Маша вздохнула, её лицо было полным сочувствия и грусти.
— Память не в вещах, Агата, — тихо сказала она, снова поглаживая мою руку. — Она в твоём сердце, в Арине, в тех моментах, что вы прожили вместе. Но вещи… они могут удерживать тебя в прошлом, мешая тебе двигаться дальше. Это не значит, что ты его забываешь, это значит, что ты позволяешь себе жить дальше. Отпусти его, Агата. Отпусти моего сына. Уже пора.
Я закрыла заплаканное лицо руками, позволяя себе эту слабость лишь с той, кто был мне ближе всего в мире.
— Почему сейчас, бабуль? Почему ты сейчас заговорила об этом?
Маша немного замялась, её взгляд был проникновенным и полным заботы. Она осторожно сжала мои руки, словно передавая через прикосновение всю свою поддержку и силу.
— Потому что я вижу, как ты застряла, моя девочка, — тихо ответила она, её голос дрожал от эмоций. — Ты много вынесла за эти годы, и я горжусь тем, как ты держалась ради Арины, ради меня…. Но… Агата… — она с огромным трудом подбирала слова, — я не знаю, где ты взяла деньги на мою операцию, но…. тебя тогда словно разорвало на части. А потом ты рванула вперед. И мне стало страшно от той скорости, с которой ты меняла свою жизнь. А теперь я понимаю, что пора сбросить все якоря… — она замолчала. — Не знаю как объяснить…. Если так будет и дальше, такие рывки… они ничем хорошим не закончатся. Ты должна идти вперед ровно и спокойно…. А не такими отчаянными рывками…. Понимаешь?
— Ты уже всё доказала, моя девочка, — продолжила она. — Доказала тем, что каждый день поднимаешься, заботишься об Арине, поддерживаешь нас. Но жизнь — это не гонка. Это путь, и на этом пути можно позволить себе замедлиться, вдохнуть воздух полной грудью. Позволь себе не только бороться, но и жить. Ради себя. Ради неё. Поэтому мы сейчас уходим в парк, Арина давно просила, ты же остаешься дома…. Коробки в кладовке, Агата. Сделай то, что надо. А после — приходи к нам. Гордой и красивой, такой, какой тебя любил мой сын. Поняла?
Маша аккуратно встала из-за стола, повернулась к двери и позвала Аринку, которая с радостным смехом выскочила из комнаты. Они собрались, и Арина подбежала ко мне, крепко обняв, прежде чем убежать в прихожую.
— Мам, приходи скорее! — крикнула она, светясь от счастья.
— Обязательно приду, — улыбнулась я, проводив её взглядом.
Когда за ними закрылась дверь, я осталась одна в тишине нашей квартиры. Коробки в кладовке… Я знала, что за этим невинным напоминанием скрывается болезненный и неизбежный момент, который я откладывала так долго.
Центральный парк в этот солнечный праздничный день был настоящим оазисом смеха и радости. Люди гуляли с семьями, дети катались на велосипедах и самокатах, играли в догонялки или запускали воздушных змеев, их звонкие голоса разносились по всей территории парка. Повсюду витал аромат уличной еды — сладкой ваты, жареного попкорна, свежих фруктов, которые продавали на ярких лотках.
Я присоединилась к своим через три часа после того сложного утреннего разговора. Вещи Паши теперь были упакованы и сложены в коробки, которые я унесла в ближайшую церковь. Это было очень тяжело — каждая его рубашка, каждый дорогой костюм, каждая футболка все еще хранили его запах, вызывали воспоминания о нежности и любви, о безграничном доверии. Они были символом нашего счастливого, благополучного прошлого, с которым я прощалась навсегда. Плакала, зарываясь лицом в его вещах, и отпускала, сжав зубы. И это чувство грусти и боли всё ещё переплеталось внутри меня, когда я шагала по парку, стараясь впитать тепло и энергию вокруг. Однако было и еще одно чувство — облегчения. Я словно действительно отпустила его, хоть и знала, что любовь к нему будет со мной всегда.
Маша сидела на скамейке под большим деревом, её глаза были прикрыты, а лицо светилось от легкой дремоты и удовольствия. Арина же носилась по траве неподалёку, её звонкий смех наполнял пространство вокруг, заставляя сердца окружающих невольно улыбаться. Одетая в простые джинсы и футболку, которые она уже умудрилась испачкать, она была похожа на непоседливого мышонка.
Я подошла к ним, и Арина тут же заметила меня, побежала навстречу и бросилась в мои объятия.
— Мам, ты пришла! — закричала она, прижимаясь ко мне, её счастье было заразительным и искренним.
— Конечно, пришла, мышонок, — я крепко обняла её, впитывая её энергию, её смех, её простую и светлую радость.
Маша открыла глаза и улыбнулась мне, в её взгляде читалось понимание.
— Как прошло? — спросила она тихо, но по её лицу я видела, что она уже догадывалась об ответе.
— Тяжело, — призналась я, кивнув, чувствуя, как впервые за долгое время внутри меня стало немного просторнее и спокойнее. — Теперь… но теперь действительно легче.
Маша внимательно осмотрела меня с ног до головы, и в её глазах мелькнула тёплая, одобрительная улыбка. Она удовлетворённо кивнула, отмечая мой внешний вид и улыбку, которая, несмотря на заплаканные глаза, выглядела искренней и светлой. Я знала, что ей это понравится: простые белые джинсы и белая футболка подчёркивали лёгкость и свежесть образа, а волосы, собранные в высокий хвост, струились по плечам яркими, крутыми рыжими локонами, придавая мне что-то дерзкое и уверенное.
