— Думаю, многие здесь могут понять это: иногда из-за неуверенности или гордости мы не делимся с близкими всем, что нас тревожит. И так случилось у нас. Кирилл Алексеевич почувствовал себя… неоднозначно. Он, как и любой на его месте, усомнился в том, что мною движет искренность. И это недопонимание, как часто бывает в жизни, превратилось в ссору, в злость, в обиду… Которые оказались использованы против нас. Подло и очень…. Больно.
В этом я почти не врала. Внутри меня растекалась огненная река боли и… одиночества. На меня смотрели пристально и…. недоверчиво. Мои слова людей не убеждали… похоже. Илона хмурилась все больше.
Внезапно с места поднялась Ирина Николаевна, и сердце у меня остановилось. Ее-то мои слова точно обмануть не могли — она знала мою историю, знала… правду. Сейчас одной фразой она могла закопать нас полностью.
— Коллеги, прошу прощения, что влезаю…. Я могу полностью подтвердить слова Агаты… Викторовны. Я видела, будучи ее начальницей, как зарождались эти отношения, хотя она никогда не делилась своими чувствами. Знаю историю ее семьи и почему она обратилась к Кириллу Алексеевичу. Знаю, что ушла с работы, не желая ставить себя и его в неловкое положение на комбинате, не желая, чтобы работа мешала их отношениям и не желая пользоваться его чувствами к ней….Знаю, — она слегка запнулась и посмотрела в глаза Кириллу, — как сильно Кирилл Алексеевич…. заботился о ней, был рядом…. И понимаю…. как больно им сейчас.
Мне казалось у меня весь воздух из груди вышибло от облегчения. Кирилл тоже едва заметно перевел дыхание.
Илона едва сдерживала довольную ухмылку. Зал зашумел, словно прорвалась невидимая плотина из сомнений и недопонимания.
Я чуть прикрыла глаза, ощущая полное опустошение и головокружение. Мы переломили мнение, пусть даже этой отдельно взятой группы лояльных людей, но переломили. Да, развидеть то, что было — нельзя. Но можно дать всем им сказку, пусть страшную, но красивую. Пусть верят в любовь, а не насилие, пусть видят равных людей, а не жертву и мучителя.
— Агата, — Кирилл сильнее сжал мою руку, поглаживая пальцами ладонь. Я механически улыбнулась ему, понимая, что именно этого от меня и ждут. Но его глаза…. Они просили, они умоляли о большем. О том, что сейчас я ему дать не могла.
Кто-то что-то еще говорил, кто-то повеселел, понимая, что кризис пройден.
Кирилл поспешно и умело завершил встречу, ловко обходя последние подводные камни и уводя от них меня. Встреча, это была скорее она, чем деловое совещание, завершилась.
Я машинально улыбалась людям, что-то отвечала на их слова, а после… извинившись, вышла из зала, догоняя бывшую начальницу.
— Ирина Николаевна… — она обернулась ко мне и улыбнулась: очень печально, с болью и сожалением глядя на меня. — Спасибо, — едва слышно выдохнула я. — Вы… нас спасли.
— Отойдем, Агата, — она подхватила меня за локоть и увлекла к окну.
— Мне жаль, девочка, что с тобой это произошло, — тихо сказала она. — Очень жаль. И жаль, что сейчас ты вынуждена переживать это снова и снова и снова. И не просто переживать — выгораживать того, кто это с тобой сделал.
Её слова пронзили меня словно ледяной ветер, всколыхнув ту боль, которую я старательно заглушала ради сегодняшнего выступления. Ирина Николаевна смотрела на меня с той же глубокой печалью, что и раньше, как будто чувствовала мою усталость и понимала, какую цену мне приходится платить.
— Я знаю почему ты это делаешь, знаю, какой ценой тебе это дается. И ради него…. Я бы и палец о палец не ударила. Даже если бы ты меня попросила. Однако, — она снова глубоко вздохнула, — есть кое-что, что тебе стоит знать. И почему я сегодня встала на вашу сторону, откровенно солгав людям, а не так, как мне велела бы совесть.
Она немного помолчала, глядя на летнее солнце за окном.
— Я сразу поняла, что что-то между вами произошло в ту встречу. Что-то страшное, что вынудило тебя уйти с работы, передав мне заявление чуть ли не по почте. А через дней 10–11 меня к себе вызвал Богданов. Знаешь…. Я работаю на заводе 30 лет. Я видела развал Союза, лихие 90-тые, когда разваливалось все на глазах, а Кирилл, тогда еще 25 летний парень крепкой хваткой держал завод, видела, как пытались совершить рейдерский захват, как наезжали на комбинат бандиты, как пытались отжать активы конкуренты. Я видела, как в заводоуправление входят вооруженные люди…. Много чего было, Агата. Но никогда я не видела, чтобы Кирилл сидел с пепельно-белым, мертвым лицом. Перед ним лежало твое личное дело.
Мне снова стало не хватать воздуха.
— Он спросил у меня, давно ли ты работаешь на комбинате. Я ответила, что год, но уже уволилась. Выражение его лица тогда было сложно описать. Он спросил, поддерживаем ли мы отношения с тобой, расспрашивал про семью. Я отвечала односложно, стараясь дать минимум информации, впрочем, о тебе он уже и так все знал. После встречи…. Агата, именно он передал для тебя тот конверт…. С деньгами. Почти умоляя не говорить от кого. Сослался на то, что уволил тебя по глупости….
Мне было больно дышать.
