– А я, значит, не проболтаюсь, – глаза Марии заблестели от гордости, – спасибо за доверие.
– Да ладно, ты бы быстрее всех растрепала, – Макс усмехнулся, – мы сейчас выйдем из комнаты, я тебя так аккуратненько поцелую в лоб, и ты сразу все забудешь. И что видела здесь, и что слышала. Пошли.
Он вновь решительно, но уже не с такой необузданной силой потянул Марию за собой. В гостиной он ловким движением развернул ее лицом к себе.
– Ну-ка, склони голову.
– Подожди, секундочку, – попросила она.
– Ну что еще? – Макс нахмурился. – Ты ж видела досок сколько. Время поджимает.
– Скажи мне, – Мария смотрела Максу прямо в глаза, – если я сейчас все забуду, зачем ты тогда все это мне рассказывал?
– Так это я не тебе, – ей показалось что где-то на дне почти бездонных колодцев его глаз блеснули капельки влаги, – это я себе рассказывал. Иногда надо мысли вслух проговаривать, чтоб убедиться, что они правильные, а самому с собой говорить все время тоже надоедает.
Губы Макса мягко коснулись ее лба, Мария вздрогнула и отшатнулась.
– Значит так, – Макс сунул руки в карманы и нахмурился, – задача простая. Ольга послезавтра днем вернется с похорон матери. Послезавтра вечером она должна умереть. Все, можешь идти.
– Но как же, – Мария запнулась, не решаясь возразить.
– Иди, я сказал, – Макс повелительно вскинул руку, – и, кстати, увидишь Павла, скажи ему, пусть приходит, не прячется. У меня для него, – губы Макса растянулись в холодной усмешке, – новая миссия.
Глава 8, в которой Павел обретает новую сущность, а Хлыстов пристает к секретарше начальника
На улице с самого утра шел дождь, он хлестал по тонированным стеклам фасада здания, тщетно пытаясь попасть внутрь. Посетителей не было и лифтер с удовольствием рассматривал удивленные, размазанные по стеклу лица дождевых капель, в последний момент жизни понявших, что они не летели. Они падали.
Входные двери распахнулись, пропуская высокую нескладную фигуру в мокром, грязно-бежевом плаще. Как заметил лифтер, ближе к низу плащ был грязным, а ближе к верху, к плечам – бежевым, но и вверху и внизу мокрым.
– Павел, вы ли это? – лифтер попытался изобразить легкую степень удивления. – Что-то вы к нам последнее время зачастили.
– А что, разве кто-то против моих визитов? – забывший дома зонт Павел не был расположен к обмену любезностями.
– Что вы, как можно? – смутился старик. – Во всяком случае, я вам всегда рад, можете в этом быть совершенно уверены. Надеюсь, ваши, гм, коллеги по работе рады вам не меньше меня.
– Коллеги, – Павел уныло оглядел забрызганные грязью полу плаща, – я же не к коллегам на прием хожу.
– Тоже верно, – согласился лифтер, – начальство, это не совсем коллеги, это начальство. Но ведь, – лицо его озарилось радостной догадкой, – единомышленники!
– Да уж, единомыслие у нас приветствуется, – вздохнул Павел, подходя к дверям лифта. – Поедем?
– Попробуем, – с таким же вздохом ответил лифтер и поднял руку.
Две ладони одновременно коснулись сенсорных панелей, которые тут же зажглись, но не обычным белым, а ярким оранжевым сиянием, а голос MC Hammer нравоучительно разнесся по всему холлу.
– Can't Touch This! (Не трогай это!)
Павел удивленно покосился на лифтера.
– Это сейчас вообще, что было?
– Да как сказать, – старик замялся, не зная, как лучше ответить.
– Техника глючит? – усмехнулся Павел, – А это потому, что обслуживать надо, а не радио целыми днями слушать. Давай-ка еще разок.
– Can't Touch This! – весело отозвался MC Hammer.
– Ну это уже никуда не годится, – Павел отдернул руку, словно от раскалённого утюга, – мне что теперь, пешком к нему идти?
– Не надо.
Лифтер успокаивающе положил руку на плечо Павла. Павел хотел было дернуться, он не любил чужих прикосновений, но неожиданно ощутил исходящую от этой морщинистой, в пигментных пятнах руки такую волну спокойствия и умиротворения, что остался неподвижен.
– Не надо туда идти, – продолжил лифтер, – пешком все равно не добраться. Еще никто не сумел.
– Так, а как же теперь? – неуверенно спросил Павел, почему-то чувствуя, что стоящий перед ним низенький, сутулый старичок знает ответы на вопросы, на которые никто ответить не может.
– Не знаю, – пожал плечами лифтер, – теоретически можно на крыльях подняться, правда у него там окон нет. Когда здание строили, он себе специально такие апартаменты заказал. Чтоб понапрасну не беспокоили. Можно конечно этажом ниже в окно влететь, и там попробовать в лифт просочиться, но ты ведь все рано не сможешь.
– Почему это? – запальчиво отозвался Павел, расправляя плечи.
– Так ведь как, без крыльев-то? – грустно спросил лифтер, – все, милок, ты свое отлетался.
Павел хотел что-то еще ответить глупому старику, на миг показавшимся ему кем-то, кем он быть никак не мог, но неожиданно заметил, как из-под полы плаща на перепачканный в грязи ботинок скользнуло серое перышко. Павел замер. Он так и стоял неподвижно, словно забытая до весны новогодняя ель, а к его ногам одно за другим, все быстрее падали перья. Вскоре ботинки Павла были полностью усыпаны этими перьями. Присев на корточки, Павел протянул руку к серой пушистой куче и, сжав несколько перьев в кулаке, обессиленный упал на колени. Плечи его задрожали.
