кое-какие благородные, великодушные поступки, которые он время от времени совершал, помогая людям и используя деньги, заработанные нечестным способом — игрой в карты. И привело все это к тому, что даже такого ничтожного доказательства, как эти сто долларов, оказалось достаточно, чтобы вынести ему обвинительный приговор, достаточный для того, чтобы его повесить.
— Разумеется, шериф, я не настолько глуп, чтобы сопротивляться в таких невыгодных для меня обстоятельствах. Кроме того, могу вас уверить, что я совершенно спокоен. Стоит вам спросить Генри Роланда, и он вам скажет…
Коркоран вдруг умолк. Что скажет Роланд, если ему доложат о том, что произошло? Разве он не вспомнит об их недавней ссоре в этот полный событий вечер? И тот несправедливый бесчестный удар, который Роланд ему нанес? Он вполне может прийти к выводу, что именно этот удар и побудил его жертву отомстить таким жестоким и подлым способом.
— Что же скажет на все это Роланд? — настаивал шериф.
— Один Бог знает, — печально ответил Коркоран. — Мне кажется, я уже совсем не знаю, кто что думает или чувствует.
— Вот это верно, — сказал один из десяти присутствующих. — Однако если говорить о Боге, то вполне возможно, что скоро тебе представится случай с ним встретиться и выслушать его собственное мнение о тебе!
Остальные присутствовавшие издали грозный ропот, и это заставило Дорна забиться в угол. Там он и стоял, ломая руки от смешанного чувства страха и радости. От страха — потому что, если бы не счастливый поворот фортуны, он бы сам стоял сейчас на том месте, где сейчас стоял Коркоран, ожидая возмездия. С радостью — потому что удар должен обрушиться на человека, которого он ненавидел всеми силами своей подлой души.
— Спокойно, ребята! — увещевал шериф. — Нет никакой нужды в том, чтобы вы все бросились мне помогать. Дайте мне только надеть наручники на моего друга Коркорана, и он, полагаю, будет в полном порядке.
Но в этот момент два человека оказались возле шерифа и преградили ему дорогу к Коркорану.
— Послушайте, шериф, — сказал один из них. — Разве вы не знаете, что в этих судах то и дело происходят всякие ошибки? Взять, к примеру, эту продувную бестию Коркорана. Ведь у него наверняка куча денег. Он может нанять самых хитрых и ловких адвокатов, да ему и не понадобятся защитники, он сам кого хочешь заговорит. Разве можно надеяться, что суд рассудит дело по всей справедливости? Спрашиваю вас об этом прямо и откровенно.
— Приятель, — обратился к нему шериф. — Так дело не пойдет.
— А почему, собственно?
— Когда человек арестован, он отправляется в тюрьму, а потом в силу вступает закон. Это единственный способ, другого…
— Послушайте, шериф, а каким образом его будут судить? Соберутся двенадцать человек и будут рассуждать, виноват он или нет, разве не так?
— Верно.
— Так вот, нас здесь одиннадцать. Разве мы не годимся в присяжные? Ведь они только сидят и слушают, как законники их уговаривают, выворачивают все наизнанку, так что ложь становится правдой.
— Может, это и так, — медленно проговорил шериф, — но это не моего ума дело, в этих тонкостях не разбираюсь. А только говорю вам, ребята, этот человек — мой. Я его арестовал, я за него отвечаю, и…
— Постойте, постойте, шериф, вы же его еще не арестовали!
— Сейчас арестую. Коркоран, именем закона вы арестованы!
— Отлично, — сказал Коркоран. — Только сильно сомневаюсь, что вам удастся это сделать, хотя и надеюсь.
— Я-то нисколько не сомневаюсь, — проворчал шериф. — Удастся, будьте спокойны. Эти ребята мне не помешают, а в твоем подзуживании, Коркоран, я не нуждаюсь. А ну, ребята, отойдите, дайте мне арестовать моего человека. Вы что, не слышали, что я велел вам посторониться?
— А вы, шериф, не желаете слушать то, что мы вам говорим, не принимаете во внимание наши доводы.
— Что у вас могут быть за доводы? Кто вы такие, чтобы я вас слушал? Во. т ты, например… кто ты такой, черт тебя побери?
— Я твой друг, и я за тебя голосовал, Майк Нолан!
— Да, знаю, Джек, и вообще-то я о тебе очень хорошего мнения, старый мой товарищ. Но сейчас не валяй дурака, не встревай. Этот человек мой, и я его арестую. А ну, посторонитесь, дайте мне пройти!
Из угла комнаты послышался дрожащий писклявый голос Дорна:
— Посторонитесь, джентльмены! Пусть шериф арестует Коркорана. Пусть он посадит Коркорана в тюрьму, из которой тот убежит. Или пусть его судят, и присяжные его отпустят, потому что они ничего не знают об этом Коркоране, не знают того, что хорошо известно вам. Отпустят на свободу. А как вы думаете, сколько времени вы сами проживете, после того как Коркоран выйдет из тюрьмы? Или он такой человек, что забудет то, что вы собираетесь с ним сделать?
Никто не ответил на эту коварную тираду, однако головы согласно закивали. В словах Дорна заключалась известная истина, и она была отнюдь не в пользу невысокого изящного мужчины, который стоял сейчас у стола прямо перед лампой, поглаживая пальцами свою тросточку; его огромная тень почти скрывала и шерифа, и сгрудившихся вокруг него спорщиков.