Наверное, сегодня был первый день за долгие два года, когда я взглянула в зеркало и действительно себе понравилась. Я выглядела не просто собранной и ухоженной, но живой, с искорками в глазах, которые, казалось, потихоньку возвращались.
— Красавица, — прошептала Маша, глядя на меня с любовью и гордостью. — Вот так я хочу тебя видеть каждый день. Живую и сияющую.
— Эх, бабуля, — вздохнула я, садясь рядом с ней на скамейку и закрывая глаза. — Я постараюсь.
— Агата, если вдруг в твоей жизни… появится мужчина…
Меня враз передернуло от ее слов.
— Спасибо, не надо, — вырвалось против воли.
Маша покачала головой, её взгляд оставался мягким, но в нём сквозила непоколебимая мудрость и понимание. Она осторожно положила руку на моё плечо, словно пытаясь передать мне свою силу и терпение.
— Агата… милая… ты молода…
— Бабуль, — я обняла ее, стараясь закрыть тяжелую для меня тему, — пожалуйста. В моей жизни уже был самый лучший и любимый мужчина в мире. Второго такого просто нет. Да и не допущу я, чтобы рядом с Аринкой был кто-то посторонний.
Маша вздохнула, и её лицо отразило всю ту нежность и заботу, что она испытывала ко мне и Арине. Она аккуратно обняла меня в ответ, прижимая к себе, словно надеясь своим теплом согреть все те трещины и раны, что остались внутри меня.
— Я понимаю, — мягко произнесла она, её голос был полон сострадания. — И ты знаешь, я никогда не буду давить. Просто… знай, что иногда жизнь преподносит сюрпризы, когда мы меньше всего этого ожидаем. И если вдруг… когда-нибудь… кто-то захочет быть частью нашей семьи, то не всё так страшно, как кажется сейчас. Ты всё равно будешь оберегать Арину лучше всех.
Я засмеялась, скрывая собственную растерянность и беспомощность.
— Бабуль, к чему такие разговоры? Мне хорошо с тобой и малышней, зачем мне кто-то еще?
— Ты… красивая и сильная…. Тебе одной будет очень тяжело, — она вздохнула.
Внезапно, у меня по спине прошел легкий холодок, мне вдруг показалось, что кто-то смотрит прямо мне в спину. Я слегка повела плечами, пытаясь сбросить это ощущение. Я оглянулась, но, конечно же, ничего подозрительного не увидела. Парк был полон отдыхающих: дети с визгом бегали по газону, пары неспешно прогуливались, бабушки кормили птиц у пруда. Всё казалось абсолютно нормальным и спокойным. Но ощущение, будто чей-то пристальный взгляд скользит по моей спине, не исчезало.
— Агата, что-то не так? — спросила Маша, заметив моё внезапное напряжение.
— Нет, всё в порядке, — поспешила я её успокоить, выдав натянутую улыбку. — Девочки, хотите мороженого?
Аринка радостно подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и тут же бросилась ко мне, с сияющими от счастья глазами.
— Да! Хочу! Хочу! Хочу! Хочу! С шоколадом и клубникой! — закричала она, а её смех, звонкий и беззаботный, немного развеял моё внутреннее напряжение.
— Хорошо, тогда идём выбирать, — ответила я, стараясь сделать голос бодрым, но ощущение чужого взгляда всё ещё не отпускало.
Мы с бабушкой и Ариной направились к киоску с мороженым. Солнце ярко светило, и ветерок приятно шевелил мои распущенные рыжие локоны. Я уже почти убедила себя, что это была всего лишь иллюзия, когда, краем глаза, заметила высокую фигуру, стоящую чуть в стороне. Сердце екнуло, но я не успела разглядеть лицо человека. Фигура скрылась за толпой людей, и я не могла быть уверена, что мне это не привиделось.
— Агата? — задела меня за рукав Мария. — Ты какая-то напряженная?
— Похоже мне пора лечится от паранойи, — пробурчала я, расплачиваясь за мороженое. — Подожди, мышонок, руки! — присела перед дочкой, вытирая ее руки влажными салфетками.
Арина уничтожила свою порцию с такой скоростью, что я серьезно забеспокоилась, что она заработает ангину. Но глядя как дочка уносится с воплем на огромную детскую площадку, махнула рукой и присоединилась к бабуле за столиком уличного кафе.
Наш разговор ушел с опасного русла и потек легко и непринужденно. Я уже и забыла, как это просто сидеть и наслаждаться хорошей погодой, детскими голосами, вкусным мороженным и приятным разговором.
Пока до нас не донеслись гневные голоса со стороны площадки.
Невольно мы обе подняли головы и посмотрели в сторону, где разразился нешуточный скандал, сопровождаемый плачем и руганью. Сердце тут же болезненно сжалось, и я подскочила на ноги, понимая, что на мою дочь с громким матом набросилась какая-то незнакомая женщина.
Мир вокруг словно застыл, и всё, что я могла слышать, — это стук собственного сердца. Не раздумывая ни секунды, я рванула к детской площадке, кровь бурлила в жилах, а ноги будто сами несли меня вперёд.
Арина стояла в центре этой сцены, сжимая свои крошечные кулачки и глядя на женщину упрямым, холодным взглядом ярких, как два изумруда, глаз. Рядом кричал и захлебывался плачем мальчишка, года на четыре-пять старше Арины, с разбитым носом.