Опустив голову, я толкнула дверь будки и чуть ли не вылетела из нее. Холод и сырость захлестнули меня, как волна, я едва не захлебнулась. Человек, который ждал, когда освободится телефон, поймал меня, приведя в ужасное смущение.
- Со мной все в порядке, - настаивала я. Но запах, ткань, само прикосновение - я подняла лицо под дождь, и в голове у меня сразу прояснилось, а мир перестал качаться.
- Ты!
- Я!
Сверху вниз на меня смотрел Сильвер, обрадовано, сострадательно, преданно. От дождя его волосы стали почти черными и слиплись, как под душем. С ресниц свисали и падали вниз капли. Кожа его будто была соткана из дождя.
- Как же ты…
- Я издалека увидел, как ты выходишь из магазина. Я мог бы тебя догнать, но пришлось бы бежать очень быстро, а ведь ты сама хотела, чтобы я притворялся человеком. Я пошел за тобой и дождался конца разговора.
- Сильвер, - сказала я, - все пропало. Все кончено. Но я так рада, что ты от меня не ушел.
4
- Джейн, если тебе нужно поплакать, не могла бы ты уткнуться в меня, а не в подушку?
- П-почему?
- Потому что зеленая материя, которой ты ее обтянула, окрашена непрочно, и твое лицо приобретает весьма нездоровый оттенок.
Я вскочила и бросилась к зеркалу. То, что я там увидела, заставило меня и засмеяться, и одновременно заплакать еще сильнее. Умывшись в ванной, я вернулась и села перед ним.
- Не хочу тебе плакаться, не хочу, чтобы ты меня обнимал и утешал, сказала я. - Ведь скоро я останусь без тебя, правильно?
- Почему же?
- Я знаю, что придется. Я рассказала тебе, что случилось. Денег нет. Ни на еду, ни на квартиру. Никаких шансов получить работу, даже если бы я что-нибудь умела делать. Здесь мне оставаться нельзя. А она, моя мать, не позволит мне привести тебя в дом, я в этом уверена. А если и позволит, она станет - как бы это сказать - анатомировать, что ли, мои чувства… При этом она будет говорить, что не хочет причинить мне боль. Или… нет, я ничего больше не знаю. Я с ней так разговаривала… Совершенно непохоже на себя. Но я знаю, что все это безнадежно.
- Я видел смотрителя, - сказал Сильвер. - Спускался вниз, пока ты плакала. Он думает, что мы актеры уличной труппы, которая распалась. Я ему этого не говорил, между прочим, он мне сам сказал. У него был хороший день - ни болей, ни побочных эффектов. Он сказал, что мы можем отложить плату на одну неделю. Так все делают, а ты к тому же заплатила за первую.
- Но через неделю денег у нас больше не станет.
- Может, и станет. И без всякой трудовой книжки.
- Нет.
- Да.
Он взял гитару и завел смешную, нелепую песню под аккомпанемент бешеного вихря рулад и аккордов. Я смотрела и слушала, затаив дыхание. Его глаза улыбались мне. Когда он пел, рот его принимал самые причудливые очертания, а волосы летали вокруг головы, как сумасшедшие.
- Всего одну монетку, леди, - сказал он обворожительным голосом, когда умолк последний звук.
- Нет. Ведь это, наверное, незаконно.
- Есть люди, которые только на это и живут.
- Да, люди. Но ты это делаешь лучше, чем люди. Это нечестно. Ведь так?
- Мы не будем располагаться там, где уже кто-то выступает. Мы и денег просить не станем. Просто будем играть музыку и посмотрим, что произойдет.
- А ты подумал, что кто-нибудь может тебя узнать, догадаться, кто ты такой?
- Я думаю, - сказал он, - что все это вполне законно. Хоть с какой стороны посмотри, - он глядел на меня абсолютно серьезно. - Ты купила дрессированного тюленя, умеющего выделывать такие штучки, какие другие дрессированные тюлени не умеют. Потом у тебя кончились деньги. Ты выводишь тюленя на улицу, он показывает свои фокусы, а ты ходишь со шляпой.
- Ты не тюлень.
- Но я умею показывать фокусы.
- Знаешь… не могу себе представить, как это все получится.
Он оставил гитару, взял мои руки, прижал их к своему лицу и посмотрел на меня.
- Прослушай, - сказал он, - ты на самом деле предпочитаешь вернуться в свой заоблачный дом? Если я перестал тебе нравиться, если ты больше не счастлива…
- Что ты! - воскликнула я. - Я только и была в жизни счастлива, что с тобой. Я и жила-то по-настоящему только с тобой.
- Ты в этом уверена? Дело в том, что сейчас ты стоишь перед выбором. Если ты беспокоишься обо мне, то позволь в сотый раз напомнить, что я робот. Мое назначение - служба, так же как и любого куска металла, вроде инструмента для очистки яиц, который ты покупаешь в магазине на углу.
- Перестань, - сказала я.
- Это правда…
- Нет, неправда.
- Правда.
Он склонил голову, положив ее в мои ладони. Лицо его было скрыто, а мои пальцы зарылись в его волосах. Внезапно, будто кто-то меня подтолкнул, я поняла, что произошло, хотя никак не могла в это поверить, и мне захотелось узнать, понял ли он, поверил ли он.
- Сильвер, - сказала я так мягко, что едва услышала себя, но его слух мог уловить любой шепот, даже, наверное, беззвучный. - Что ты подумал, когда увидел меня в первый раз?
- Я подумал: вот еще один клиент.
