо произнес мистер Уилсон, поднимаясь. Он побледнел, искорки надежды, которые подсвечивали его глаза все эти дни, потухли. Он вообще выглядел так, как будто вот-вот упадет в обморок, но продолжал держаться на ногах, стараясь не встречаться со своими учениками взглядом, чтобы они не увидели, насколько он раздавлен. – Давайте по домам. Я придумаю, что с этим можно сделать.
– Мистер Уилсон, это был не я, – умоляюще пробормотал Теодор, но у мистера Уилсона не было сил отреагировать на его слова, поэтому он просто прошел мимо.
Теодор повторял это снова и снова, каждому, кто выходил, но ребята только качали головами, глядя под ноги. Кто-то с трудом сдерживал слезы, кто-то до сих пор не мог поверить, потому что это было так жестоко. Очень жестоко.
Тот, кто сделал это, разрушил не просто их декорации, он растоптал весь их труд, все надежды и ожидания.
– А ты и вправду хороший актер, – процедила Джесс, проходя мимо. – Мы ведь все тебе поверили.
– Крис, я прошу тебя, не уходи, – прошептал Теодор, глядя на него с бесконечной мольбой во взгляде, но Кристофер едва заметно качнул головой и обошел его.
Он вышел из зала последним.
10
Теодор зашел в зал, кажущийся теперь пугающе огромным, и осознал, что впервые в жизни действительно хорошо понял значение выражения «ноги не держат». Он был так растерян, что пока еще не мог полностью принять то, что произошло.
Он упал в одно из кресел на первом ряду, обводя взглядом распотрошенные внутренности того, что должно было стать их декорациями и костюмами. Ребята так быстро скинули вину на него, но Теодор даже не мог найти в себе сил обижаться на них или злиться. Наверное, на их месте он бы подумал точно так же. Ведь кто-то разрушил тут все, кто это мог сделать? Теодор так откровенно ненавидел весь этот кружок в самом начале, что неудивительно, что подозрения пали на него.