Я отчаянно хочу снова погрузиться в нее, довести ее до оргазма, пока она не начнет задыхаться и извиваться подо мной от экстаза. Хочу снова увидеть, как ее карие глаза затуманиваются, а маленький ротик образует крошечную, восхитительную букву «О». Хочу почувствовать, как ее тугое лоно сжимает мой член, вытягивая из меня все до последней капли, пока конвульсии ее влажной «киски» не утихнут.
Но этот ублюдок всё портит, вдрызг уничтожает всю мою работу. Моё преследование, мои уступки, мое гребаное желание измениться и стать лучше. И все ради нее! Всё это, бл*ть, балансирует на грани того, чтобы я потерял это навсегда, а все только потому, что мудила Грэхем не может корректно читать окружающих или, хотя бы, держать рот на замке в течение двух секунд, чтобы я всё мог объяснить.
Подойдя к нему как можно ближе, я смотрю на него сверху вниз и говорю:
– Я заставлю тебя съесть собственный член, потому что ты не в состоянии во время умолкнуть!
– Да что случилось-то? – спрашивает он, словно только что не усложнил мне день.
Я чувствую, как щелкает моя челюсть, внутри меня закипает гнев, готовый вот-вот вырваться наружу. Прежде чем я успеваю ответить, на лице Грэхема появляется елейная улыбочка, а в глазах мелькает понимание.
– Твою мать! Она была девственницей? Поэтому ты ведешь себя как кусок дерьма, не выполняя обещанное мне? Скажи, ее «киска» была супер-тугой?
Идиот. Больше ни у кого нет столько дури в башке. Конечно, он не всегда такой тупой. Большую часть времени он говорит не всерьёз. Он подстрекатель и любитель тупых шуточек. Но под всем этим, очень, очень глубоко, спрятано доброе сердце. К сожалению, Грэхем часто не думает, как следует, прежде чем что-то сказать.
Так я успокаиваю себя, пытаясь сдержать ярость, из-за которой мне хочется врезать кулаком по его глупому лицу.
Я считаю до трех, чтобы успокоиться.
Раз, два... нет.
Замахнувшись, я ударяю его кулаком в живот. От боли он скрючивается пополам и падает на колени.
– Какого хеееера! – протягивает Грэхем, присаживаясь на корточки. Одной рукой он держится за живот, а другой опирается о пол.
Я наклоняюсь, чтобы прошептать ему на ухо.
– Если ты еще когда-нибудь скажешь так снова о Пенелопе, то получишь кулаком по физиономии. Понял?
Нуждаясь в некотором пространстве, я возвращаюсь к своей кружке, которую оставил на кухонной стойке. Делаю глоток и жду, пока Грэхем придет в себя.
Поднявшись, но держа руки на коленях и делая глубокие вдохи, он злобно пялится на меня.
– Ты ведь в курсе, что мой отель – один из немногих отелей, который предоставляет тебе возможность играть в покер? Пора бы тебе начать относиться к моим сотрудникам и ко мне с уважением. Ты здесь не хозяин, Гевин. Босс, бл*ть, я!
Если быть до конца откровенным, то его угроза на меня никак не действует. Покер стал скорее работой, чем игрой, от которой я без ума. Он перестал быть для меня вызовом. Недавно я играл, потому что хотел быть ближе к Пенелопе, но теперь, когда я ее добился, у меня нет желания снова подходить к столу.
Грэхем ковыляет к стойке, все еще слегка сгибаясь от боли.
– Я серьезно, Гевин, – говорит он строго, – ты должен перестать притаскивать сюда моих сотрудниц, чтобы развлечься с ними ночь. Пенелопа отлично справляется в должности, игрокам она нравится, и если ты все испортил...
– Ничего я не испортил, – перебиваю я.
– Неужели? Судя по всему, ты снова засунул свой член куда не надо, и поставил ее работу под угрозу.
– Все не так, – раздраженно бормочу я.
– Хватит питать иллюзии, мать твою! Это серьёзное злоупотребление служебным положением, и ради чего? Одной ночи траха?
Я с грохотом ставлю кружку на стойку, отчего она разлетается вдребезги. Опираюсь руками о стол, пытаясь угомонить бешено колотящееся сердце.
– Все не так, – повторяю я. – Она мне, мать твою, нравится, ясно?
– Что? – выпаливает Грэхем в замешательстве.
Махая руками от отчаяния, я расхаживаю по кухне и кричу:
– Она мне чертовски нравится, Грэхем! Это не секс на одну ночь, она мне нравится.
Я повержено бреду к окнам гостиной и вглядываюсь в утреннюю тишину на улице. В комнате воцаряется молчание, пока Грэхем переваривает мое признание.
Черт, да я сам пытаюсь его обдумать!
Мы давно знакомы с Грэхемом, и всё это время он видел меня игроком: в зале хайроллеров и в спальне. Я никогда не привязывался к женщине, не говоря уже о том, чтобы мне было до нее дело. Я был его ведомым, парнем, на которого он рассчитывал, желая получить пару сисек и дырку. Так что эта новая моя сторона шокирует меня так же, как и его.
Тишина в комнате нарушается грохотом. Повернувшись к двери спальни, я вижу Пенелопу, которая растянулась на полу с одной туфлей в руке и другой на ноге.
– Вот дерьмо! – бормочет она, медленно скользя по полу, пытаясь скрыть себя и свое очевидное подглядывание.