- Сильвер, ты на меня так ужасно посмотрел, когда я сказала тебе гадость, потому что очень испугалась и сконфузилась. Вчера ты напугал Джейсона и Медею таким же взглядом?
- Наверное. Не исключено, что именно ты создала у меня представление о нем, как о чем-то угрожающем.
- Ты действовал против них и в защиту меня?
- Я говорил тебе, почему.
- И я говорила тебе, почему, но это ничего не объясняет.
- Джейн, мы уже столько раз об этом толковали. Мои реакции не человеческие. Я ничего не имею против того, чтобы изображать человека, ведь меня об этом просила и для этого есть все основания. Но когда мы одни, тебе надо научиться принимать…
- Нет, - также мягко сказала я, - это тебе надо привыкнуть к этому, что ты действуешь не как робот, не как машина. И так было всегда.
Он высвободился из моих рук, обошел меня и стал смотреть в окно. Вышитая рубашка собралась в складки и натянулась, значит, он напряг плечи. По-человечески напряг.
- А тебя это расстраивает, - проговорила я. - Не надо. Нет тут ничего такого. Ну, что в этом плохого?
Он не ответил, и я тоже замолчала. Я взяла гребешок и стала широкими движениями расчесывать еще мокрые волосы. При каждом взмахе руки я говорила себе: ну, и пускай это незаконно. Он будет петь, а я - собирать деньги, как Медея. Потому что нельзя допустить, чтобы все закончилось. Никогда. Особенно теперь. Только не теперь.
Когда я закончила причесываться, он уже отошел от окна и стоял посреди комнаты, глядя на меня. На этот раз лицо его было по-настоящему серьезным, и он смотрел на меня так внимательно, будто видел впервые.
- Конечно, - сказала я, - если я останусь здесь, мать может нанять сыщиков, чтобы те выследили меня и приволокли домой. - Это было что-то вроде шутки.
Он сказал:
- Этого твоя мать никогда не сделает. Не захочет обнародовать тот факт, что не сумела вырастить абсолютно уравновешенного, совершенного, послушного, безвольного ребенка с промытыми дочиста мозгами, как собиралась.
- Каким ты можешь быть жестоким, - удивленно заметила я. - Даже Кловис, думаю, менее жесток, ведь его жестокость основана на лжи.
Выйдя из задумчивости, Сильвер улыбнулся мне. Он уселся на тахту и попросил причесать ему волосы. Я подошла к нему и стала его причесывать, чувствуя, как он постепенно расслабляется, и снова и снова вспоминая каждую минуту, проведенную с ним.
- Так приятно, когда ты ко мне прикасаешься, - сказал он наконец.
- Взаимно.
- У меня это в программе.
И я даже улыбнулась, а в груди бешено заколотилось сердце: казалось, в своих возражениях он зашел слишком уж далеко. Но я великодушно и благоговейно не стала с ним спорить.
- Как уговорить толпу раскошелиться? - спросила я.
- Значит, леди согласна.
- Да. Мне ходить вокруг или просто стоять?
- Я думаю, с них нельзя брать деньги, раз я играю гораздо лучше человека.
Конечно, это я заставила его изменить свое мнение. Допустив, что я думаю о нем, как о роботе… хотя на самом деле я никогда, никогда… Какой ловкий психологический ход с моей стороны. Правда, тогда об этом даже не думала.
- Мне теперь все равно, - продолжила я свою стратегию.
- Придется подбирать те деньги, что бросят на землю. И не забывай - ты тоже должна будешь петь. Я едва не выронила из рук расческу.
- Я?!
- А как же.
- Я не умею петь.
- Умеешь. Я тебя слышал.
- Нет.
- Это придаст человеческие черты, - сказал он. - У тебя природное чутье к гармонии. Когда ты мне подпеваешь, то у тебя прорезывается очень оригинальное сопрано. Ты об этом не знала?
- Это… потому что я не могу держать тон.
- Но гармония все равно сохраняется. У тебя есть талант.
- Я… это просто смешно. У меня же так плохо…
- Это случайно, - тихо сказал он. - Тебе Деметра сказала, что ты не умеешь петь?
Я стала вспоминать, но не могла, и все же…
- Да я и не думала никогда, что умею…
- А я тебе говорю, что умеешь.
- Но я не хочу.
- С чего ты взяла, что не хочешь?
Я вдруг утратила всю свою уверенность.
- Я не могу, - пропищала я. - Не могу. Он улыбнулся.
- Отлично.
В полдень дождь перестал. Мир был мокрым, серым, светлым и жалостным, но мы все же вышли в него, он - закутанный в красно-черный плащ, с гитарой через плечо, я - в своей слегка потертой уже меховой куртке и мятых джинсах со случайно попавшими на них пятнами краски. Мы шли по улице Терпимости, по бульвару, проходили под надземкой, и, когда останавливались на перекрестках, я ныла:
- Не могу, Сильвер. И он беспечно отвечал:
- Отлично.
Мимо нас бежали люди, шлепая по впадинам на тротуаре, которые превратились в пруды и озера. На плоских крышах возникли настоящие резервуары с живописными водопадами. В такие дни люди спешат домой, а не на прогулку. И я вспомнила Чез-Стратос, где бы сейчас устроилась с книгой в теплой библиотеке или жевала конфеты в Перспективе, слушая музыку, глядя на холодное, как будто металлическое небо, и поджидала мать; в моем коконе мне не страшна была бы непогода… А потом: «Мама, давай сделаем горячие тосты?» И Деметра, зная мою слабость к традиционным блюдам, соглаша