— Я знала, что деньги тебе нужны, поэтому и передала их, не говоря, чьи они. И испытала облегчение, что ты не спорила и не спрашивала. Но одно я запомнила навсегда: как тряслись его руки, когда он отдавал конверт. И только из-за этих рук и из-за его лица, сегодня я встала на вашу сторону. И дай тебе бог терпения с ним, девочка. И дай бог сил простить его.
С этими словами она потрепала меня по руке и молча отошла, направляясь в свой кабинет. Оставляя в одиночестве, с полностью распавшимися чувствами.
Когда подошел Кирилл, у меня не было сил с ним бороться. Он обнял меня прямо в коридоре, я возражать не стала. Пусть все смотрят и видят нас вместе. Быстрее поверят — быстрее это все закончится. Он почувствовал, понял, ощутил мое равнодушие. Наклонился и поцеловал. Сильно, требовательно, так как до этого не делал. Не для публики, для себя, словно пользуясь тем, что я не могу его оттолкнуть. Пробуждая во мне привычные эмоции, почти насильно вырывая из состоянии прострации.
— Что ты делаешь, Кир? — чуть слышно возмущенно выругалась я.
— Возвращаю тебя. Лучше ненавидь меня, Агата, чем вот так, — так же едва слышно ответил он. — Иначе пусть провалится к херам вся наша игра и стратегия.
25
В кабинете кругами бегала довольная, как нажравшаяся сметаны кошка, Илона.
— Котятки мои, я охренеть как вами довольна, и охренеть как хочу вас убить. Были на грани, и выиграли. Но если вы, две сволочи, в следующий раз меня не предупредите о неожиданных сюрпризах, вроде этой Ирины, я вам башки пооткручиваю.
— Илона, — чуть прищурила я глаза, — а если ты в следующий раз, кошка драная, забудешь предупредить клиента о том, что нельзя схемы политических связей и стратегии на стене оставлять без присмотра — я изговнячу тебе всю репутацию политтехнолога!
— Ух, ты, — восхитился Кирилл, — а я, девочки, пожалуй, в стороне постою и посмотрю кто из вас победит в драке.
Я не смогла сдержать смешка, все еще ощущая его поцелуй. Даже не сердилась, понимая, что он снова привел меня в чувства, а о том, о чем рассказала Ирина подумаю позже.
Илона довольно пожала плечами.
— И что скажешь по схеме? — спросила она. — Я всех ваших подводных течений не знаю, тут полагаюсь на Кира и… тебя. На тебя ведь можно полагаться, Агата?
— Да, — поморщилась я. — Кир тебе все расскажет. Мне нужно на свое совещание в штабе Кротова. Там тоже будет… не просто. Но легче… там я смогу орать и материться.
— Вот и оторвись от души, — посоветовала Илона. — Кстати, соцсети уже кипят. Мне даже не пришлось дровишек подбрасывать. Видео уже в сети.
— Про комментарии спрашивать не буду, — я быстро переодела рабочую обувь на туфли с высоким каблуком.
— ОООО, там резня. Надо будет соскриншотить. Лет через десять это будет мое личное пособие. Ладно, Кир, я тебя тоже покидаю, нужно и наш штаб навестить, о то они там совсем пали духом. Планы на вечер не стройте — будете отдыхать под моим чутким руководством. Агата, встречу в полиции перенесли на пятницу — и мне это не нравится.
— Мне тоже… — задумчиво потянула я. — С чего вдруг они так настойчивы…. О преступлении я не заявляла….
— Суханов работает, — пропела Илона. — Боюсь, речь пойдет не о Кире, а о тебе….
— С ней мои юристы поедут, — отрезал Кир. — Если надо — всех с комбината сниму и отправлю.
— Лишние люди нам там не нужны, — ответила я, оглянувшись на Кирилла. — Спасибо, Кир, но чем меньше внимания и шума, тем лучше. Пока это только опрос, а не допрос. Чуешь разницу?
Илона усмехнулась, поправляя сумку на плече.
— Тебе повезло, что в этот раз я полностью согласна, — она повернулась к Кириллу, — Так что давай без фанатизма. У тебя еще здесь забот выше крыши. В чем-чем, а в знании законов и в правозащите Агата и тебя, и меня за пояс заткнет. Ты бы видел, как она Милену мордой об стену возила… — Илона мечтательно закатила глаза.
— Кстати, о Милене, — я обернулась на пороге, — Кирилл, ты подумал над моими словами?
— Вечером решим, — проворчал он, тоже поднимаясь со своего места. — Я вас провожу…
— Не надо, дорогой. Просто поцелуешь Агату в приемной — этого будет достаточно.
Я вздохнула — не уйти нам от этого никуда. Кирилл ничуть не расстроился, когда наклонился ко мне и нашел губы. И если наедине не делал ни малейшей попытки давить или переступать личное пространство, то на глазах других ни в чем себе не отказывал. Он задержался на несколько мгновений дольше, чем нужно было для простой "игры на публику". В его поцелуе было что-то особенное — мягкое, но настойчивое, как будто он хотел сказать больше, чем позволяли обстоятельства. Я старалась не дать себе поддаться этим ощущениям, но сердце всё равно билось сильнее и быстрее. Не оставляя мне выбора, он подчинял меня своей лукавой игре.
Выяснение отношений с собственной командой оказалось и сложнее, и проще. Сложнее врать, проще — можно было не ограничивать себя в эмоциях. Я говорила не на публику, а с людьми, которые были со мной на одной волне. Спасибо хоть Григорию Владимировичу, он воздержался от лишних слов, может меня пожалел, а может потому, что едва вспоминал имя Кирилла — говорить начинал одними матами.