– А справочная?
– У нее тот же номер.
Он внимательно слушал. Интересное, должно быть, местечко. Звонишь, а тебе говорят: «Вы ошиблись». Снова набираешь тот же самый номер – и попадаешь куда надо.
Идешь к врачу – а врач только один и специализируется на всем, – и тебе прописывают лекарство, одно на все случаи жизни. Относишь рецепт в аптеку, и там выдают единственное средство, которое у них есть, – аспирин. И тот лечит все болезни.
Закон тоже один, и все нарушают его снова и снова. Полицейский кропотливо помечает, какой параграф, какой пункт, какой раздел, – всегда одно и то же. И за любое нарушение – от перехода улицы в неположенном месте до государственной измены – одно наказание: смертная казнь. Общественность требует отменить смертную казнь, но это невозможно, потому что тогда, скажем, за неправильный переход вовсе не будет наказания. И так, нарушая закон, постепенно все вымерли.
Наверное, подумал он, когда люди узнали, что последний из них умер, они сказали: «Интересно, какие они были? Давайте-ка заглянем в четверг!»
Он неуверенно рассмеялся и, когда его попросили, повторил мысль вслух. И все в гостиной тоже засмеялись.
– Отлично, Брюс!
Шутка прижилась и стала общим достоянием Самарканд-хауса. Когда кто-нибудь чего-нибудь не понимал или не мог найти того, за чем его посылали – например, рулон туалетной бумаги, – то обычно говорил: «Что ж, я, пожалуй, зайду в четверг». Эта шутка приписывалась Брюсу и стала своего рода его визитной карточкой, как у комиков на телевидении.
Позже, на одной из вечерних Игр, когда обсуждали, какую каждый из них принес пользу, решили, что Брюс принес в «Новый путь» юмор. Принес способность видеть смешную сторону вещей, как бы ни было плохо. Собравшиеся в круг дружно зааплодировали, и, с удивлением подняв глаза, он увидел со всех сторон улыбки и теплые одобрительные взгляды. Эти аплодисменты надолго остались в его сердце.
Глава 17
В конце августа того же года его перевели на ферму в Северной Калифорнии, в краю виноградников.
Приказ о перемещении подписал Дональд Абрахамс, директор-распорядитель фонда «Новый путь», по представлению Майкла Уэстуэя, служащего фонда, который принимал особое участие в судьбе Брюса. Было учтено, в частности, то, что участие в Играх не принесло ожидаемых результатов и даже ухудшило состояние пациента.
– Тебя зовут Брюс, – сказал управляющий фермой, когда Брюс неуклюже вылез из машины, волоча за собой чемодан.
– Меня зовут Брюс, – сказал он.
– Мы попробуем тебя на полевых работах, Брюс.
– Хорошо.
– Я думаю, тебе понравится здесь.
– Я думаю, мне понравится, – сказал Брюс. – Здесь.
Управляющий придирчиво осмотрел его.
– Тебя недавно постригли?
– Да, меня недавно постригли. – Брюс прикоснулся к бритой голове.
– За что?
– Меня постригли, потому что нашли на женской половине.
– В первый раз?
– Во второй. – Брюс стоял, не выпустив чемоданчика. Управляющий жестом велел поставить его на землю. – В первый раз меня постригли за буйство.
– Что ты сделал?
– Я швырнул подушку.
– Хорошо, Брюс, – сказал управляющий. – Идем, я покажу, где ты будешь жить. У нас здесь нет большого дома, а есть маленькие домики, в которых размещаются по шесть человек. Там спят, готовят себе пищу и отдыхают, когда не работают. Здесь нет Игры, только работа. Игр больше не будет, Брюс.
На лице Брюса появилась улыбка.
– Ты любишь горы? – Управляющий указал направо. – Гляди: горы. На их склонах выращивают отличный виноград. Мы не растим виноград. Мы растим разные другие культуры, но не виноград.
