С пониманием…
Окончание фразы разозлило еще больше, упав новыми искрами на труху моей выдержки. Занявшееся пламя стало разрастаться, точно подгоняемый ветром лесной пожар. Слишком стремительно, чтобы я могла его контролировать.
— А что еще сказал наш дорогой махр? — процедила сухо. В висках застучало, пальцы непроизвольно сжались в кулаки. — Как часто вы с ним ведете такие задушевные беседы? И давно ли Кеорсен воспылал к тебе столь трогательным доверием? — С каждым новым словом недовольство звучало все отчетливее.
Это что же получается? Я наивно полагала, что Кеорсен и не замечает Тину, а он, оказывается, мило общался с ней за моей спиной? Решил найти человечку посговорчивее?
Сердце жгли обида, ярость и… ревность. В один миг я осознала все грани ранее не испытанного чувства. Отравилась его ядом и ослепла от вставшей перед глазами алой пелены.
— Ну? Давай, расскажи мне. Что еще тебе поведал драгоценный махр? — Мой голос все больше скатывался в рычание.
Бушующие эмоции заглушили разум. Я с трудом понимала, что говорю и зачем.
— Он беспокоится о вас, махра, — пролепетала Тина. — Просил приглядывать. Говорил, что демоническая кровь будет провоцировать вас, толкать на жестокость…
— Приглядывать?! Конечно, куда уж мне без твоего пригляда! — Красная пелена перед глазами уплотнялась. — Мне не нужна твоя помощь! — выкрикнула я и с силой ударила ладонью по столу.
Под пальцами что-то звонко хрустнуло, а потом защекотало от расползающейся теплой липкости. Только я не обратила на это внимания, продолжая неотрывно следить за Пятианой. Та испуганно вскочила со стула, отступила на шаг и теперь замерла настороженным зверьком, будто готовая сорваться с места в любой момент. Ее левая рука, чуть подрагивая, прижималась к животу.
Мой взгляд зацепился за этот жест. За попытку защитить самое ценное.
Я моргнула. Да что со мной такое?
Однако найти ответ никак не получалось — красный туман, затянувший не только взор, но и разум, не позволял этого сделать.
— Махра, вы порезались. — Губы Тины подрагивали, но голос звучал упрямо. — Нужно промыть рану и перебинтовать.
— Не надо ничего! — зарычала я и, из последних сил вырывая себя из алого марева, вылетела во внутренний двор.
Я не желала Тине зла, и сейчас единственный способ ее защитить — сбежать.
Дождь прекратился, оставив после себя огромные лужи мутной воды и насытив воздух озоновой свежестью. Я стояла на крыльце, жадно дыша полной грудью. Старалась унять бешено стучащее сердце, сжимала и разжимала кулаки.
Неторопливо, словно нехотя, красный туман начал рассеиваться. Не желая оставлять ему и шанса, я разулась и побежала, шлепая босыми ногами по осенней слякоти.
«Если почувствуешь, что теряешь контроль — беги. Выматывай себя физически», — зазвучал в ушах голос Кеорсена.
Где же ты? Куда ты ушел, когда так сильно мне нужен?
Я бежала, не чувствуя холода и боли. Сознательно вгоняла себя в транс, надеясь найти в нем убежище. Только теперь не от внешнего мира, а от демонов, живущих в моей душе. В голове всплыли строки давно забытой песни:
Когда на город опускается метель
И застилает белой пеленой,
В миру Двенадцати, где рабство для людей,
Откроется проход, но в сердце дверь закрой.
Ба пела мне ее, когда я была маленькой. В пропасти разверзшихся эмоций эта песня стала моим канатом, страховкой, удерживающей на краю бездны. И я запела едва слышно:
И человек, в чьем сердце зреет сила,
В тот самый миг, в тот час мирской…
Он осознает: жизнь его любила.
Ее дарами были смелость, знания, покой.
Брызги от холодных луж оседали на подоле, намокающем и тянущем вниз все сильнее с каждым новым кругом. Я держала его одеревенелыми пальцами и продолжала бежать. Губы сами шептали слова, за которые я отчаянно цеплялась, не позволяя алому туману вернуться.
Он сможет победить, сломить, сломать, перевернуть.
Он сможет, если верен будет сердцу — выбран путь.
Ноги, не чувствуя усталости, продолжали отбивать ритм: правая-левая, правая-левая. Быстрее, еще быстрее. До сведенных судорогой мышц, до изнеможения, до жжения в груди от нехватки воздуха.
Но путь тернист: Двенадцать — страшное число.
Задача непроста: спасти от мира то, что чистым рождено.
Сил едва хватало, чтобы переставлять горящие огнем стопы, но я упрямо продолжала бежать. И только песня Ба, как маяк, вела меня вперед.
Он тот, чье сердце как гранит.
Он тот, кто людям мир вернет.
Но только если душу сохранит,
То путь отмеренный пройдет.[1]
Вместе с последней строчкой я упала на колени, врезаясь ими в острый гравий.
Запрокинула голову и жадно задышала. Грудь все еще полыхала, но уже не пламенем ярости, а сожженными за изматывающий бег легкими. Я едва могла сделать глубокий вдох.
— Махра, махра! — позвала Тина с крыльца.
