Небоскреб величественно высился над городом, живя насыщенной, не прекращающейся ни днем, ни ночью жизнью. Часть этой жизни – в виде горящих ночи напролет окон и парковок, заставленных автомобилями, была видна случайно оказавшимся в относительной близости горожанам и приехавшим специально посмотреть на удивительное здание туристам. Жизнь эта была прекрасна и удивительна, подтверждением чему служила не только высота великолепного здания, но и произносимая экскурсоводами значительным шепотом примерная стоимость строительства небоскреба, конкурировать с которой могла лишь стоимость стоящих на его парковке шикарных автомобилей.
Другая часть, без особого шума протекающая на так и не найденных квадратных метрах наземной части здания и в подземной, о существовании которой и вовсе никто не догадывался, была скрыта от глаз любопытных. Между тем, вход в эту часть вовсе не был упрятан за железной дверью с табличкой «высокое напряжение» или «посторонним вход воспрещен». Вовсе нет. В просторный, прохладный холл, пол которого был выложен белым мрамором, а стены черным входили, как и положено входить в солидное учреждение, через автоматические раздвижные двери, зеркальное стекло которых отражало яркий солнечный свет и взгляды тех, кому смотреть сюда было не обязательно. На центральном входе в небоскреб таких дверей было несколько. Часть из них постоянно была закрыта, так как в конечном счете, вне зависимости от грандиозности постройки и ее предназначения, все решает завхоз, а завхоз здания справедливо рассудил, что если все шесть дверей будут зимой раскрываться перед бегающими туда-сюда менеджерами и посетителями, то придется включать целую уйму тепловых завес, так что вполне можно обойтись и двумя дверями. С наступлением лета, все тот же мудрый человек понял, что через шесть дверей в здание будет попадать больше удушливого жара, чем это произойдет, если четыре двери будут закрыты. В конечном итоге, круглый год четыре двери из шести были заперты, во всяком случае завхоз был в этом уверен.
На самом деле он ошибался. Одной из запертых дверей пользовались, причем достаточно регулярно. В нее регулярно кто-то заходил и, что удивительно, не менее регулярно кто-то выходил из нее. Однако, если к этой двери по ошибке устремлялся некий случайный посетитель, умные, изготовленные на заказ где-то в южном Китае, фотоэлементы сразу же распознавали личность, не заслуживающую внимания, и двери оставались неподвижны. Впрочем, такое случалось крайне редко. Как правило, люди, включая завхоза, их просто не замечали.
Но сейчас к дверям направлялся неброско одетый мужчина средних лет, среднего роста и среднего телосложения. Примечательным в мужчине было только его имя. Звали его Филипп.
Глава 2, в которой Филипп приходит к Алексу и также благополучно от него ухитряется уйти
Филипп немного нервничал. Никакого особого повода для этого вовсе не было. Обычный визит, такой же, как и сотни предыдущих. Тем ни менее, он чувствовал, как спина ниже лопаток постепенно становится мокрой. «Почему мы потеем? – Филиппу на мгновение стало обидно, – есть в этом процессе что-то унизительное, что-то такое чего с нами быть не должно. А если и должно, то не с нами». Автоматические двери гостеприимно распахнулись, когда до них оставалось сделать еще два шага, в лицо сразу же ударила волна прохладного, пропущенного через кондиционер воздуха. В холле как всегда было пустынно. Кому-то могло показаться странным, что на первом этаже самого высокого здания в городе нет ни души, но Филипп к этому уже привык и воспринимал как должное.
– Добрый день, Филипп, вы сегодня замечательно выглядите, – послышался добродушный, немного дребезжащий старческий голос.
Филипп обернулся и увидел появившегося неизвестно откуда лифтера.
– Добрый день, – он сдержанно кивнул, – сомневаюсь, что сегодня я выгляжу лучше, чем обычно.
– В такую жару это уже достижение, – улыбнулся лифтер. – Поедете?
Сколько Филипп помнил, старик всегда задавал этот глупый вопрос, заранее зная, что Филипп конечно же поедет. Зачем тогда постоянно спрашивать одно и то же? Или он ждет, что однажды ему ответят что-то наподобие: нет, сегодня я хочу пройтись по лестнице. Сотня этажей в одну сторону, а затем столько же на обратном пути несомненно развлечет мои коленные чашечки.
– Пожалуй, да, – улыбнулся в ответ Филипп и положил руку на сенсорную панель слева от лифта.
Сделав пару торопливых шагов, лифтер коснулся ладонью точно такой же панели, но только справа от раздвижных дверей. Обе панели засияли мягким серебристым светом, а из невидимых колонок послышалось торжественное завывание фанфар. Этот звук Филиппу никогда не нравился и он, не удержавшись, поморщился.
– Что-то не так? – полюбопытствовал лифтер.
– Музыка, – признался Филипп, глядя, как неторопливо расходятся в стороны двери лифта, – обновили бы ее что ли. Это вообще возможно?
– Обновить? Это же классика. Под эти звуки Цезарь въезжал в Рим, возвращаясь из Египетского похода.
– Цезарь, ясно, – усмехнулся Филипп, – и что с ним потом стало?
