— Разве ваш диспетчер не записал фамилию вызывавшего?
— Он назвался капитаном Петровым. Сказал, что у полковника Судакова плохо с головой.
«Сообщение верное!» — отметил про себя Коробочкин.
…Кружится голова. Оказалось, что никакого капитана Петрова у них нет.
«Так же, как и головы у Судакова…» — тихо ликовал Коробочкин.
Выяснилось, что Служба безопасности не может обеспечить собственную безопасность.
Оставалось надеяться на добровольное признание преступника.
Лейтенант Мухин, смекнув, что помог следствию, издал вопль восторга:
— Невидимки не врут!
Коробочкин сокрушенно вздохнул:
«Но суд их свидетельские показания не рассматривает».
Явившись к ночи в Воробьевку, больной Сизов был задержан и препровожден в обезьянник.
Участие в поджоге здания он категорически отрицал. Утверждал, что водочную бутылку и медицинский халат ему подкинули.
Бригада «скорой» опознала человека в белом халате, поджидавшего медиков у входа в особняк контрразведки.
Задержанный открещивался от всех обвинений.
— Сизов, — сурово обратился к нему Коробочкин. — У нас есть сведения, что в недавнем прошлом вы состояли секретным сотрудником Службы безопасности.
— Ну и что… — подавленно пробурчал Сизарь, — все тогда были… друг на друга стучали… Или перестукивались…
Таким образам, майор обнаружил цель, которую преследовал сексот: уничтожение своего досье.
Это был завершающий удар боксера. Но сумасшедший его не заметил.
То, что Сизов, будучи здоровым, симулировал психическое расстройство, подтверждало версию Коробочкина. Во время поджога преступник должен был находиться в больнице. Наверно, он полагал, что алиби ему обеспечено.
Зачем Сизову понадобилось уничтожать свое досье, когда миллионы таких же дел благополучно пылятся в архивах?
Сумасшедший.
Начальник отдела перспективного развития капитан Сыров представил полковнику Судакову аналитическую записку «О причинах возгорания здания Службы безопасности». В ней говорилось:
«… Определенные силы, заинтересованные в дестабилизации обстановки в обществе, предприняли попытку сорвать выборы мэра нашего города, устроив террористический акт…»
«Определенные силы» — звучало соблазнительно неопределенно. Найти определенные силы было куда проще, чем конкретного преступника.
Полковник Судаков сообщил Коровко, что в сложившейся ситуации считает нецелесообразными перевыборы мэра.
Коровко, не надеявшийся на переизбрание, радостно согласился.
В совершении акта вандализма контрразведчик подозревал сумасшедшую мафию. Эта криминальная структура внедрилась во все слои и прослойки общества. Полоумные или притворяющиеся таковыми встречались на каждом шагу. Психиатров в городе стало больше, чем акушеров.
Сколько акушеров в городе, Судаков не знал, а из психиатров общался только с Ознобишиным.
Иннокентий Иванович, создававший впечатление избытка психиатров, исправно сообщал полковнику о своих больных. Сергей Павлович был частым гостем в Воробьевке, интересуясь, впрочем, не столько душевнобольными, сколько глюками. Исчезновению Сизова сразу после пожара Сергей Павлович поначалу не придал никакого значения, но на всякий случай распорядился сообщить ему о местонахождении полоумного.
Тело Сизова обнаружено не было. О местонахождении его души мог бы сообщить лишь сам Сизов, если б был жив.
Аналитическая группа во главе с полковником Судаковым после проведенного расследования представила служебную записку. В ней говорилось:
«В городе действует мафиозная структура из психически нездоровых людей. Один из организаторов ее больной Сизов без вести пропал. Преступные элементы убили Г. Н. Мальчикова, желавшего покинуть преступное сообщество, имитировав его самоубийство путем повешения. Санитар Н. Г. Даев (Колюня), проникший в план террористов, был ими убит (имитировано самоубийство путем выбрасывания из окна 6–го этажа). Криминальной группировке удалось провести поджог здания Службы безопасности, в результате чего ему нанесен значительный материальный ущерб. Предполагается, что во главе группировки стоит психически здоровый человек. Подозревается в этом доктор Ознобишин. Для защиты демократических завоеваний общества руководство Службы безопасности считает необходимым взять в разработку ограниченный контингент пациентов Воробьевской психиатрической больницы, а также медицинского персонала того же медицинского учреждения».
Из Москвы незамедлительно пришел бодрый ответ:
«Направление работы считаем перспективным. Не возражаем против разработки неограниченного контингента пациентов и медперсонала Воробьевской психиатрической больницы».
В отделение Ознобишина из приемного покоя поступил новый больной с нездешней фамилией Брокгауз. Сначала к Иннокентию Ивановичу попала его история болезни с шикарным диагнозом: «Mania grandiosa».
— Что за бред! — громогласно воскликнул Иннокентий Иванович, уязвленный тем, что к нему направляют больного без согласования с ним. — Манией величия я не занимаюсь!
— Тогда она вами займется! — услышал доктор Ознобишин за спиной глуховатый мужской голос, не лишенный ехидства.