Я повернулась на голос и грустно улыбнулась. Бушевавшие ранее эмоции успокоились, уступив место стыду и сожалению. На секунду в голове мелькнула малодушная мысль вернуться на трек или пройти полосу препятствий — что угодно, лишь бы отсрочить необходимость смотреть в добрые глаза Тины. Но только я не желала поддаваться страху, равно как и бегать от ответственности.
Поднявшись, я подошла к Тине и решительно встретила ее обеспокоенный взгляд.
— Прости меня. — Мой голос прозвучал твердо. Тина качнула головой, явно готовая оспорить мои попытки извиниться, но я не дала ей этого сделать. — Собственные эмоции пугают меня. Со временем я обязательно научусь их контролировать, но пока, боюсь, для тебя и твоего сына находиться рядом со мной небезопасно. Думаю, Маорелий согласится забрать те…
— Нет.
— Что? — Я моргнула.
— Нет, — с мягкой улыбкой повторила Тина. — Я никуда не уйду, если вы собирались предложить мне именно это. Я не оставлю вас, махра.
— Но почему? Забыла, какой я была еще полчаса назад?
— Нет. — Она в третий раз качнула головой. — Это вы, махра, только учитесь жить с демонами. Я же давно привыкла. И я не брошу вас лишь потому, что вы сами боитесь внутреннего зверя.
Голос Пятнаны звучал тихо, но очень решительно. Она действительно верила в каждое произнесенное слово, в каждый звук. Такая юная — младше меня, но такая смелая.
Подступившие слезы стянули горло словно удавкой. Заслужила ли я такую преданность? Такую веру?
На смену стыду пришла признательность и трепетная нежность. Они затопили меня, точно разошедшаяся в полноводье река. И, не сдержавшись, я заключила Тину в крепкие объятия. Уткнулась носом ей в волосы и разревелась.
Я вздрагивала, чувствуя мягкие поглаживания по спине. Вспоминала Ба, делавшую точно так же, и продолжала плакать.
Не знаю, сколько мы так простояли. Наконец я смогла отстраниться, вытереть влагу со щек и выдавить слабую улыбку.
— Спасибо, — поблагодарила искренне. — Обещаю, я больше не допущу такого. Вот увидишь.
Тина кивнула.
— Я знаю. — Уголки ее губ дрогнули. — Вы сильная, и вы обязательно со всем справитесь. Только, махра, думаю, вам следует знать: там, на кухне, когда вы разозлились, ваши глаза стали алыми.
ГЛАВА 41
— Что? — выдохнула я, не веря.
Тина же улыбнулась. Тепло и понимающе, совсем как Ба раньше.
— А сейчас вы растеряны, и ваша радужка едва заметно отливает красным. Пойдемте, махра, обработаем вашу руку.
Я перевела взгляд на порезанную, перепачканную в крови и грязи ладонь. Болезни ко мне и раньше не приставали, а уж теперь, с пробудившейся демонической кровью можно и вовсе не переживать. Но, видя волнение в глазах Тины, я позволила ей увести меня на кухню, промыть порез и перевязать его полоской чистой ткани.
Потом, вспомнив о недавней просьбе, помогла отодвинуть от стены комод. Давить старалась только здоровой рукой. Ей же достала из расширившейся щели тонкую, покрытую слоем пыли книжку. Вернула комод на место и, сев на диван, принялась изучать находку. Под мягким переплетом обнаружилась вовсе не книга, а скорее блокнот для рисунков. Грифельные, карандашные, цветные. Схематичные или весьма проработанные. Я неспешно листала страницы, разглядывая каждый набросок, пока вдруг не поняла, что смотрю на портреты Лири — моей матери. Юная, хрупкая, с зелеными, как весенняя листва, глазами… Именно такой ее описал Маорелий.
Пальцы, держащие блокнот, дрогнули.
Я всегда верила, что родилась согласно порядку: от неизвестного отца, у не желавшей меня матери. Но сейчас, всматриваясь в мягкий взгляд и теплую улыбку, застывшую на лице Лири, я видела в них счастье. То самое, которое она испытывала в этом доме, живя с высшим, вынашивая меня. Я видела в чертах ее лица желание жить, покорившее в свое время Маорелия. И ни следа страха.
Не знаю, была ли Лири такой всегда или обрела храбрость с поддержкой Рингвардаада, но мне нравится ее немой вызов миру. Смелая, дерзкая… Пальцы отпустили страницы и мягко коснулись нарисованных скул. Мне бы хотелось узнать ее. Пусть не провести всю жизнь бок о бок, раз на то была воля Великого, но хотя бы услышать ее голос. Вдохнуть ее запах. Почувствовать теплоту объятий. Я бы хотела помнить это. Жаль, что моя детская память оказалась такой краткосрочной.
Интересно, что Лири чувствовала, держа меня на руках? Каково это — иметь ребенка? Раньше я никогда не задумывалась о подобном. Верила, что проживу всю жизнь в нижних архивах. А теперь… А что теперь? Сначала надо выжить, отстоять свое право на существование. Задаваться пустыми вопросами сейчас просто бессмысленно! Вот только мысли, игнорируя доводы рассудка, возвращались к сказанному Маорелием.
«От связи с людьми рождались люди, от связи с демонами — демоны. Великий будто давал полукровкам выбор, какую кровь слушать: человеческую или демоническую», — прозвучал в ушах его голос.