Она открыла входную дверь.
— Спасибо вам за гостеприимство, поблагодарила ее Николь.
В доме, как она незамедлительно обнаружила, было тепло и сухо; после такого унылого пейзажа снаружи у нее тотчас же полегчало на душе. В камине весело горел огонь, и она подошла поближе.
— Я слышала, только что, какую–то несусветную ерунду по телевидению, — поделилась миссис Конгросян. — Что–то относительно Дер Альте и вас самой. Я толком ничего не поняла. Речь шла о том, что вы якобы… не существуете, так, во всяком случае, мне показалось. Вы–то сами знаете, о чем идет речь? О чем не перестает передавать телевидение?
— Боюсь, что нет, — сразу насторожившись, ответила Николь.
— Я пойду приготовлю кофе, — сказала миссис Конгросян. — Они — мистер Флайджер и его коллеги из ЭМП — должны вот–вот вернуться. К обеду. Вы одни? С вами больше никого нет?
— Совершенно одна, — вздохнула Николь.
Ей не терпелось выяснить, умер ли к этому времени Уайлдер Пэмброук.
Она очень надеялась на это, его смерть как нельзя больше устраивала ее.
— Ваш муж, — сказала она, — очень хороший человек. Я ему многим обязана.
По сути дела, поняла она, своей жизнью.
— Он очень высокого мнения о вас тоже, — сказала миссис Конгросян.
— Можно мне остаться у вас? — вдруг спросила Николь.
— Пожалуйста. Сколько вам будет угодно.
— Спасибо.
Ей теперь стало несколько лучше. Может быть, я уже никогда больше не вернусь в Вашингтон, подумала она. Ведь ради чего мне теперь возвращаться?
Джанет нет в живых, Бертольд Гольц — мертв, даже рейхсмаршал Геринг мертв и уж, конечно же, Уайлдер Пэмброук теперь тоже мертв. И весь правящий Совет, все эти столько лет таившиеся в полумраке фигуры, которые стояли за нею, которых она прикрывала. При условии, разумеется, если фараоны выполнили отданный им приказ, впрочем, в этом сомневаться не приходилось.
Кроме того, отметила она про себя, я уже больше никак не смогу вершить делами в стране; информ–машины во всю постарались в своей слепой, чисто механической, но такой эффективной прыти. Они и Карпы. Так что теперь, решила она, настала очередь Карпов, пусть какое–то время поупиваются властью, а затем… Пока, в свою очередь, не сожрут и их, как это сделали со мною.
Я даже не могу теперь эмигрировать на Марс, продолжала размышлять она. Во всяком случае, на борту одного из марсолетов Луни Люка. В этом я сама виновата. Но есть и иные способы туда добраться. Есть большие торговые корабли, эксплуатирующиеся на вполне легальных основаниях, правительственные корабли тоже. И еще — очень быстроходные корабли, которые принадлежат военным; я, пожалуй, еще могла бы реквизировать один такой корабль. При посредничестве аппарата Руди, даже несмотря на то, что сам он не смертном одре — вернее на слесарном верстаке для разборки.
Официально армия присягнула ему; ей положено делать то, что он велит.
— Вы себя нормально чувствуете? Кофе вам не повредит? — на нее внимательно смотрела миссис Конгросян.
— Спасибо — ответила Николь, — вполне нормально.
Она последовала за миссис Конгросян в кухню этого просторного старинного дома.
За окнами теперь дождь хлестал вовсю. Николь снова задрожала и решила больше не глядеть на улицу; дождь страшил ее, он был дурным знамением.
Напоминанием о злосчастной судьбе, что могла быть ей уготована.
— Вы сего–то боитесь? — вдруг сочувственно спросила миссис Конгросян.
— Сама не знаю, — честно призналась Николь.
— В таком состоянии я не раз видела Ричарда. Это, должно быть, здешний климат. Он такой мерзкий и однообразный. Ведь судя по описаниям Ричарда, вы никогда такою не были. Он всегда рассказывал, что вы такая смелая. Такая сильная.
— Мне очень жаль, что я вас разочаровала.
Миссис Конгросян погладила ее по руке.
— Вы не разочаровали меня. Вы мне очень–очень понравились. Я уверена: это погода виновата в том, что вы так пали духом.
— Может быть, — не стала возражать ей Николь.
Но сама–то она знала, что не дождь тому виной. Нечто, куда более серьезное.
Глава 15
Мужчина средних лет, настоящий полицейский–профессионал с непроницаемым, ледяным взглядом, сказал, обращаясь к Маури Фрауэнциммеру и Чику Страйкроку:
— Вы оба арестованы. Пройдемте со мною.
— Вот видишь? — произнес Маури обвиняющим тоном, обращаясь к Чику. Именно об этом я тебя и предупреждал! Эти негодяи хотят пришить нам дело!
Они нас делают козлами отпущения. Какие же мы ничтожные простофили настоящие питекантропы, да и только.
Вместе с Маури Чик вышел из маленькой, такой для него привычной, беспорядочно заваленной бумагами и чертежами конторы фирмы «Фрауэнциммер и компания». Полицейский следовал за ними по пятам.
Чик и Маури угрюмо брели, сохраняя полное молчание, к припаркованной здесь же полицейской машине.
— Пару часов тому назад, — вдруг прорвало Маури, — у нас было все.
Теперь из–за твоего братца — смотри, чего мы добились. Полного банкротства!
