Послышалось какое-то позвякивание, и, подняв глаза, я увидел, как ко мне подходит и подсаживается рядом Роско. Словно собирается предложить мне свою дружбу.
Усевшись поудобней, он протянул вперед руку, разровнял плоской ладонью землю перед собой, затем большим и указательным пальцами аккуратно поправил поникшую травку и еще раз провел рукой по только что разглаженной поверхности.
Я зачарованно наблюдал. Мне было интересно, что же он задумал, но спрашивать не имело смысла. Он разразился бы обычной чушью.
Выставив указательный палец, он нарисовал на земле короткую волнистую линию, а потом еще несколько непонятных знаков. Мне показалось, что он пишет какую-то математическую или химическую формулу вроде тех, что я видел, листая как-то один научный журнал.
Не в силах больше сдерживаться, я крикнул:
– Что это, черт бы тебя побрал?!
– Врал, драл, крал, трал, – традиционно начал он и вдруг продолжил уже не в рифму, но все так же, насколько я мог понять, бессмысленно: – Валентная связь функции волны равняется продукту функций асимметрично пространственной волны, а также функциям асимметричной волны, в то время как спин обеих асимметрично волновых функций…
– Стоп! – крикнул я. – В чем дело, Роско? Ты, измучивший нас своими идиотскими рифмами, говоришь теперь как заправский профе…
– Графе, дрофе, софе! – отозвался он радостно и снова углубился в работу.
Писал он уверенно, не раздумывая, с видимым знанием дела. Заполнив гладкое пространство своими символами, он тут же стер их и принялся писать снова.
Затаив дыхание, я ждал. Ситуация уже не казалась мне такой комичной, как вначале. Тут происходило что-то очень важное.
Внезапно пишущий палец замер.
– Пэйнт, – сказал Роско, не подкрепив это слово никакими рифмами. – Пэйнт, – повторил он.
Я вскочил на ноги, и робот поднялся тоже. По тропе, грациозно подпрыгивая, к нам спешил Пэйнт. Он был один, без Сары.
– Хозяин! – сказал Пэйнт, остановившись перед нами. – Я вернулся и жду ваших приказаний! Она сказала вам «до свидания», она велела передать: «Да благословит вас Всевышний». Не понимаю, что это значит… Она сказала: «Надеюсь, что он благополучно вернется на Землю». Не могли бы вы, сэр, объяснить смиренному существу, что такое Земля?
– Земля – это родная планета нашей расы, – сказал я.
– Не могли бы вы, доблестный сэр, взять меня с собой?
– Почему ты хочешь отправиться на Землю?!
– Вы милосердны, сэр, – ответил он. – Придя в страшное место, вы не убежали прочь. Я был в очень стесненном положении, но вы освободили меня, проявив изысканную любезность. Мне не хотелось бы расстаться с вами по собственной воле.
– Спасибо тебе, Пэйнт, – сказал я.
– Значит, я следую с вами до Земли?
– Нет, не следуешь.
– Но ведь вы сказали, сэр…
– Для тебя здесь есть еще кой-какая работенка, Пэйнт.
– С радостью отплачу вам за ваше доброе дело, сэр, но я так желал бы попасть с вами на Землю!
– Ты отправишься назад, – сказал я, – и будешь ждать Сару.
– Но она сказала «до свидания» очень понятно! Было похоже, что она прощалась!
– Ты будешь ждать ее! – повторил я. – Я не хочу, чтобы она не имела возможности вернуться.
– Вы думаете, что она захочет уйти оттуда?
– Не знаю.
– Но я должен ее ждать?
– Именно так.
– Я буду ждать! – жалобно воскликнул он. – Вы полетите на Землю, а я буду еще ждать! Буду ждать вечно, может быть! Если она вам нужна, добрейший сэр, то почему вы не вернетесь и не скажете ей это?
– Не могу. Хоть она и жуткая дура, у нее должен быть шанс. Как у Джорджа и Тука.
Сказав это, я удивился собственным словам. Решение, конечно, принять следовало. Но я принял его, совершенно не задумываясь, инстинктивно! Как будто это произошло не по моей воле, как будто это сделал некто, стоящий в сторонке. Хух, например… Я вспомнил о его просьбе не вмешиваться, не идти в долину, не вытаскивать Сару оттуда. Как же много оставил мне Хух перед своим уходом?.. Я вновь попытался что-то вспомнить, но кроме руки, обвитой щупальцем, память не предлагала мне ничего…
– Тогда я возвращаюсь, – сказал Пэйнт. – Возвращаюсь, полный грусти, но послушный. Там, конечно, не Земля – однако и не овраг…
Он повернулся, чтоб уже идти, но я, остановив его, приторочил к седлу ружье и патронташ.
– Оружие она оставила для вас, – сказал Пэйнт. – Ей оно не понадобится.
– Если уйдет оттуда – понадобится, – возразил я.
– Не уйдет. Вы знаете, что не уйдет. Когда она подходила к скалам, ее глаза сияли.
Я не ответил ему. Я стоял и смотрел, как он, повернувшись, удаляется по тропе – медленно, чтобы слышать, если его позовут назад. Но я не позвал его.
Глава 23
В тот вечер, сидя у костра, я открыл ящик, взятый со стола Найта.