Сухопарый пожилой джентльмен в адидасовском спортивном костюме церемонно кивнул доктору:
— Честь имею представиться. Брокгауз.
Иннокентий Иванович ошалело воззрился на пришельца.
На него с саркастической усмешкой смотрел вальяжный джентльмен, до неприличия похожий на полковника Судакова. Доктор Ознобишин овладел своими чувствами и обнаружил явные отличия Брокгауза от Судакова.
У первого нос был несомненно крупнее, горой возвышаясь на узком лице, а у Судакова тонкие губы — в ниточку — придавали его физиономии обиженный вид. Таким образом, привычка ничему не удивляться выручила Иннокентия Ивановича.
Весело распустив губы, больной Брокгауз свысока глядел на озадаченного доктора, подтверждая завидный диагноз «мания величия».
— Зачем пожаловали? — осведомился Ознобишин.
— Мне кажется, что я полковник Безопасности Судаков, — с вызовом ответил Брокгауз.
— А на самом деле вы?..
— Брокгауз Иван Васильевич.
— Я имею удовольствие знать Сергея Павловича Судакова. Вы на него совершенно не похожи.
Уверенный тон доктора смутил Брокгауза.
— Иннокентий Иванович, побойтесь Бога! Я Судаков!
— Кто это вам сказал?
— Все.
— Документы у вас есть?
— Я оставил их дома…
— Вы Иоанн Васильевич Брокгауз! С Судаковым могу вас познакомить при случае.
Больной выказал нетерпение:
— Ознобишин, прекратите паясничать! Я Судаков!
— Если вам приятно так думать…
— Мне неприятно так думать, но это объективная реальность!
— Вы хотите, чтоб мы избавили вас от этого заблуждения?
— Какого?
— Что вы Судаков.
Больной Брокгауз оценивающе прищурился, совсем как тот полковник.
— Не морочьте мне голову! Сначала вы сводите своих пациентов с ума, а потом их лечите! Я решил полежать у вас несколько дней. Изнутри, так сказать, посмотреть вашу кухню…
— Петух захотел посмотреть кухню изнутри…
Больной Брокгауз оторопел.
— Какой петух?
— Который попал в ощип.
Многозначительный тон психиатра внушил полковнику Судакову беспокойство.
— Никаких уколов мне не делать!
— Слушаюсь, господин полковник! — вытянулся Ознобишин по стойке «смирно».
— Меня зовут Иоанн Васильевич.
— Хорошо, любезный. Вы забудете о том, что вы полковник Судаков.
Сергей Павлович увидел себя в мутноватом зеркале на стене ординаторской.
Очень похожий на него человек. Очень. И все же тот, в зеркале, чем-то от него отличался.
Полковник Судаков почувствовал, что раздваивается.
Сергей Павлович показал своему изображению язык.
Благообразный господин не повторил издевательской выходки своего оригинала, продолжая укоризненно смотреть на него.
Доктор Ознобишин изучающе наблюдал за тем, как уважаемый человек, забыв о приличиях, корчит дикие рожи.
— Иоанн Васильевич, — сочувственно обратился он к больному, — вы думаете, перед вами зеркало? Это портрет моего батюшки.
Судаков обомлел.
— Но почему он сделан в виде зеркала?
Доктор Ознобишин неопределенно улыбнулся:
— Вы хотели узнать нашу кухню изнутри? Вы в ней уже варитесь.
Вопрошая себя, как Ознобишин мог дойти до поддержки терроризма, полковник Судаков находил простой ответ: было бы болото, а черти найдутся!
Угодив в болото Воробьевки, Сергей Павлович выдал себя за глюка, умеющего отгадывать чужие мысли, и весьма преуспел на этом поприще.
— О чем сейчас думает эта женщина? — спрашивает его, допустим, доктор Ознобишин, указывая на сухонькую тетку с лицом, изможденным чрезмерными познаниями. Сидит она на табуретке в очереди на клизму и болтает своими куриными лапками с приспущенными фильдеперсовыми чулками. Это здешняя Кассандра.
— Она думает: кто накукует, сколько ей на этом свете осталось?
— Только об этом и думаю! — вздыхает Кукушка.
— А этот о чем думает? — спрашивает Иннокентий Иванович, имея в виду лейтенанта Мухина.
Пограничник с отрешенным видом лунатика сидит на стуле, не позволяя себе днем опуститься на аккуратно заправленную койку.
Взор его, устремленный в бесконечность, находит в нем только невидимок. Передвигаясь в пространстве, Муха натыкается на вполне материальные предметы, но не замечает этого.
Мухин думает: зачем мне такое большое тело, если из‑за него я не могу раствориться в воздухе, чтоб стать невидимкой?
— Муха! — говорит Люся. — А, Муха? — сестричка вынуждена хлопнуть его по плечу, чтоб он очнулся. — Ты о чем сейчас думал?
— О чем всегда. Надоело уже;— одной ногой здесь, другой — там!
— А я о чем думаю? — интересуется Люся у Брокгауза, кокетливо оттопыривая губы.