Выйдя из туалета, дергаю пластиковый стакан из держателя и подставляю его под кран диспенсера. Жадно пью, косясь на настенные часы, которые показывают ровно девять часов вечера.
Молча войдя в комнату для персонала, достаю из шкафчика одежду, меняя юбку и белую рубашку на джинсы и просторный джемпер с узкими рукавами.
Хлопнув дверцей своего шкафчика, Стася убирается из комнаты, хлопнув напоследок входной дверью.
Пусть катится.
Плевать мне на ее визитки.
В отличии от нее, я на обед вообще не хожу. Просто кусок в горло не лезет.
Запихнув свою одежду в фирменный бумажный пакет, надеваю куртку и выхожу в торговый зал, где уже начали уборку. Кивнув на прощание охраннику Ратмиру, выскальзываю за дверь, окунаясь в ледяной зимний воздух.
Каждый раз выходя за дверь, я чувствую, как с плеч сваливается тяжесть! Но я смогу терпеть ее молча, когда за эту тяжесть мне начнут платить то, что обещали. Тогда, черт возьми, я буду тащить ее с утроенной энергией и, может быть, когда-нибудь… буду вспоминать обо всем этом с… улыбкой.
Заняв свободное место в вагоне метро, прикрываю глаза.
Это странно, но именно сейчас я начала знакомиться с городом, в котором торчу уже почти пять месяцев. Странно, потому что мое знакомство с ним представляет собой шатание по баснословно дорогим ресторанам два раза в неделю в компании… баснословно богатого мужчины.
Это то, что я знаю о нем наверняка.
А еще то, что ему сорок шесть, он занимается строительством баснословно дорогих домов на заказ, курит сигары и умеет веселить. А еще… он джентльмен. И когда я, все-таки решив взять от метро такси, нахожу его столик у окна с видом на Кремль, даже не пытаюсь мучать себя вопросами, зачем он все это делает?
Не думаю, что он бы стал делать что-либо против воли.
Он делает это, потому что ему так хочется, а я делаю это… потому что общение с ним, это как глотать тягучее красное вино, которым мой бокал наполняет официант. Непринужденно и… легко.
Я знаю! Знаю чего ему хочется. Он так или иначе дает это понять, а еще он дает понять, что нетерпение — это для дураков. Я не сомневаюсь в том, что ему есть с кем спать. И я знаю, что так не будет продолжаться вечно. Знаю, что рано или поздно он сделает “предложение”. Но правда в том, что я не думаю об этом сутки напролет. Его “предложение” меня не пугает, меня пугает то, что с ним и правда уютно! Даже слишком… Каким бы сдержанным и расслабленным он не казался, мне никогда не приходило в голову назвать его занудой!
Поставив на пол пакет с одеждой, занимаю стул напротив Владимира и, понизив голос, говорю:
— Привет.
— Необычный шоппинг для официантки, — кивает он на пакет с кричащей надписью по центру.
Его глаза вдруг цепляются за мои, становясь колючими. Гладко выбритый подбородок каменеет, а лежащие на столе пальцы принимаются выбивать чечетку.
Прогулка по улице проветрила мои мозги достаточно, чтобы мгновенно понять причину этого колкого взгляда и, несмотря на то, что я никогда не интересовалась где, как и с кем он проводит время за пределами наших встреч, все же говорю:
— Это моя новая работа.
Переведя глаза с моего лица на пакет, а потом обратно, дергает губы в беззвучной вежливой усмешке.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я больше не официантка, — выкладываю на стол телефон, потому что жду ежедневного смс-отчета от сестры.
Я заставляю ее писать СМСки, чтобы грамматика хотя бы таким образом откладывалась в ее голове.
— И кто же ты на этой неделе? — вдруг расслабляется Алиханов, небрежно соединяя в замок руки.
— Продавец-консультант, — сообщаю, открывая меню.
— Достойный бренд.
— Спасибо, — перехожу к морскому меню, ища осьминогов.
— Не хочешь попробовать что-нибудь новое? — открывает Владимир своё меню.
— Ты читаешь мои мысли? — улыбаюсь, подняв на него глаза.
Сегодня на нем костюм-тройка и белая рубашка, с небрежно расстегнутой пуговицей. Мои глаза задерживаются на его лице, потому что, как и прежде, я пытаюсь понять, отталкивает меня его внешность или наоборот…
— Каков вердикт?
Смутившись, снова ныряю в меню.
— Серый тебе идет.
Это случилось как-то само собой. Как-то само собой наше общение стало ненавязчивым и я… почти… возможно, почти говорю все, что думаю о ничего не значащих вещах. К этому можно привыкнуть, ведь я не стремлюсь оберегать его ожидания по поводу своей эрудиции. Он и без того понимает, что эрудированнее меня во всем, куда ни сунься. Кажется, именно это его устраивает больше всего. Он будто получает удовольствие, просвещая меня по любому вопросу.
— Благодарю.
— Я буду осьминога, — захлопываю меню, осматривая зал.
Квадратные столы, тяжелый бархатные шторы на окнах, рояль… черт… в самом деле, здесь рояль… женщина в черном платье за барной стойкой, ярус второго этажа…
— Когда-нибудь я узнаю твое мнение по поводу ягненка?
Шум в ушах мешает расслышать его вопрос.
Приложив руку к колотящемуся сердцу, хватаюсь за бокал с красным, как кровь вином.
