Кукушка впала в мизантропию, как всегда с ней случалось, если будущее, предрекаемое ею, бывало недолгим.
— Ку… — всей душой стремилась она превозмочь смертельную немоту. — Ку… — снова споткнулась предсказательница о замысел Создателя. — Ку…
— Ни куя! — истошно выкрикнула Люся.
Она самозабвенно спасала больного, от которого даже небо уже отвернулось.
Порой Спаситель благосклонно взирает на самонадеянные попытки двуногих его перехитрить. Слипшиеся вены Брокгауза приводили Люсю в отчаяние. Синие губы беззвучно шевелились:
— Ку… ку…
«Бедолага пытается поднять себя за волосы…» — догадалась сестричка, делая умирающему массаж сердца.
Принявшись за искусственное дыхание рот — в-рот, Люся обнаружила, что язык оживающего больного проник ей в рот, а его безжизненная рука громадным пауком медленно поползла по ноге барышни вверх.
Медсестра считала секс лучшим способом реанимации. Особенно если он лишил жизни. Клин — клином.
«…Тиночка, никогда не залезай в чужое тело… — услышала Ведьма глухой, как из бочки, голос своей матушки, — это хуже любой эмиграции… Тело, как и Родина, дается человеку один раз… — Старая ведьма была патриоткой и изводила девочку нравоучениями. — Говорила я тебе: не слушай ихнюю музыку! Доигралась! В мужика влезла и не знаешь, как вылезти… Кого я учила, что каждый мужик — это ловушка…»
«Замолчи, мама! — огрызнулась Алевтина. — Без тебя тошно! Я человека от тюрьмы спасла…»
«От тюрьмы и от сумы не зарекайся… — снова занудила матушка свои нотации. — И от смерти в мужике. Сколько баб в мужиках перемерло!»
«Если ты не замолчишь, я умру…»
«Если замолчу — тоже помрешь! А мы с твоим папочкой всегда хотели, чтоб ты померла умной девочкой…»
Истерический фальцет матери перекрыло стариковское дребезжание.
«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство! Лаврентий Палыч, я у вас на коленях сидел… еще курсантиком с бантиком… когда вы у Иосифа Виссарионовича на коленях сидели…»
Немощная конечность Брокгауза, совершив восхождение по Люсиной ноге до истоков, замерла, осознавая, куда ее занесло.
Медсестра знала: если похабные щупальца сбросить, как гада, больной умрет.
Рука умирающего жила своей жизнью, возможно, надеясь уцелеть после смерти человека.
Обследовав окружающий мир во всех подробностях, живая рука уразумела, что попала в райские кущи. Но насладиться ими была бессильна.
«…Лаврентий Палыч, сидя у вас на коленях, я узнал, что вы дама… У вас такая мокрая, мохнатая… Прямо загляденье… Это государственная тайна! Буду хранить вечно!» — последнее, что донеслось до Алевтины.
Рука больного с глухим стуком упала на пол.
Лейтенант Мухин доверительно сообщил майору Коробочкину, что полковник Судаков умер.
Привыкший к тому, что хитрован ничего не делает просто так, Станислав Сергеевич сразу стал думать: зачем старому бесу это понадобилось? Хочет свалить к невидимкам? Неужели там лучше? Означает ли дезертирство чекиста, что Коробочкин одержал над ним верх?
Сыщик очнулся. Безумие, которое он представлял себе в виде громадной черной птицы, уже накрыло его своим крылом.
Судаков умер, потому что умер. Он не дьявол. У него есть сердце, почки, печень, гениталии… Любой из этих органов мог отказать. И дядя, сам того не желая, отправился на тот свет.
С трудом сохранив остатки разума, Станислав Сергеевич испустил вздох облегчения.
«Но на том свете Судаков мне еще покажет!»
Коробочкин держал Муху в обезьяннике. Пограничнику больше негде было укрыться от всевидящего ока полковника Судакова. Кормежка в милиции, правда, была получше, чем в Воробьевке, зато общество похуже. Незримое. Прежде здесь была городская тюрьма, поэтому в гости являлись души тех, кто некогда обретался в ней. Пограничник недолюбливал и живых урок, и их духов.
Муха загодя был приглашен в больничный сад на пышное празднество. Юбилей смерти одного из призраков, с которым лейтенант приятельствовал. Муха научился уважать обычаи душ: к своему дню рождения они относились столь же трепетно, как к дню смерти.
Во дворе Воробьевки пограничник узрел дух полковника Судакова. Новорожденный. Это Муха понял по заполошному виду призрака.
Освободившись из телесного плена, он вылетел с шестого этажа (несмотря на крепкие решетки на окнах) и плавно приземлился.
«Кажется, вас можно поздравить?» — вежливо осведомился Муха.
Потусторонний этикет требовал от духов поздравления со смертью бренного тела, а природный оптимизм — радости по поводу кончины. Пребывание в телесной оболочке якобы стесняло жизнь духа, не давая ему развернуться во всю ширь. Никакого разгула духа на том свете Муха не приметил, но за лицемерие призраков не осуждал. В каждой избушке свои погремушки.
«Поздравить? — очумело переспросил призрак полковника. — Меня? Со звездой?»
