- Я… не знаю.
- Вот над этим и поломай голову. Столько хлопот из-за меня, а имени нет.
Мы снова двинулись вперед, по дороге купили огромную коробку красок и смесители для них.
- Тебя все женщины любят, - ревниво сказала я.
- Не все.
- Все. Та женщина в магазине вдвое цены скостила.
- Потому что до того уже назначила двойную цену, а про нас знала, что мы будем торговаться. По-настоящему она сбавила цену только за куртку.
Мы, то есть я, купили подушку, к которой понадобится еще и наволочка. Я была возбуждена, как ребенок утром, в свой день рождения. Потом снова нахлынула тревога.
- Что я вообще собираюсь делать? - рассеянно проговорила я.
- Превратить свою квартиру в место, пригодное для жилья.
- У меня не получится…
- Запрограммирован и приведен в действие, - произнес он и принялся необычайно похоже подражать звукам компьютерного механизма, считывающего программу: булькать, щелкать, буксовать на знаках препинания.
- Пожалуйста, перестань, - взмолилась я.
- Сначала ты перестань.
Я, прищурившись, переводила взгляд с пакета, где лежала куртка, на скрученную подушку. Никогда раньше у меня не было свободы выбора, только теперь, и это странно. И еще он. Разве он робот? Он мой друг, который помог мне сделать выбор, несет мои свертки и придает мне храбрости.
- Я была смелая? - смущенно спросила я, когда мы брели по безлюдной площади. - По-моему, да.
Кругом высились разрушенные землетрясением кварталы. В них гнездились птицы или летучие мыши, я слышала шелест их крыльев и короткие пронзительные крики.
- Я действительно чувствую страх только потому, что вбила себе это в голову, а вовсе не потому, что ушла из дома от матери и от друзей, что у меня нет денег, что я отдала свое сердце прекрасному кусочку серебра.
Мы рассмеялись. Я поняла, что произошло. Я начала подражать его манере говорить. Ни с кем другим этого раньше не получалось. Я завидовала остроумию Кловиса, но оно было обычно таким сальным, что я не могла его перенимать, а вот с Сильвером… тьфу ты! Не Сильвером.
- Сильвер, - сказала я, - я знаю, что ты можешь приспособиться ко всем и ко всему, но спасибо тебе, что ты приспособился ко мне, к этому…
- Не хочу вводить тебя в заблуждение, - сказал он, - к тебе приспособиться легче, чем к большинству.
Мы пошли домой. Ерунда. Домой? Хотя сейчас это было уже так, мой дом везде, где он. Сильвер стал моим другом. На балках истошно мяукал молочно-белый кот, похожий на призрак.
- Как тут холодно, - заныла я, оказавшись в комнате.
- Это же моя роль.
Я с тоской посмотрела на радиатор.
Никеля и меди у меня почти не осталось, а три сотни на карточке нужно было растянуть до следующего месяца.
Он снял с себя плащ, завернул меня в него, потом обнял и прижал к себе.
- Боюсь, своим телом я не смогу тебя согреть.
- Да ладно уж.
Мы тихонько поцеловались, и я сказала:
- Никогда не занимайся со мной любовью, если ты этого не хочешь.
- Когда захочешь ты, захочу и я.
- Я в это просто не верю. Бывает иногда.»
- Мое эмоциональное и физическое равновесие никогда не разрушается.
- А-а.
- А еще я проглотил парочку словарей. Мы стащили с тахты матрас. Сверху в качестве одеяла я положила почти новые пятнистые коврики, слегка пахнувшие после недавней чистки. Под ними я растянулась во весь рост и долго ласкала, изучала, любила его.
- Ничего, что я это делаю? - робко спросила я, не в силах остановиться.
- О, это ужасно.
- Я, наверное, такая неловкая.
- Совсем нет. Ты становишься отличной любовницей.
- Откуда ты знаешь? Ведь для тебя это ничего не значит.
- Конечно, не то, что для человека из плоти и крови. Но все же я могу это оценить.
- Эстетически, - усмехнулась я. - Если привести в действие надлежащие схемы.
- Вроде того.
- Египтия… - пробормотала я, утопая в его волосах, пробуя на вкус кожу - ненатуральную, но все же плотскую, плоть демона… - если ты не получал удовольствия с Египтией…
- Ты произносишь ее имя, будто название кафе, которое мы искали. Я получал.
- Да… она все умеет.
- Египтия абсолютно пассивна. Удовольствие состояло в том, чтобы находить, что приятно ей. Я не могла удержаться, чтобы не сказать:
- Я хочу найти, что приятно тебе. Очень-очень хочу.
- Мне и так приятно то, что ты делаешь, - сказал он. Это была правда. Наслаждение сияло на наших лицах. У каждого оно было свое, но наши ощущения были связаны между собой.
- Дурачок, - задыхалась я, - я совсем не то имела в виду…
Когда я замолкла, то почувствовала, что теперь в комнате пахло апельсинами, клеем, бумажными пакетами…
- Я могу остаться с тобой, - сказал он, - а могу заняться всем этим.
- Я хочу, чтоб ты был со мной. Хочу заснуть с тобой рядом, даже если ты не можешь… не будешь спать.
- Ты хочешь сказать, что не можешь отпустить меня от себя?
- Разве я параноик?
