– Гм–м, верно, – кивнул Лео. – Тем более ты должен радоваться при виде соплеменника.
– Если ты имеешь в виду себя, то я очень рад тебя видеть.
– Конечно, Джек, конечно, – ответил Лео. – Наверное, я просто устал. Но ты так мало рассказываешь о своей жизни, словно постоянно чем–то озабочен.
– Работой, – откликнулся Джек. – Я все время думаю о Манфреде, об этом аутичном ребенке.
Но, как и в былые времена, отец прекрасно разгадывал его отговорки истинным родительским инстинктом.
– Ну–ну. Я знаю, чем занята твоя голова, и мне известна твоя работа: она делается руками, а я говорю о твоих мыслях, обращенных внутрь. Здесь, на Марсе, существует психотерапия? Только не говори мне «нет».
– Я и не собираюсь говорить «нет», я хочу сказать только одно – тебя это не касается.
Отец словно отпрянул в темноте.
– Хорошо, мальчик – пробормотал он. – Прости, что вмешиваюсь.
Оба замолчали, ощутив неловкость.
– Черт, давай не будем ссориться, папа. Пошли домой, выпьем чего–нибудь и ляжем. Сильвия приготовила для тебя мягкую постель, так что ты сможешь хорошо отдохнуть.
– Сильвия очень внимательна, – с легкой обидой на сына промолвил Лео. – Джек, я все время беспокоюсь о тебе, – продолжил он уже более спокойно. – Может, я старомоден и ничего не понимаю, но это психическое заболевание… похоже, им сегодня страдают все. Оно стало таким же распространенным, как грипп или полиомиелит в старые годы; в мои времена так все болели корью. А теперь ты… Я как–то слышал по телевизору, что шизофренией страдает каждый третий. Не понимаю, Джек, почему надо отворачиваться от жизни, когда в ней столько всего, ради чего стоит жить?
Перед тобой лежит целая планета. Завтра, например, мы полетим в горы Франклина Рузвельта, и ты мне все покажешь, а потом я пойду и оформлю документы – я собираюсь купить эту землю. И ты купи, слышишь? Я одолжу тебе денег. – Он улыбнулся, обнажив стальные зубы.
– Это не мое дело. Хотя спасибо, – ответил Джек.
– Я выберу тебе участок, – предложил Лео.
– Нет. Меня это не интересует.
– Ты… тебе нравится твоя работа, Джек? Ну, создать машину, чтобы разговаривать с ребенком? Похоже, это достойное занятие. Я горжусь тобой. И Дэвид, прекрасный парень, он тоже гордится тобой.
– Я знаю, – ответил Джек.
– У Дэвида ведь не проявляются никакие симптомы шизо?..
– Нет.
– Не знаю, где ты ее подцепил. Уж точно не от меня – я люблю людей.
– Я тоже.
«Интересно, – подумал Джек, – что бы сказал отец, если бы ему стало известно о Дорин. Вероятно, его бы это огорчило; он принадлежит к поколению со строгими правилами – родился в 1924–м – давным–давно. Теперь мир совсем другой. Удивительно, как отец приспособился к новому миру, просто чудо какое–то. Лео, родившийся в период бума сразу после Первой мировой войны, стоит здесь, на краю марсианской пустыни…»
И все же он ничего не поймет о Дорин и почему Джеку так важно любой ценой сохранить эти отношения.
– Как ее зовут? – спросил Лео.
– Ч–что? – заикаясь, переспросил Джек.
– Я немножко телепат – бесцветным голосом произнес Лео. – Ты согласен?
– Вероятно – помолчав, ответил Джек.
– Сильвия знает?
– Нет.
– Я сразу понял, потому что ты стараешься не смотреть мне в глаза.
– Чушь! – раздраженно оборвал его Джек.
– Замужем? У нее есть дети, у женщины, с которой ты путаешься?
– Почему бы тебе не использовать свои телепатические способности? – изо всех сил сдерживаясь, ответил Джек.
– Я просто не хочу, чтобы это ранило Сильвию, – произнес Лео.
– Она тут ни при чем.
– Не очень приятно проделать огромный путь, чтобы узнать такие новости, – сказал Лео. – Ну что ж… – вздохнул он. – Как бы там ни было, у меня есть свои дела. Завтра утром встанем пораньше и отправимся.
– Не суди слишком строго, папа, – попросил Джек.
– Хорошо, – согласился Лео. – Я знаю, теперь другие времена. Ты думаешь, что таким образом поддерживаешь себя, да? Может, оно и так. Может, это способ сохранить здравый смысл. Я не хочу сказать, что ты сумасшедший…
– Просто слегка тронутый, – с горечью уточнил Джек. «Господи, и это мой родной отец, – подумал он. – Какая пытка! Какая жуткая трагедия».
– Я знаю, с тобой все будет в порядке, – продолжил Лео. – Я вижу, ты борешься, а не просто заводишь шашни. Я слышу по твоему голосу, что тебе нехорошо. То же самое, что у тебя было, только с возрастом сил становится меньше и переносить это тяжелее, верно? Да, я понимаю. Эта планета очень пустынна. Странно, что вы все, эмигранты, вообще не посходили с ума. Так что я понимаю: вы должны ценить любовь, как бы она ни выражалась. Тебе пригодится и то, что есть у меня, – эта моя земля; возможно, для тебя тем же самым сможет стать твоя машина, которую ты делаешь для бедного немого ребенка. Я хотел бы посмотреть на него.