– Думаете, это из-за музыки? – лифтер выглядел растерянным. – Кроме вас, вообще-то никто не жаловался. Но я посмотрю, может быть получится что-то исправить.
– Было бы замечательно.
Двери лифта вновь сдвинулись и закрыли от Филиппа тщедушную фигуру лифтера. Кабина едва заметно завибрировала. Филипп взглянул на небольшой экран над дверями, на котором стремительно менялись цифры. 33.. 48.. 62… 81 … Вот и сто. Лифт замер и через мгновение двери бесшумно разъехались в стороны. Никаких фанфар на этот раз не было. Выйдя из лифта, Филипп оказался в огромной, ярко-освещенной гостиной. Весь потолок комнаты представлял собой одно ярко-белое световое поле. Филипп прищурился. Он всегда считал, что яркость стоило бы немного приглушить, но вкусы владельца помещения оставались неизменны уже не первый год.
– Ты как всегда вовремя, – хозяин офиса, приветственно вскинул руку, не вставая с дивана.
– Здравствуй, Алекс.
Филипп низко наклонил голову, приветствуя шефа. Когда-то давно они договорились, что будут общаться друг с другом на ты, и все же каждый раз, здороваясь, Филипп ощущал дискомфорт. Несмотря на то, что в номере было прохладно, спина вновь начала сочиться потом, а рубашка мгновенно прилипла к коже.
– Что-то ты бледненький сегодня, – Алекс упруго вскочил на ноги, яркий свет потолочных панелей отразился от его абсолютно лысого черепа, – садись-ка в кресло, я тебе налью немного для тонуса.
Устроившись в удобном, мягко пружинящем под его весом кресле, Филипп наблюдал за тем, как Алекс быстрым шагом пересек гостиную, распахнул обе дверцы огромного холодильника и извлек из него бутылку колы и ячеистую емкость со льдом.
– Если можно, побольше льда, – попросил Филипп.
– Почему нет, – не оборачиваясь отозвался Алекс, – в такую жару лед, это то, что нужно.
Добавив ко льду и коле изрядное количество виски, Алекс вернулся к своему гостю, неся в каждой руке по бокалу.
– Держи, – он протянул один бокал Филиппу, после чего вновь занял свое место на диване, – ну что, какие новости?
– Какие новости? – Филипп поднес бокал ко рту и с удовольствием ощутил холодную влагу на языке, – лето, жара, все еле живые ползают. Думаю, до осени особых новостей ждать не придется.
– Тебя послушать, так лето – это что-то ужасное, – Алекс поднял свой бокал на уровень глаз и несильно встряхнул, от чего кубики льда с легким звоном застучали о хрустальные стенки, – разве все так плохо?
– Я не говорю, что плохо, – смутился Филипп, – кое-что мне конечно нравится.
– И что же это? – хозяин офиса хитро прищурился и потер пальцем гладковыбритый подбородок, – подожди, дай я попробую угадать.
Он на мгновение задумался и его высокий лоб стремительно пересекли две глубокие морщины.
– А я знаю, – Алекс щелкнул пальцами, – уверен, что знаю, но хочу, чтобы ты сам признался.
– Да не в чем мне признаваться, – Филипп почувствовал, что краснеет и поспешно поднес бокал к губам.
– Ведь ты же о женщинах сейчас говорил, верно? – Алекс сверкнул белозубой улыбкой, – я прав? Да конечно я прав.
– Ну ты всегда прав, – Филипп допил виски и поставил бокал на маленький столик из черного дерева, предусмотрительно расположенный совсем рядом с креслом, – ничего плохого в моем интересе к женщинам я не вижу.
– Плохого? – тонкая бровь изумленно дернулась вверх, – кто говорит, что женщины – это плохо? Женщины – это великолепно. Я думаю, что женщины – это лучшее из того что на земле было создано, как с эстетической точки зрения, так и со стороны всего развития человеческой цивилизации. Понятно, что камень прогресса в гору толкали преимущественно мужчины, но делали они это зачастую именно ради прекрасных дам.
– А уж сколько глупостей ради них наворотили, – Филипп усмехнулся.
– Глупости, и что такого? – возразил Алекс. – Людям свойственно делать глупости. Я тебе даже так скажу, всем свойственно делать глупости. Так лучше делать их ради женщин, а не только по причине своего скудоумия.
Алекс вновь вскочил с дивана и подошел к висящей на стене огромной написанной маслом картине, изображающей какую-то обнаженную красотку, выходящую из морских волн на пустынный берег. Филипп, готовый поклясться, что никакой картины на стене еще минуту назад не было, с удивлением рассматривал девицу, которая одной рукой безуспешно прикрывала пышную грудь, а другой стыдливо тянулась чуть пониже живота. Скрыть свои прелести девушке помогала пышная, золотистого оттенка коса, спускавшаяся по левой груди красавицы и уходящая вниз. Ее распущенный хвост очень удачно помогал прижатой к телу ладошке скрыть от глаз наблюдателей то, что видеть им вовсе не полагалось.
– Некоторых женщин забыть невозможно, сколько бы лет ни прошло, – Алекс обернулся и шутливо отсалютовал Филиппу бокалом, – поверь мне. Но если брать в целом соотношение времени года и женской красоты, то весна, на мой взгляд, выигрывает.