- Нет. Гораздо хуже.
- Ого!
- У тебя меняется цвет волос, - сообщил он.
- Да. Как жаль.
- Почему? Я думаю, тебе очень понравится, когда он изменится совсем.
- О, нет. Это будет ужасно.
Свернувшись возле него калачиком, убаюканная, как ребенок, его близостью, я чувствовала себя в безопасности. Целый и невредимый. Мы были в лодке или на спине молочно-белой птицы.
- Птицы? - ласково переспросил он. - Я правильно понял?
- Да, - сказала я. - И радуга.
Ночью он все-таки ушел от меня. Меня разбудили солнечные лучи, которые теперь проникали сквозь занавески; я открыла глаза - на потолке было голубое небо и острова нежных облаков, а между ними крестики неподвижно мчавшихся птиц, похожих на арбалеты. И радуга, подобная разноцветной дымке, протянулась из одного угла в другой. Все это было почти как настоящее. Он сидел на расшатанной хромированной стремянке, которую он раздобыл где-то в доме, должно быть, позаимствовав у добродушного смотрителя. Ему было чертовски приятно видеть мое изумление, когда я проснулась.
- Ты же музыкант, а не художник, - сказала я заворожено.
- В коробку был вложен листочек, там говорилось, как делать такие вещи. Я же машина, мне нетрудно добиться хорошего результата.
- Очень красиво…
- Погоди, вот увидишь ванную…
Я побежала в ванную. Там на потолке был закат, в центре - малиновый, по краям бледно-розовый. Среди облаков грелся белый кит.
- Кит в небе?
- Создает метафизическую иллюзию, что ванна - это море. И что кит отлично прыгает.
Через пять дней, поднявшись по треснувшим ступенькам и отворив дверь, вы бы не узнали нашу квартиру.
Он спрашивал меня, чего я хочу, и мы придумывали все вместе. Из нас просто сыпались идеи. Ночами он по большей части работал. Однажды ночью я заплакала в темноте, не помню уже, из-за чего, и он вернулся в постель, чтобы успокоить меня, а утром оказалось, что мы приклеились к коврикам, пришлось отмокать в ванне. Его изобретательность, доскональное знание города, магазинов и амплитуды цен делали чудо при минимальных расходах. Из трех сотен И.М.У. я потратила всего ничего. Питалась я сэндвичами, фруктами и той чудесной пищей, которую находила в уличных магазинчиках. Моя мать очень серьезно относилась к вопросам питания, она тщательно следила за приготовлением еды на кухне Чез-Стратоса, за правильным сочетанием качественных продуктов; она точно знала, в какое время, что нужно съесть, и не забывала о витаминах, к которым пыталась приучить и меня. Я обо всем этом помнила, но прыщи у меня на лице не вскакивали, голова не болела, и тошноты не наблюдалось. Наверное, она кормила меня так хорошо, что у меня выработался иммунитет. То, как я жила, питалась, спала, работала, занималась любовью - все это не позволяло мне просто позвонить ей, хотя фразу «Привет, мама, это Джейн» я прокручивала в голове по сто раз на дню.
Однажды я сказала ему: «По-моему, я боюсь своей матери». В этот момент мы поднимались по лестнице, он держал меня за руку и ответил: «Судя по тому, как ты говоришь, это взаимно». Я была обескуражена и потребовала объяснений. Он с улыбкой отвлек меня от этой темы, не понимаю как…
Что бы она сказала об этой квартире? Она бы не стала, как я, ахать от восхищения при каждом новом появлении в ней: «Как красиво!» Нет, такого бы она говорить не стала. Даже латунная кровать с передней спинкой в виде тяжелого древесного листа с прожилками вряд ли произвели на нее впечатление, впрочем, кровать появилась уже потом…
Стены, замазанные, отчищенные, гладкие, выкрашены в кремово-белый цвет. Бумажный абажур лампочки, свисавшей с облаков, заменен металлическим, золотого цвета - если включить его ночью, по всем стенам рассыпаются золотые блики. Кроме того, изумительные искорки и отблески дает колеблющееся пламя разноцветных свечей, стоящих на полках, которые сколотил Сильвер. У каждой свечи свой цвет или даже цвета, и подставка у них тоже из цветного стекла. Собственно, эти подвески - не что иное, как набор бракованных блюдец, купленных за гроши и раскрашенных эмалью для стекла.
Зеркало тоже украшено рисунками: зеленые холмы, листочки и дикие цветы. Каждый усик, каждый лепесток скрывает под собой пятнышко или трещину на зеркале. А еще у нас есть ковер от стены до стены. Он состоит буквально из сотен крошечных ковровых обрезков, полученных нами в качестве образцов. Целый день мы ходили из магазина в магазин, интересуясь коврами, и - «Так трудно решить» - уносили оттуда полные руки кусочков, чтобы «соотнести с обстановкой». А потом несколько часов склеивали клочки. Результат потрясающий - получилась мозаика не хуже радуги на потолке. Стульев нет, но сидеть можно на больших темно-зеленых меховых подушках или на тахте, задрапированной ковриками и платками. Занавески на чистых окнах цветом напоминали голубое солнечное небо. (Россыпь маленьких прорех на них замаскирована вышитыми значками, которые нужно нагреть и прижать к ткани и которые изображают маленьких мифически