— Эм-м-м… что? — делаю большой глоток.
Поперхнувшись, хватаюсь за салфетку, задев стакан с водой, который опрокидывается на пол и разбивается вдребезги, разлетаясь по полу сотней осколков и отдаваясь оглушительным шумом от пола и до самого чертового потолка!
— Я… — вскакиваю, задев коленом стол. — На минутку отойду!
Опустив лицо, хватаю за локоть первого попавшегося официанта, тихо требуя:
— Где у вас туалет?
— Я провожу, — с заминкой отвечает он, указывая рукой на барную стойку, за которой и сама вижу указатель.
— Не нужно, — обогнув его, испаряюсь, не пытаясь оглядываться или убеждаться в том, что моя позорная паническая атака оставила на лице Владимира изумление.
Как и в том, есть ли посетителям, отдыхающим на втором ярусе ресторана, дело до бьющихся внизу стаканов. Мне нет до этого дела! Только до того, как успокоить свой пульс и съесть проклятого осьминога, зная, что в десяти метрах от меня, наверху, мелькает невыносимо знакомый профиль.
Мигающий над серым мраморным умывальником светильник вгоняет меня в транс, вырывая из реальности.
Сколько?
Сколько, черт все дери, Юля, тебе нужно времени, чтобы вытравить его из головы? Месяц? Год? Два года? Двух прошедших недель явно оказалось мало.
Это он.
Там, на втором ярусе ресторана. В черной водолазке, которая делает его “неприметным” среди других мужчин за тем столиком. Ему не нужны розовые носовые платки в нагрудных карманах дорогих пиджаков, чтобы бросаться в глаза. По крайней мере в мои.
— Я не мазохистка, — говорю светильнику, зарываясь пальцами в волосы.
Я могу его забыть.
Я забуду!
Особенно, если он перестанет попадаться мне на глаза. Вот так. Без предупреждения. Я послала его к черту один раз. Я сделала это, о он… Он не из тех, кому нужно повторять дважды.
Я вернусь за стол и съем своего осьминога. Запью его вином в компании потрясающего мужчины и отправлюсь домой, чтобы учить несдающийся мне английски. Мне есть куда идти. Пусть это спальное место на диване в маленькой съемной квартире, но я плачу за него сама. И я сплю на нем, зная, что мне не придется вздрагивать каждый раз, когда парень моей школьной подруги остается у нее на ночь. Сейчас все, что было между мной и Романом Гецем всего лишь какой-то месяц назад, кажется диким сном, в который я попала, обутая в свою наивность и глупость.
Плеснув в лицо воды, насухо промакиваю его салфеткой.
Оправив висящий на мне, как на вешалке, свитер, открываю дверь. Девушка с тяжелыми сладкими духами пропускает меня вперед, позволяя выйти из туалете, прежде чем она в него войдет.
Вогнав в ладони ногти, медленно двигаюсь по коридору, веля себе не смотреть наверх. Но это и есть самый настоящий гребаный мазохизм, потому что я хочу увидеть его. Может быть это в последний раз… В этом ресторане моей ноги больше не будет. Мне не нужно искать с ним встреч. Я не собираюсь входить в эту реку снова. Если я войду в нее опять, она утопит меня и размажет по стенке…
Звуки рояля звучат неимоверно тоскливо. Затерявшись в них, бросаю быстрый взгляд наверх. И в этот момент осознаю, что все терзания там, в туалете, были кислотным и прожигающим до дым адреналином, в сравнении с разочарованием от того, что треклятый столик на втором ярусе пуст.
Он пуст и… бессмысленность всех моих терзаний злит меня своей очевидностью.
Мечась глазами повсюду, убеждаюсь в этом окончательно.
— Все нормально? — глаза Владимира озадаченно изучают мое лицо.
Сам он сидит, задумчиво почесывая подбородок.
— Да… — откашливаюсь, стараясь сконцентрироваться на нем. — Вино не в то горло попало.
Упрямо сжав губы, беру в руки вилку и нож.
— Сейчас все хорошо? — тихо спрашивает он.
— Отлично, — жую, глядя в свою тарелку.
— Что скажешь? — интересуется мой собеседник.
Втянув в себя воздух, закрываю глаза, глотая через силу.
Картофельный мусс растекается по языку. Сладкий и пряный…
— Божественно, — растягиваю в улыбке губы, открывая глаза.
— Рад быть полезен, — замечает Владимир, глядя мне за спину и убирая с колен шелковую салфетку. — Извини, — встает, на ходу протягивая руку.
Отпив из стакана, каменею с головы до ног, когда в чертовом проклятом метре от меня раздается хрипловатое:
— Приветствую…
Не дыша, убираю стакан подальше, уставившись на причудливый узор скатерти.
— Роман, — слышу голос Владимира. — Я ждал тебя вчера.
— Самолет задержали.
— Азия не отпускает.
— Отпустила.
— Тогда завтра жду у себя. Архитектор на месте. Можем устроить первый осмотр.
Поднимаю глаза вместе с подбородком, скользя ими вверх по черному пальто, а когда добираюсь до бородатого лица незваного пришельца, он реагирует незамедлительно, опуская на меня острый, режущий взгляд, от которого по моему хребту бегут мурашки.
— Завтра подойдет, — бросает, переводя глаза на Алиханова.