— Не гунди.
Сторож вручает Алексу фонарик, и мы неторопливо шагаем по аллее в гнетущем молчании. Также без слов идем по брусчатке мимо могил с надгробиями, что в темноте пугают до трясущихся кончиков пальцев и озноба. Среди мраморных плит сидят печальные статуи и торчат жуткие массивные кресты из камня. Днем, пожалуй, можно было поразглядывать тоскливую и мрачную красоту отдельных надгробий, но не сейчас.
Когда шелест деревьев и кустов нарушается громким и одиноким “Кар!”, я вскрикиваю и испуганно замираю.
— Яна, это ворона, — Алекс светит мне в лицо. — Вороны не опасны.
— Глаз выклевать они в состоянии, — закрываю лицо ладонями от слепящего света. — Ты их клювы видел? Они и камень могут расколоть. А если их стая?
— Вороны не нападают на людей, — безапелляционно заявляет Алекс и продолжает путь, а я следую за ним, боязливо оглядываясь по сторонам.
— Не ворон надо боятся, а людей. Живых, — философски подытоживает Алекс и замолкает.
— И тебя в том числе, — отвечаю я и ежусь от ветерка.
— Тебе можно меня не боятся. Я к тебе хорошо отношусь, пусть ты и странная.
— Это ты странный. Я по ночам дома сижу и по кладбищам не хожу, — с обидой шепчу, — но я не буду тебя обвинять, потому что, как говорится, с кем поведешься.
— Ты сейчас на Родиона намекаешь?
— Я прямым текстом говорю, что он плохо на тебя влияет.
— Я же тебе не мальчик, чтобы на меня кто-то плохо влиял. Мы с Родионом на одной волне, а тех, кто нет он держит возле себя. Мы прежде всего друзья.
— Дружбы с боссами не бывает, — я обнимаю себя за плечи и оглядываюсь, когда раздается подозрительный шорох. — За дружбу не платят, как и за любовь.
Через десять минут неспешного шага мы оказываемся в уединенном закутке у молодой рябины, чьи ветви кидают черную тень на скромное серое надгробие с именем Назарова Светлана Юрьевна и датой 15.03.1982-08.10.2019. Могила усыпана охапками свежих белых роз, что источают сладкий и густой аромат, от которого мне становится дурно.
— Зачем ты меня сюда притащил? — поднимаю взгляд на бледное и суровое лицо Алекса.
— Чтобы вы познакомились, Яна.
Я-то и с живыми людьми тяжело иду на контакт, а тут меня привели в гости к мертвой жене Родиона. Вряд ли у нас выйдет диалог, а если бы он даже случился, то, вероятно, меня бы со скандалом прогнали. Я ведь посмела шашни крутить с вдовцом, утоляет горе множеством любовниц.
— Слушай…
Как бы мне так ненавязчиво намекнуть, что ситуация очень некрасивая по отношению к Светлане. Мне почему-то очень совестно и стыдно стоять перед ее могилой, будто я пыталась увести ее мужа.
— Света бы посоветовала быть тебе похитрее с Родионом, — Алекс посвечивает фонариком надгробие.
— Я бы очень хотела услышать, что бы она сказала на то, как ее муж предлагает приличным женщинам быть его любовницами на содержании, — тихо и гневно шепчу я. — Неужели бы она заявила, что мне стоило согласиться на подобное отвратительное предложение?
— Родион симпатизирует тебе, Яна. И поверь, ни с одной из любовниц он столько не возился, как с тобой, — спокойно отвечает Алекс и выключает фонарик.
— А тебе не кажется, что вести беседу о любовницах Родиона у могилы его супруги — неправильно? — цежу сквозь зубы и мне очень неуютно в темноте.
— Нет, не думаю.
— А одну из них ты вообще притащил к ней в гости, — скрежещу зубами. — Ты в своем уме?
Я понимаю, что мертвые не испытывают ревности, но я не должна быть здесь. Я словно насмехаюсь над Светланой, о которой ничего не знаю, тем, что я живая и что ее муж и я были в близкой связи.
— Она бы хотела, чтобы Родион был счастлив.
— Алекс…
— Чтобы был открыт миру и чувствам, пусть и противоречивым и не всегда положительным, — умиротворенно продолжает он. — И то, что ты его выбешиваешь, означает, что он вышел из тьмы скорби.
Слова Алекса прозвучали в темноте очень поэтично, и я на несколько секунд зависаю. Он же совсем не похож на философа или того, кто увлекается искусством словесности.
— Пусть его радует и бесит кто-то другой, — я перевожу взгляд на ночные тени у других могил. — Мне очень жаль, что он потерял жену, которая, судя по твоим словам, была чуть ли не святой… — замолкаю и едва слышно обращаюсь к той, кто годами терпела Родиона. — Я уверена, вы, Светлана, были замечательной женщиной, но муж у вас тот еще негодяй. Похищает, угрожает и никого вокруг не уважает. Может, в молодости он был другим, но сейчас ни одна женщина не вытерпит его характера.
Рябина шелестит под порывом легкого ветерка, и злость на Родиона меня отпускает. Нет, желания вернуться в отель и вновь его порадовать оральными ласками не появилось, но, выговорившись перед серым надгробием и белыми розами, на душе становится легче, как после беседы с подругой.
— Ты бы сказал, что мы на кладбище едем, — я вновь сердито смотрю на Алекса, — я бы цветов купила!
— Да тут цветов и так в избытке.
— Родион привозит?