– Ты его увидишь, – пообещал Джек, – возможно, завтра.
Они еще постояли немного и направились обратно к дому.
– Сильвия все еще принимает наркотики?
– Наркотики? – Джек рассмеялся. – Фенобарбитурат. Да, принимает.
– Какая она славная девочка, – заметил Лео. – Плохо, что у нее такое нервное напряжение. А она ведь еще помогает несчастной вдове по соседству, как ты говорил.
В гостиной Лео сел в кресло, откинулся на спинку и вздохнул, устроившись поудобнее, чтобы продолжить разговор. Было видно, что ему есть что сказать и молчать он не намерен.
Приняв, как всегда перед сном, сто миллиграммов барбитурата, Сильвия спала. Со двора до нее смутно долетали голоса мужа и свекра; в какой–то момент реплики вдруг стали резкими, и она, встревожившись, села.
«Неужели ссорятся? Дай бог, чтобы нет; надеюсь, прилет Лео ничего не разрушит».
Голоса снова затихли, и она расслабилась.
«Без всяких сомнений, он – замечательный старик. Очень похож на Джека, разве что более решительный».
В последнее время, с тех пор как ее муж начал работать на Арни, он сильно изменился. Дело ему действительно было поручено жуткое. Молчаливый аутичный мальчик пугал Сильвию, и одновременно ей было его жаль. Но жизнь и так достаточно сложна. Мальчик то и дело вбегал и выбегал из дома на цыпочках с таким взглядом, словно видел невидимое и различал не слышимые окружающими звуки. Если бы время можно было обратить вспять и каким–нибудь образом вернуть Норберта Стайнера к жизни! Если бы только…
И в ее затуманенном сознании, как при яркой вспышке, возник продавец–неудачник, отправляющийся с утра со своими чемоданами объезжать покупателей: йогурт и ром с черной патокой.
Может, он до сих пор где–то жив? Может, Манфред, затерявшийся в искаженном времени, как говорит Джек, видит его?.. Впрочем, скорее всего они правы, и он видит будущее, то, что лежит впереди. Они получат то, что им надо. Но почему Джек? Джек, зачем тебе это надо? Родство между тобой и этим больным ребенком, да? О–о–о…
Мысли ее покрыла тьма.
А что потом? Буду ли я тебе снова нужна?
Не может быть родства между здоровым и больным. Ты другой – это–то и мучает меня. И Лео это знает, и я это знаю. А ты? Ты любишь меня?
Она спала.
Высоко в небе кружили хищные птицы. У фундамента здания валялись их экскременты. Он поднял несколько комков – те шевелились и набухали в его руках, и он знал, что внутри них – живое. Осторожно он понес их в пустой коридор здания. Комок раскрылся и вывалился из рук, его волосатый бок треснул. Кокон лежал на боку, и щель в нем так расширилась, что можно было различить скрывавшееся внутри существо.
Какая гадость! Там лежал червь, свернувшийся кольцом, с влажными белесыми складками, настоящий глист. Если бы только птицы увидели его и сожрали!..
Он бросился вниз по лестнице: при каждом шаге ступеньки прогибались, а кое–где доски и вовсе отсутствовали. Сквозь деревянное решето ступеней он посмотрел вниз в угрюмый стылый пролет и увидел, что тот полон древесины, до такой степени сгнившей, что она превратилась в мокрую труху. Гадость.
Взмахнув руками, он взмыл к парящим птицам и полетел, одновременно чувствуя, что падает. Они клевали его голову.
Потом внезапно он оказался на мосту, перекинувшемся через морскую гладь. У самых его ног скользили акулы с острыми плавниками. Одну из них ему удалось поймать на леску, и, появившись из воды с разверстой пастью, она начала приближаться, чтобы проглотить его. Он отступил назад, но мост прогнулся, и вода захлестнула его.
Теперь пошел еще отвратительный дождь. Всюду, куда ни посмотри, была одна гадость. С противоположного конца моста к нему приближалась группа людей. Они не любили его. Когда они приблизились, он увидел в их руках связку акульих зубов. Он был императором. Они водрузили ожерелье из зубов ему на голову, и он попытался поблагодарить их. Но они опустили ожерелье ему на шею и начали душить его. Они затянули петлю, и врезавшиеся в шею зубы срезали голову прочь.
Он опять сидел в темном сыром подвале на гниющей древесной трухе, прислушиваясь к вездесущему хлюпанью воды. В этом мире правила гадость, и у него не было права голоса; акульи зубы навсегда лишили его голоса.
– Я – Манфред, – промолвил он.
– Говорю тебе, когда нам удастся установить с ним контакт, будет потрясающе! – разглагольствовал Арни, возлежа рядом с Дорин на широкой кровати. – Я имею в виду контакт с тем, что происходит у него внутри; тогда мы узнаем будущее, а где, как не в будущем, все и происходит?
Дорин Андертон что–то невнятно пробормотала.
– Не засыпай. – Арни наклонился, чтобы прикурить следующую сигарету. – Представляешь, сегодня с Земли прибыл крупный торговец недвижимостью. У нас есть на космодроме свой парень, и он узнал его, хотя, естественно, тот зарегистрировался под вымышленным именем. Впрочем, торговец сошел с транспортера и улизнул от нашего парня. Я же предсказывал, что они появятся! Как только мы услышим маленького Стайнера, никаких секретов не останется. Понятно? – Арни потряс спящую Дорин. – Если ты будешь спать, я тебя сейчас скину пинком под зад с кровати… и можешь пешком отправляться к себе домой.