Чик не ответил. Ему нечего было ответить.
— Я еще посчитаюсь с тобой, Чик, — пообещал Маури, когда полицейская машина завелась и тронулась в направлении автомагистрали. — Да поможет мне в этом Бог!
— Как–нибудь выпутаемся, — попытался успокоить его Чик. — У нас и раньше бывали неприятности. И все как–то так или иначе улаживалось.
— Если бы ты только эмигрировал! — сказал Маури.
Да я и сам очень жалею о том, что не эмигрировал, ответил про себя Чик. Вот сейчас, например, где были бы мы с Ричардом Конгросяном? В глубоком космосе, на пути к ферме на самой дальней границе цивилизованного мира, где нас ждала новая, незатейливая жизнь. А вместо этого -…вот что. Интересно, где сейчас Конгросян? Ему тоже так же плохо? Вряд ли.
— В следующий раз, когда тебе вздумается оставить фирму… — начал Маури.
— Ну хватит об этом! — вдруг раздраженно вскричал Чик. — Лучше давайте подумаем, что нам сейчас делать.
С кем бы мне сейчас хотелось встретиться, подумал он, так это со своим братцем Винсом. А после этого — с Антоном и стариком Феликсом Карпом.
Полицейский, сидевший с ним рядом, вдруг сказал полицейскому за рулем:
— Эй, Сид, гляди–ка. Дорога блокирована.
Полицейская машина притормозила. Присмотревшись, Чик увидел прямые посредине шоссе огромный армейский бронетранспортер. Из башни его на построившиеся в несколько рядом машины и автобусы, остановленные баррикадой из тяжелых грузовиков, перегородившей все восемь полос, грозно глядело крупнокалиберное артиллерийской орудие.
Сидевший рядом с Чиком полицейский вытащил пистолет. То же сделал и водитель.
— Что происходит? — спросил Чик; сердце его забилось учащенно.
Ни один из полицейских не удостоил его вниманием, взоры их были прикованы к военным, столь эффективно заблокировавшим автомагистраль. Чику передалось их напряженное состояние. Именно оно определяло ту атмосферу, что воцарилась теперь внутри машины.
В то время, пока полицейская машина улиткой ползла вперед, едва не упираясь бампером в багажник идущей машины, в кабину ее через открытое окно проскользнула «рекламка» Теодоруса Нитца.
«Неужели у вас временами не создается впечатление, будто окружающие вас люди в состоянии проникать взглядом сквозь вашу одежду?» — пропищала похожая на крохотную летучую мышку «рекламка» и забилась в полость под передним сиденьем. «Ведь очень часто, когда вы находитесь в общественных местах, вам начинается казаться, что у вас расстегнута ширинка и вас так и подмывает бросить взгляд низ, чтобы…»
Она навеки замолчала, когда полицейский, сидевший за рулем, со злостью пристрелил ее из своего пистолета.
— Боже, как я ненавижу эти штуковины, — произнес он и с отвращением сплюнул.
Звук выстрела послужил причиной того, что полицейская машина была немедленно окружена солдатами, все они были вооружены, пальцы их лежали на спусковых крючках.
— Выбросьте свое оружие! — рявкнул командовавший ими сержант.
Оба полицейских неохотно отшвырнули в сторону через открытое окно свои пистолеты. Один из солдат рывков отворил дверцу. Оба полицейских осторожно вышли из машины и подняли вверх руки. За ними выбрались и их пленники.
— В кого это вы стреляли? — резко спросил сержант. — В нас?
— В «рекламку» Нитца, — с дрожью в голосе произнес один их полицейских. — Загляните в машину, под сиденьем; мы в вас не стреляли честное слово!
— Он говорит правду, — сказал один из солдат после того, как нырнул головой под переднее сиденье. — Вот она, мертвая «рекламка» Теодоруса Нитца.
Сержант задумался на мгновенье, затем принял решение.
— Можете ехать дальше. Только вот не вздумайте подбирать свое оружие.
Затем он добавил:
— И отпустите на свободу задержанных вами. С этого момента вы подчиняетесь только приказом генштаба, а не высшего полицейского начальства.
Оба полицейских тут же вскочили назад в свою машину. Дверцы за ними захлопнулись, они как можно быстрее старались влиться в цепочку машин, проезжавших через узкий проход в воздвигнутой военными баррикаде. Чик и Маури во все глаза наблюдали за их отъездом.
— Что происходит? — спросил Чик.
— Вы свободны, можете уходить, — сказал ему сержант. — Возвращайтесь к себе домой и не выходите на улицу. Не принимайте участия ни в чем, что бы ни происходило на улицах.
После этого последнего напутствия сержант солдаты ушли, оставив Чика и Маури одних.
— Это переворот, — потрясено констатировал Маури, — организованный военными.
— Или полицией, — сказал, почти не задумываясь, Чик. — Похоже на то, что назад, в город, придется добираться на попутных машинах.
Подобным образом он не путешествовал со времен теперь уже такого далекого детства; ему казалось, что как–то странно и даже неудобно прибегать к этому, в его возрасте. На шоссе было довольно свежо. Чик медленно побрел по обочине, подняв вверх большой палец. Сильный ветер дул ему прямо в лицо; он нес с собой запах земли, воды и больших городов. Чик сделал глубокий вход, набрал полные легкие прохладного воздуха.