– Я люблю горы, – сказал Брюс.
– Посмотри на них. – Управляющий снова указал; Брюс не повернул головы. – Мы подберем тебе шляпу. Работать в поле без головного убора нельзя. Пока нет шляпы, на работу не выходи. Ясно?
– Не выходить на работу без шляпы, – повторил Брюс.
– Здесь хороший воздух, – сказал управляющий.
– Я люблю воздух, – сказал Брюс.
Управляющий жестом приказал Брюсу взять чемодан и следовать за ним. Он то и дело поглядывал назад и чувствовал себя не в своей тарелке. Знакомое ощущение – ему всегда было не по себе, когда приезжали… такие.
– Мы все любим воздух, Брюс. В самом деле любим. Это у нас общее.
Он подумал: по крайней мере, это у нас еще общее.
– Я буду видеться со своими друзьями? – спросил Брюс.
– С друзьями из «Нового пути» в Санта-Ане?
– С Майком, и Лаурой, и Джорджем, и Донной, и…
– Сюда к нам приезжать нельзя, – объяснил управляющий. – Это закрытая зона. Но ты, возможно, будешь ездить туда пару раз в год. У нас бывают общие встречи: на Рождество и…
Брюс остановился.
– Следующая встреча – на Благодарение, – сказал управляющий, махнув ему рукой. – Рабочие на два дня поедут туда, откуда они к нам попали. А потом вернутся – до Рождества. Так что с друзьями увидишься через три месяца. Если их самих куда-нибудь не переведут. Но учти: у нас в «Новом пути» нельзя завязывать с кем-то отдельных отношений. Тебе говорили? Мы все – одна семья.
– Я понимаю, – сказал Брюс. – Мы это учили, когда проходили Закон «Нового пути». Можно мне попить?
– Мы покажем тебе, где здесь вода. – Управляющий повел Брюса к ряду однотипных сборных домиков. – Это закрытая зона, поскольку мы выращиваем экспериментальные гибридные культуры и боимся заражения насекомыми-вредителями. Люди могут случайно пронести их сюда на одежде, обуви и даже в волосах. – Он ткнул пальцем в первый попавшийся домик. – Твой домик – «четыре-Д». Запомнишь?
– Они такие похожие… – пожаловался Брюс.
– Можешь прибить что-нибудь к стене, чтобы легче его узнавать. Что-нибудь яркое. – Управляющий толкнул дверь, изнутри полыхнуло горячим спертым воздухом. – Думаю, сперва мы поставим тебя на артишоки, – размышлял он вслух. – Тебе придется носить перчатки – они колючие.
– Артишоки, – сказал Брюс.
– У нас есть и грибы. Экспериментальные грибные фермы. Конечно, закрытые, чтобы патогенные споры не заражали почву.
– Грибы, – повторил Брюс, входя в жаркое темное помещение.
Управляющий смотрел на него с порога.
– Да, Брюс, – сказал он.
– Да, Брюс, – сказал Брюс.
– Брюс, – окликнул управляющий. – Очнись!
Он кивнул, застыв в полумраке, все еще не выпуская из рук чемодана.
Стоит им оказаться в темноте, как они сразу клюют носом, подумал управляющий. Словно цыплята. Овощ среди овощей. Грибок среди грибков.
Он включил свет и начал показывать Брюсу нехитрое хозяйство. Брюс не обращал внимания – он впервые заметил горы и теперь смотрел на них широко открытыми глазами.
– Горы, Брюс, горы.
– Горы, Брюс, горы… – повторил Брюс, не отрывая глаз.
– Эхолалия, Брюс, эхолалия, – вздохнул управляющий.
– Эхолалия, Брюс, эхо…
– Хорошо, Брюс. – Управляющий закрыл дверь домика и подумал: я поставлю его на морковь. Или на свеклу. На что-нибудь простое. На то, что его не озадачит.