— В последний раз говорю! Отойдете вы от него или нет?
— Хватай его, ребята! — раздался голос.
Клич исходил от Дорна. Но парни и не пытались выяснить, кто это крикнул. Они просто почувствовали, что эта команда призывала выполнить давно созревшее у них намерение. В одно мгновение четыре пары рук схватили добросердечного шерифа, так что он оказался совершенно беспомощным.
Нолан отчаянно ругался, пытаясь вырваться, но скоро понял, что дело безнадежно.
— Вы препятствуете осуществлению правосудия, — кричал шериф, — вот как это называется! Это будет стоить каждому из вас по десять лет, и я позабочусь о том, чтобы вы их получили. Коркоран! Ты что, так и будешь тут стоять и дожидаться, чтобы тебя линчевали?
— Хватай Коркорана! — кричали те, что держали шерифа.
— Что я могу сделать против десяти человек, шериф? — беспечно пожал плечами тот. — Лучше уж умереть спокойно, чем в драке.
Но его уже схватили с обеих сторон.
— Нет нужды применять силу, — спокойно урезонивал Коркоран подскочивших к нему людей. — Уверяю вас, я не чудотворец. Вы держите меня достаточно крепко, поэтому не утруждайте себя бесполезной борьбой. Только возьмите с собой шерифа, пусть посмотрит, как умирает настоящий джентльмен!
— Спокойно! — сказал один из них. — Если он не врет, так это же действительно такой козырь, которого мне в жизни не приходилось держать в руках! Вон шерифовы наручники. Давайте наденем их на Коркорана.
— Прекрасно, — согласился Коркоран. — Отличная идея!
С этими словами он поднял руки, по-прежнему держа в одной из них свою трость.
Его спокойствие всех поразило, но в то же время и усыпило бдительность. Достаточно было одного резкого слова с его стороны или попытки вырваться, и в него вцепились бы железной хваткой. Но надо же! Он по-прежнему стоял, слегка наклонившись над столом, вытянув руки, чтобы можно было надеть на него наручники, — сопротивление, считали все, тут абсолютно бесполезно.
Но стоило блестящему металлу приблизиться к его рукам, как вдруг он вскочил, ощетинившись, словно волк, почуявший приближение горного льва, или как сорвавшийся с места футболист, заслышавший или увидевший сигнал товарища по команде.
Итак, Коркоран взвился в воздух, сложившись пополам. Этот первый рывок помог ему вырваться из рук державших его людей. Вторым движением он принял позицию, хорошо известную футболистам и наиболее удобную для того, чтобы прорваться сквозь линию защитников, — многие знаменитые хафбеки не раз прорывали таким образом линию защиты, состоящую из опытных игроков, приготовившихся к атаке, чтобы выиграть столь необходимые ярды и забросить вожделенный гол. Именно то же самое предпринял и Коркоран, если не считать того, что его противники не являлись опытными футболистами. Если они и ждали какой-то опасности, то она должна была исходить исключительно от внезапно выхваченного револьвера. Но то, что они увидели, повергло всех в шок: это был человек, бросившийся на них с быстротой молнии.
Что же касается оружия, то против кого его можно было применить? Тот, кто успел выхватить револьвер, понял, что стрелять невозможно, потому что Коркоран вертелся среди своих же товарищей и вместо него можно легко попасть в своего же; держа оружие в одной руке, каждый пытался поймать Коркорана другой, однако с тем же успехом можно ловить смазанную салом свинью.
Многие игроки на футбольном поле испытывали в свое время аналогичные чувства: юркое тело Коркорана казалось неуловимым. Теперь же было вдвое легче, поскольку перед ним были не тренированные атлеты, а неуклюжие, неповоротливые шахтеры, более привычные к тяжелому труду в забое, нежели к ловким, проворным движениям на поле.
Поднявшаяся суматоха и тревожные крики привели к тому, что дверь в номер широко распахнулась, обнаружив плотную массу любопытных, собравшихся в коридоре и надеявшихся увидеть собственными глазами, что происходит в импровизированном зале суда. Однако никто не успел насладиться невиданным зрелищем, ибо по плечам и лицам неожиданно загуляла трость, нанося безжалостные удары. И, пользуясь тем, что люди в страхе отпрянули назад, Коркоран вонзился в середину толпы. Все смешалось: те, кто стояли сзади, не могли понять, что происходит; не соображая, в чем дело, они загородили преследователям проход, и Коркоран, стрелой пролетев вниз по лестнице, выскочил на веранду.
Ему не составило никакого труда выбрать лучшую лошадь из тех, что были привязаны возле отеля. Это был великолепный серый конь, который словно бы светился внутренним светом. В мгновение ока беглец оказался в седле и с оглушительным топотом помчался по улице.
Глава 26
Если хочешь накликать на себя беду, то самый легкий и дешевый способ получить паспорт в страну тревог и неприятностей — это дать пощечину целому городу. И это все равно что разворошить на Диком Западе осиное гнездо. Всякая оса имеет собственные крылья и собственное жало. А всякий уважающий себя житель Запада непременно имеет при себе револьвер и под рукой — коня, предпочтительно мустанга, который даст фору любому кровному жеребцу, если понадобится скакать миль пятьдесят через горы и пустыни.