— Раз в месяц лично приезжает, а так тут служба меняет цветы.
— Раз в месяц? — перевожу взгляд на надгробие и на глазах выступают слезы. — Милая, тебе, наверное, так одиноко.
— Яна, — Алекс наклоняется ко мне, — во-первых, она мертвая. Во-вторых, вряд ли ей тут одиноко. У нее тут столько соседей, что вечность у нее не будет тоскливой. И уверен, что Родион ее утомил своими визитами.
— Да она его каждый день ждет, а он… — я горестно всхлипываю, — раз в месяц к ней заглядывает!
— Так, ну все, — Алекс мягко толкает меня прочь от могилы, — это была плохая идея привезти тебя сюда.
— Мужчины такие эгоисты, — по щекам текут горячие слезы, — раз в месяц! Еще, наверное, на полчасика заскочит и убегает. У него ведь столько неотложных дел! Например, ему очень важно похищать чужих жен!
Весь путь от могилы Светланы до ворот я плачу и обиженно всхлипываю, а после того, как выхожу за калитку и вовсе рыдаю. В машине Алекс протягивает мне пачку бумажных салфеток и терпеливо ждет, когда моя истерика затихнет.
— Как ты можешь работать на такого эгоиста?! — невнятно вскрикиваю сквозь всхлипы.
— С трудом, Яна, с трудом.
— Уволься!
Алекс оборачивается ко мне и усмехается:
— А потом куда?
— Учителем истории! Ты зря, что ли, образование получал? — вою в мятую салфетку. — Детишек будешь учить. У тебя получится.
Теперь мне обидно за Алекса, который вынужден работать на бессовестного подлеца и ломать руки по его приказу. Разве он об этом в юности мечтал? Нет, его тянула в педагогику! Он хотел учить!
— Мне хватило практики и того, что я сломал нос директору.
— За что? — шмыгаю во влажную салфетку.
— Да я уже причины не помню. Залупаться, вероятно, стал, — Алекс задумчиво замолкает и чешет затылок. — Не, не помню, но кровищи было море.
В новой волне рыданий валюсь на сидение и прижимаю к лицу ладони. Я знаю, что выгляжу со стороны неадекватной истеричкой, но не в моих силах остановить поток слез и подвываний, которые выныривают из самого сердца, что было безжалостно растоптано в номере отеля.
— А ведь он, я уверена, не плачет! — бью кулаком по спинке сидения. — Равнодушный, бессердечный болван!
— Он мужчина, Яна. Она справляется со стрессом иначе.
— Знаю я, как он стрессом справляется! Шлюх вызвал! — рычу я и рву салфетку в мелкие клочки.
Еще пять минут безудержных и ревнивых рыданий, и я опустошенно замолкаю, свернувшись на широком кожаном сидении в позу эмбриона.
— Успокоилась?
— Да, — шепчу я, сжимая в кулаке пустую упаковку от салфеток.
— Тогда поехали?
— Да, — киваю я и устало добавляю, — только отвези меня домой.
— От Родиона команд по твоему похищению не поступало, поэтому я отвезу домой, — Алекс зевает и передергивает плечами.
— Вот и отлично, — сажусь и собираю разбросанные по салону салфетки и их обрывки в сумку. — И я могу тебя попросить об одолжении не говорить ему о моей некрасивой истерике? Я ушла от него королевой.
— Не скажу, и ты в случае чего не упоминай, что я привез тебя к Светлане. А то…
— Мы разошлись. Окончательно и бесповоротно. И разговоров, как и встреч, я с ним не планирую, — зло закидываю последнюю мятую салфетку в сумку.
— Я понял тебя, — Алекс смеется, и я слышу в его интонациях снисходительность. — Разошлись, как в море корабли.
— Именно, — застегиваю сумку и скрещиваю руки на груди, глядя на мелькающие фонари за стеклом.
Я справлюсь. Я не боюсь одиночества, пустой квартиры и длинных вечеров. Я залатаю сердце после Сергея и Родиона, сверху залью его едким недоверием к другим мужчинам и с гордостью приму судьбу озлобленной на весь мир разведенки.
Глава 22. Таракан и прочие неприятности
По потолку ползет усатый и жирный таракан. Наблюдаю за ним, сидя на унитазе, и жду, когда запищит таймер на телефоне. Сегодня утром я проснулась от сильной тошноты и легкой слабости. Лежала под яркими солнечными лучами, сглатывала вязкую слюну и стойко боролась с приступами, что просились наружу.
Потом меня вырвало, и я решила, что отравилась вечером на прогулке пирожком, но ноющая грудь навела на нехорошие подозрения. Помедитировала у унитаза минут пять и спустилась в аптеку, где потребовала самые точные и качественные тесты на беременность. Девочка в белом халате за прилавком и стеклом пожелала мне удачи, заочно поздравила и предложила купить витамины для беременных по скидке. Я отказалась.
Как-то я подзабыла, что от незащищенного секса между мужчиной и женщиной случаются дети, и ведь я не девочка, чтобы сейчас удивляться закономерному итогу после близости с Родионом, который не звонит, не пишет и не появляется в моей жизни уже три недели.
И только я решила больше о нем не вспоминать и не думать, как меня замутило. Вздрагиваю от громкого писка таймера, и перевожу обреченный взгляд на пять тест-полосок, что аккуратным рядком лежат на тумбе. По две черточки на каждой. Вновь смотрю на таракана, который всё не решит, в какую ему сторону бежать: в угол на ванной или к светильнику над дверью.