А на вторую койку – другой овощ. Для компании. Пусть дремлют свои жизни вместе, в унисон. Рядками. Целыми акрами.
Его развернули лицом к полю, и он увидел хлеба, поднимающиеся, словно зазубренные дротики. Он нагнулся и заметил у самой земли маленький голубой цветок. Множество цветков на коротких жестких стеблях. Словно щетина. Жнивье. Наклонившись к цветам, чтобы лучше их рассмотреть, Брюс понял, как их много. Целые поля цветов, укрытых сверху высокими колосьями. Спрятанные среди более высоких растений, как часто сажают фермеры: одни посадки среди других. Как в Мексике сажают марихуану – чтобы не заметила полиция с джипов.
Но тогда ее засекают с воздуха. И полиция, обнаружив плантацию, расстреливает из пулемета фермера, его жену, их детей и даже животных. И уезжает, сопровождаемая сверху вертолетом.
Очаровательные голубые цветочки.
– Ты видишь цветок будущего, – сказал Дональд, директор-распорядитель «Нового пути». – Но он не для тебя.
– Почему не для меня? – спросил Брюс.
– Ты уже перебрал, достаточно! – хохотнул директор-распорядитель. – Так что хватит поклоняться. Это уже не твой кумир, не твой идол.
Он решительно похлопал Брюса по плечу, а потом, наклонившись, закрыл рукой цветы от его прикованного взгляда.
– Исчезли, – сказал Брюс. – Весенние цветы исчезли.
– Нет, ты просто не можешь их видеть. Эта философская проблема слишком сложна для тебя: она относится к теории познания.
Брюс видел только загораживающую свет ладонь Дональда и смотрел на нее целое тысячелетие. Все было закрыто и заперто, заперто навсегда для мертвых глаз по ту сторону времени. Взгляд – намертво прикованный к руке, что застыла навечно. И время застыло, и взгляд застыл, и вселенная застыла вместе с ними, по крайней мере для него – абсолютно неподвижная и в то же время абсолютно постижимая. Все уже было, и ничего больше произойти не могло.
– За работу, Брюс, – велел Дональд, директор-распорядитель.
– Я видел, – сказал Брюс.
Я знаю, подумал он. Я видел, как растет препарат «С». Я видел, как голубым покрывалом на коротких жестких стебельках лезет из земли сама смерть.
Дональд Абрахамс и управляющий фермой переглянулись, а потом посмотрели на коленопреклоненную фигуру, на человека, опустившегося на колени перед Mors ontologica.
– За работу, Брюс, – сказал коленопреклоненный и поднялся на ноги.
Он наблюдал – не оборачиваясь, не в силах обернуться, – как Дональд и управляющий, переговариваясь между собой, сели в «Линкольн» и уехали.
Брюс наклонился, вырвал один стебелек с голубым цветком и засунул его поглубже в правый ботинок, под стельку. Подарок для моих друзей, подумал он. И крошечным уголком мозга, куда никто не мог заглянуть, стал мечтать о Дне благодарения.
От автора
Это роман о людях, которые были наказаны чрезмерно сурово за свои деяния. Они всего лишь хотели повеселиться, словно дети, играющие на проезжей части. Одного за другим их давило, калечило, убивало – на глазах у всех, – но они продолжали играть. Мы были очень счастливы – не работая, а просто валяя дурака, – но такое короткое время, такое кошмарно короткое время! А расплата оказалась невероятно жестокой; даже когда мы видели ее, то не могли поверить. Например, в процессе работы над романом человек, с которого я писал Джерри Фабина, покончил самоубийством. Мой друг, послуживший прототипом Эрни Лакмена, умер еще раньше. Какое-то время я сам был одним из этих детей, веселящихся на улице; подобно им, я пытался играть, вместо того чтобы расти, – и был наказан. Мое имя находится в конце книги, в списке тех, кому посвящается роман.