Звук кожи, трущейся о пол, эхом разносится по пространству, пока она пытается заползти дальше в спальню. От ее движений платье поднимается, оголяя нижнюю часть ее задницы.
– Боже, – тихо ругается она, опуская юбку и делая вращательное движение по полу, чтобы протиснуться в дверной проем и вернуться в комнату.
Я молю Бога, чтобы она была более ловкой, когда дело дойдет до выступления в La Magie.
– Убирайся отсюда, – повернувшись, говорю Грэхему.
Пересекая комнату, хватаю его за руку и провожаю на выход, загораживая Пенелопу от посторонних глаз. Мне не нужно, чтобы он таращился на мою девочку.
– Мы не закончили, – выплевывает Грэхем.
– Закончили, – отвечаю я. – Здесь нечего обсуждать. Это не какая-то интрижка. Обидишь Пенелопу или помешаешь ее работе, я поставлю перед собой задачу не допустить, чтобы твой член когда-либо снова побывал в вагине. Даю тебе свое гребаное честное слово.
– Ты мудак, ты знаешь это? Вечно ждешь, что все вокруг будут выполнять твои приказы, глазом не моргнув.
Я разворачиваю Грэхема и выталкиваю его за дверь.
– Неа, не знаю. Но я действительно ожидаю, что мой друг поймет, что это первая женщина, которая стала мне дорога. Не испорть мне все, Грэхем.
Понимание отражается на его лице, когда сказанное мной, наконец, начинает до него доходить. Это превращает Грэхема в улыбающегося придурка.
– Оооо... Гевин влюбился! – дразнится он.
– Я на самом деле проломлю тебе череп.
– Игрока обыграли! Как мило. Стоит ли проинформировать прессу?
Я знаю, что он задирает меня (это очевидно по его шутливому тону), но все равно происходящее действует мне на нервы. Больше, чем когда бы то ни было.
– У тебя есть три секунды, прежде чем я врежу тебе по яйцам.
– Извращенец, – говорит он, поигрывая бровями. – Мне это нравится.
– Пока. – Я захлопываю дверь перед его носом и запираюсь на «собачку». У него есть ключ от моих апартаментов, но теперь он не сможет войти.
Повернувшись к спальне, я оцениваю обстановку. Дверь широко распахнута после падения Пенелопы, но ее нигде не видно. Она наверняка прячется, потому что ей стыдно. Если бы я не был так зол на ворвавшегося в мою квартиру и открывшего свой рот Грэхема, я бы, вероятно, хихикал, наслаждаясь видом Пенелопы с оголенным задом, пытающейся ползти по полу, чтобы спрятаться.
Немного успокоившись, я возвращаюсь в спальню и ищу девушку, о которой идет речь. Как я и подозревал, она сидит в углу, прижав руки к голове.
Я прислоняюсь к стене и скрещиваю руки на груди.
– У тебя хороший слух.
Она оживляется от моего присутствия, выпрямляет ноги и разглаживает платье.
– Не понимаю о чем ты, – отвечает она, снимая невидимую ворсинку.
– Да ладно? Потому что с того места, где я стоял, было похоже, что ты подслушивала мой разговор с Грэхемом, но потеряла равновесие и упала в дверной проем.
Она какое-то время молчит и смотрит на меня с высоко поднятым подбородком.
– Забавненько. – Я готовлюсь к потоку лжи. Это должно быть весело. – Я просто надевала туфли, но пошатнулась и упала вперед. В дверь. Прямо во время вашего разговора. Можешь себе представить?
– Да уж, представляю, – отвечаю я, скептически вскинув бровь. – Получилось довольно-таки удобно, что это произошло во время тихого разговора, прям как будто ты посчитала, что мы шепчемся и поэтому прижалась к двери.
Она прикусывает нижнюю губу и изучает свои колени.
– Фантастика, да?
Я подхожу к ней, беру ее за руки и помогаю встать. Указательным пальцем приподнимаю ее подбородок, чтобы она посмотрела мне в глаза.
– Пенелопа, когда ты, наконец, поймешь, что я читаю тебя, как чертову книгу, особенно когда ты лжешь?
Она молчит, изучая меня, прежде чем выдает:
– Эмм... Так я тебе нравлюсь?
Я ничего не могу с собой поделать: смех срывается с моих губ от того, как мило и невинно она задает этот вопрос. Она прекрасно знает, что нравится мне, потому что я практически прокричал это на весь отель, но все же хочет услышать это лично, тет-а-тет.
– Что смешного? – спрашивает она, шлепая меня по голой груди.
– Ты, – улыбаюсь я, поднимая подол ее платья и быстро стаскивая его через голову, обнажая каждый сантиметр ее кожи. Подхватываю девушку на руки и тащу к своей шикарной кровати, пока она брыкается и протестует.
Бросаю ее на середину, а затем взбираюсь на нее сверху, накрыв нас одеялом и завернув в теплый кокон.
Усаживаюсь на нее, опираясь руками по обе стороны от головы Пенелопы, чтобы удерживать себя и не раздавить ее. Я все больше и больше возбуждаюсь, когда ее затвердевшие соски пританцовывают на моей груди.
Держу пари, что она уже течёт, и что если я просуну руку между ее ног, то нащупаю восхитительную влажную «киску». Никаких сомнений.
– Слезь с меня, – говорит она без тени серьезности.
– Ты действительно хочешь это услышать? Хочешь посмотреть, как слова слетают с моих губ?
– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – бормочет она, отвернувшись от меня.