Пограничник понял, что новопреставленный не отошел еще от земных забот, но воспарил духом. Житейская чепуха и на том свете терзала бессмертную душу раба божьего Сергея.
«Когда похороны?» — спросил Муха.
«А кто помер?» — сразу заинтересовался контрразведчик.
Муха решил, что сообщать покойнику о его смерти неделикатно.
«Как самочувствие?»
К дежурному вопросу полковник отнесся с земной серьезностью:
«Легкость во всем теле необычайная! Я не хожу, а летаю!»
После головокружительного полета с шестого этажа картинка в глазах полковника Судакова оказалась смазанной. Нахмурившись, чекист сфокусировал объектив. И обомлел.
«Мухин?»
«Я».
«Ты откуда взялся?»
Наконец-то Судакову представился случай разрешить самую жгучую загадку современности: как вышло, что он проворонил арестованного, а вернее, своими руками отпустил его и выбросил случившееся из головы?
Перед смертью контрразведчик осознал свою трагедию: он пал жертвой Игрека. Скверный мальчишка, опьяненный властью, выкинул коленце.
Все признаки бессловесного воздействия резидента налицо: безоговорочное выполнение агентом влияния его требования и ретроградная амнезия.
«Я здесь живу», — прилгнул Муха.
«Ты жилу меня…»
«Вы меня выбросили на улицу!»
«Как это произошло?»
«Ужасно… — Мухин не понимал, какую игру ведет с ним дух полковника. И на всякий случай слегка придуривался. — Вы открыли камеру и сказали: пошел вон!»
«Как я был одет?»
«В спортивном костюме. Как в Воробьевке».
Бесплотный дух полковника застонал: в Службу безопасности в таком виде!
«Куда я оттуда пошел?»
«В Воробьевку».
Думалось полковнику с такой же легкостью, как передвигалось в пространстве.
«Мальчик совершил подлость по наущению своей шлюхи! С ней пора кончать! Впрочем, я уже кончил…» — от мужской гордости, распиравшей призрак, тот слегка приподнялся в воздух — метра на два. И плавно опустился. Хотелось еще о чем‑нибудь подумать, но все мысли кончились.
Лейтенант Мухин собирался задать полковнику бестактный вопрос: от чего тот все-таки умер, но Судаков вновь поднялся в воздух, как бы подхваченный теплым воздушным потоком. Не выказывая ни малейшего удивления, чекист достиг шестого этажа и облачком просочился в окно.
«Даже не попрощался! — удивился Муха. — Испарился по-английски!»
Неверие майора Коробочкина в то, что полковник Судаков ни с того ни с сего откинет копыта, было совершенно естественным, следовательно, здоровым. Психическим расстройством тут не пахло.
Лейтенант Мухин, узревший душу полковника, невольно ввел сыщика в заблуждение. На некоторое время расставшись с телом, душа Судакова вновь обрела приличествующее ей место сразу же после содержательной беседы с пограничником в больничном саду.
Разумеется, то же самое произошло и с душой Алевтины, которая, освободившись от телесных тенет, отправилась на поиски Игрека. Едва она обнаружила своего ангела, как неодолимая сила повлекла ее назад — в опостылевшую плоть старика.
Причина душевных порывов девушки и мужчины крылась в искусстве врачей.
Доставленный в реанимацию так называемый Брокгауз после необходимых манипуляций услышал голоса:
— Ее до смерти… сам чуть Богу душу не отдал! Красивая смерть!
— Прямо Ромео и Джульетта какие-то!
Первый голос принадлежал юноше, второй — девушке.
«Кажется, это обо мне!» — догадалась Алевтина.
Душа полковника Судакова, занявшая по воле провидения свое место, сразу же впала в спячку, называемую мертвым сном.
Ведьма еще помедлила и отверзла веки.
Молоденький реаниматор и сестричка, похожая на балерину, возились с кислородной маской.
— О! — с удовлетворением воскликнул доктор. — С днем рождения!
— Счастливчик! Теперь у вас будет два дня рождения! — подхватила балерина.
«Даже три, — не испытывая никаких эмоций, уточнила Тина. — Еще один — день рождения Судакова».
Ведьме стало совестно от того, что радость реаниматоров из‑за ее спасения несравнима с ее собственной.
— После инфарктика будете как новенький!
«Доктор любит меня, потому что спас, а мне за что его любить?» — спаситель вызывал у Тины раздражение. Она терпеть не могла врачебных нежностей: «инфарктик», «рачок», «абортик»…
— Скажите что‑нибудь! — осторожно попросил больного доктор.
— Привет с того света!
Незамысловатая шутка вызвала восторг спасителей.
Другая бригада реаниматоров священнодействовала за соседним столом с бесчувственным телом девушки, которую звали Алевтиной. Минут двадцать назад о ней стали говорить в прошедшем времени. О едва уловимых признаках жизни свидетельствовали только показания приборов. Причина коматозного состояния больной была неизвестна. Зубоскальство более удачливых коллег о том, что секс со старичком довел девушку до такого состояния, только ко всему привыкшим медикам казалось забавным.
— Финиш?
Услышав вопрос, не имеющий к нему отношения, Брокгауз резво привстал на своем лежбище, демонстрируя живейший интерес ко всему сущему.