– Он не хочет больше тебя видеть, – размеренно произнес лифтер, чувствуя, как на глазах выступает предательская влага, – держи вот платок, слезы вытри.
Старик протянул платок стоящему на коленях Павлу. Тот молча покачал головой и кое-как поднялся на ноги. Некоторое время они стояли и смотрели друг на друга, оба в слезах, один, сжимающий в руках ненужный носовой платок, другой – охапку серых перьев.
– Странно, мне всегда казалось, что они белые, – пробормотал Павел и, вновь привычно сутулясь, направился к выходу на улицу, – прощай, старик, – бросил он не оборачиваясь.
– Так они и были белые, – тихо отозвался лифтер, – у вас белые, у тех, других – черные. Но это пока в крыльях. А как опали, так значит и всё, умерли. После смерти все серым становится, – он повернулся вслед Павлу и громко крикнул, – еще, может, увидимся!
Высокая сутулая фигура мелькнула в дверях и растворилась в серой пелене не на шутку разошедшегося дождя. Старик еще долго стоял неподвижно, тиская в руке бесполезный платок, потом что-то пробормотал себе под нос, достал из-под стойки совок и веник и начал подметать разлетевшиеся по холлу серые перья.
…
Хлыстов вышел из кабинета декана и аккуратно прикрыл за собой дверь. Секретарша декана – очаровательная Ксюшенька вопросительно взглянула на Дмитрия Евгеньевича, при этом ее изящные пальчики, не останавливаясь ни на миг, продолжали порхать над клавиатурой.
– Ну что, тебя можно поздравить? – ее свежеподкрашенные губки сложились изящной розочкой.
– Пока рано, – покачал головой Дмитрий Евгеньевич и тут же попытался придать лицу многозначительное выражение, – но думаю, враг будет разбит, победа будет за нами.
– И когда же эта победа будет одержана?
– Скоро, очень скоро. В конце сентября, самое позднее в октябре, в первых числах.
Дмитрий Евгеньевич бросил кроткий взгляд на дверь в приемную. В коридоре было тихо, как почти всегда бывает в конце июля, когда студенты уже давно сдали свои экзамены, а абитуриенты увидели списки зачисленных на факультет счастливчиков. Сделав несколько быстрых шагов, он обогнул стол секретарши и оказался в непосредственной близости от Ксюши.
– Что это вы делаете, Дмитрий Евгеньевич? – полюбопытствовала Ксюша, когда пальцы Хлыстова, торопливо пробежавшись по ее плечу, скользнули к дерзко выпирающей из-под полупрозрачной блузки груди, – неужели, у вас совсем нет чувства стыда?
– Вы знаете, Ксения, – вторая рука Хлыстова скользнула по другому плечу молодой женщины и устремилась на помощь первой, – совершенно случайно так вышло, я где-то его сегодня обронил.
– Сегодня? – недоверчиво переспросила Ксения, даже н пытающаяся сопротивляться бесцеремонным приставаниям Дмитрия Евгеньевича, – удивительное дело. Мне кажется, вы его роняете изо дня в день. Интересно, где это у вас случилось на сей раз? Может, в кабинете Аркадия Анатольевича?
Упоминание имени декана факультета прикладной археологии, Аркадия Анатольевича Савицкого, из кабинета которого Хлыстов только что вышел, заставило тискающие Ксюшину грудь пальцы замереть, а спустя мгновение и вовсе неохотно разжаться. Дмитрий Евгеньевич прислушался. Ему показалось, что из кабинета Савицкого послышался какой-то шум, и он поспешно отскочил от Ксюши на безопасное расстояние.
– Что такое Дмитрий Евгеньевич? – ехидно улыбнулась секретарша Савицкого, – вы обнаружили свою пропажу?
– Да ну тебя, – обиженно пробормотал Хлыстов, еще раз нервно оглянувшись на закрытую дверь в кабинет декана, – сбила все настроение.
– Ой, простите, – изображая деятельное раскаяние, Ксюша притворно захлопала ресницами, – какое оно у вас хрупкое, оказывается, это настроение. Должно быть это от нервов. Или, может, уже от возраста?
– Ну знаешь ли!
Возмущенный Хлыстов собрался было вновь взять стремительным штурмом стол Ксюшеньки, когда та ткнула наманикюренным пальчиком куда-то ему за спину.
– Совсем забыла тебе сказать, – переходя на «ты», промурлыкала Ксюша, – вчера какие-то люди и установили в углу вон ту штучку.
Обернувшись, Хлыстов с изумлением увидел глазок закрепленной под потолком в углу кабинета видеокамеры.
– Это еще зачем здесь?
– Помнишь, месяц назад какие-то идиоты порезали здесь стулья? Я тебе рассказывала. Я занесла Савицкому документы на подпись, а здесь толпа студентов была, он потом их еще всех в коридор выгнал, столько от них шума было. Вот тогда кто-то три стула и покромсал.
– Теперь, значит, вся мебель под присмотром, – хмыкнул Дмитрий Евгеньевич, – и ты в том числе. И кто присматривает? Надеюсь, регистратор у тебя находится?
– Ну что ты, – Ксюша отрицательно покачала головой, – Аркадий Анатольевич самолично все контролирует. Ты же был сейчас у него в кабинете. У него там сбоку на приставном столике второй монитор разве не заметил?