За день мы прошли довольно солидное расстояние, хотя каждый шаг стоил мне немалых усилий. Что-то настойчиво и властно звало меня назад. Сопротивляясь, я пытался понять, кому же так хочется удержать меня. Саре? Или все же это не «кто», а «что»? Может быть, собственная мысль о необходимости вернуться и ждать?.. Я чувствовал вину перед Сарой, хотя прекрасно знал, что вовсе не бросил ее – так же как мы не бросили Джорджа и Тука. Мне казалось, я предал ее, но ведь не предал же?.. Больше всего меня беспокоило то, что она все-таки не поверила нам с Хухом, когда мы рассказали об увиденном в долине. Я должен был убедить ее не возвращаться туда! Но она предпочла фактам свою иллюзию, она не смогла и не захотела понять нас…
А может быть, это Хух тянет меня назад? Может быть, меня терзает именно то, что он успел перелить в мой мозг?.. Я еще раз попытался вытащить из подсознания хоть какой-то обрывок информации, но тщетно…
А если меня удерживает Пэйнт? Ведь я жестоко с ним обошелся, заставив делать мою работу. Не следует ли вернуться и все отменить?.. Я представил себе бедного Пэйнта, стоящего там, у ворот, тысячу, миллион лет – в ожидании невозможного…
Обуреваемый такими мыслями, я уходил по тропе все дальше и дальше.
Стороннему наблюдателю мы показались бы довольно странной парочкой: один тащился с нелепым мечом, другой с огромным горбом вещей, не переставая бормотать.
Когда мы остановились на ночлег, и я в поисках съестного стал рыться в одной из сумок – на глаза мне попался ящик Найта. Подумав, я отложил его в сторону, решив пока не отвлекаться.
Роско принес сухих веток и, пока я разогревал на костре ужин, без умолку гундосил – не рифмы на этот раз и не терминологическую белиберду.
– Имея глаз один, ты устреми его в молитве к небесам, – сказал он вдруг. – И солнце одноглазо, однако же весь мир обозревает!
– Роско, – сказал я, опасаясь, что он вот-вот свихнется окончательно. – Извини, но я ничего не слышал. Задумался. Мне хотелось бы узнать…
– И кроткими они бывают… – продолжил он. – Под гнетом бед душа томится. И мы бы плакали, когда б такой нам груз…
– О боже! – закричал я. – Поэзия! Уравнений и бессмысленных рифм тебе было мало!
Медленно поднявшись на ноги, он вдруг запрыгал в лязгающей жиге, весело при этом горланя:
– Сгоряча меня ударив, ты сказала: добрый день! все давно уже остыло! надо раньше приходить! видно, раньше не пришел, потому что не хотел! потому что где-то, видно, пообедать ты успел?..
Внезапно остановившись, он сосредоточенно посмотрел на меня и сказал:
– Пел, сел, мел.
Я облегченно вздохнул. Это было, по крайней мере, что-то привычное.
Сумерки сгустились, и над головой снова расцвела Галактика, сначала центральное ядро, а потом тонкие спиральные нити.
Дым от костра, едва поднявшись, подхватывался ветром и исчезал в темноте. Где-то кто-то кудахтал, а прямо под ногами, в траве, сновала невидимая мелюзга.
А не Шекспира ли декламировал этот Роско? Слова вроде бы похожи… Хотя, конечно, я не специалист… А если Шекспира – откуда Роско его знает? Может быть, во время долгого полета, а потом, идучи по тропе, Найт читал это вслух?..
Поужинав, я помыл посуду в ручье и отложил ее в сторонке до утра. Роско, сидя у костра, водил пальцем по земле.
Взяв деревянный ящик Найта, я открыл его. Внутри оказалось множество бумажных листов, взяв первый из которых я прочитал:
«Голубой и высокий. Чистый. Совершенно голубой. Звук воды. Звезды над головой. Земля оголена. Смех в вышине. Голубой смех. Мы действуем неразумно. Думаем, не размышляя…»
Почерк был неразборчивый и очень мелкий. Я с трудом разбирал слова.
«…мелко. Нет ни начала, ни конца. Бесконечность и более того. Голубая бесконечность. Бегущие ни за чем. Небытие есть пустота. Пустота есть отсутствие. Беседа – пустота. Поступки – пустота. Где найти то, что не пусто? Нигде, напрашивается ответ. Высокое, голубое, пустое…»
Это было еще почище тарабарщины Роско. Я скользнул взглядом по странице и увидел все то же. Вытащив из ящика целую кипу листов, я поднес к глазам тот, на котором была пометка: «стр. 52», и прочитал следующее:
«…что далекое есть удаленное. Расстояния глубокие. Не малые, не большие, а глубокие. Некоторые без дна. И не могут быть измерены. Нет такой палки, чтоб измерить. Фиолетовые расстояния самые глубокие. Никто не преодолеет фиолетовое расстояние. Оно ведет в никуда. Ему некуда вести…»
Я положил листы обратно и закрыл ящик. Я думал об этом психе, живущем в своей заколдованной греческой долине. И о Саре, живущей теперь там же. О Саре, которая ничего не знала и не желала знать.
Мне захотелось вскочить и закричать. Я еле удерживался от того, чтобы не побежать назад. Но я удерживался. Потому что впервые в жизни думал о ком-то, кроме себя… Вернувшись в долину, Сара сделала свой выбор. Ее влекло туда, где она надеялась обрести счастье. Счастье… Найт ведь тоже был счастлив, когда писал эту чушь! Укутанный в кокон своего счастья, он считал жизнь вполне удавшейся и даже не подозревал, что все это – обман…
Был бы сейчас рядом Хух! Хотя м