– Огонь! – кричит Раттлер.
Поздно. Первые псы сбивают солдат с ног, катятся по земле, сомкнув челюсти, вцепившись в людей. Пули карабинеров, похоже, не причиняют им особого вреда. Но нет – сперва один пес падает, словно подкошенный, за ним второй и третий… Раттлер стреляет в несущуюся на него тварь почти в упор, чудовищная собака спотыкается, переворачивается через голову и неподвижно валится к ногам генерала.
– Господин главнокомандующий, мы прикроем! – слышит Раттлер, и тут же рядом с ним как из-под земли вырастают несколько солдат.
Зверей Баллантайна встречают в штыки, добивают прикладами, экономя патроны. Минуты – и на площадке перед домом остается последний пес. Байрон подзывает его тем же свистком. Перерожденный дог скалится, пятится к ступеням крыльца и послушно садится у ног хозяина. Сенатор треплет его по холке, одобрительно кивает и обращается к солдатам:
– Прекрасный вечер, господа. Здравствуйте, сэр Уильям.
Раттлер подходит к крыльцу. Его солдаты держат сенатора и полумеханического пса под прицелом.
– Здравствуйте, мистер Баллантайн, – спокойно говорит генерал. – Надеюсь, больше сюрпризов не будет?
Байрон снисходительно улыбается, цепляет поводок к шипастому ошейнику дога. Заправляет за ухо длинную прядь волос.
– Я своего добился, сэр Уильям. Вам понравился спектакль?
– Вы мразь и убийца, Баллантайн.
– А ваши руки чисты, не так ли, господин главнокомандующий? Кстати, как здоровье Долорес?
Генерал молчит. Смотрит в насмешливые серые глаза сенатора и считает про себя до тридцати.
– Мистер Байрон Баллантайн, вы арестованы по приказу Его Императорского Величества, – чеканя каждое слово, произносит наконец он.
– Я думал, вы скажете это более торжественно, – с неподдельным сожалением качает головой Байрон.
Он смотрит на неподвижную толпу за воротами, словно ищет кого-то. Гладит собаку.
– Хотите кофе, главнокомандующий?
– Благодарю, нет. Есть дело поважнее. Отключите транслятор, Байрон.
Сенатор качает головой.
– Вы пренебрегаете моим гостеприимством, а я в свою очередь не хочу выполнять вашу просьбу.
– Это не просьба. Это приказ.
– Не вам мне приказывать, господин Крысобой, – ядовито цедит Баллантайн и швыряет под ноги генералу связку ключей. – Хотите отключить транслятор – ищите его сами.
С псом на поводке он идет к солдатам.
– Господа, прошу препроводить меня туда, где надлежит находиться арестанту. Мой дог будет со мной, простите мне эту маленькую слабость.
Раттлер подбирает ключи, оборачивается.
– Сенатор, а где Брендон?
Байрон останавливается, самодовольное выражение на мгновение исчезает с его лица.
– Мой ангел меня покинул. И хочется верить, что он нашел свою смерть под траками вашего танка.
Сэр Уильям стоит у окна в кабинете сенатора Баллантайна и смотрит на площадь перед воротами. Там – все та же застывшая толпа, оцепление. Словно фотографическая карточка.
– Господин главнокомандующий, – окликает его адъютант.
– Да, Джефферсон?
– Живых в доме нет. Слуги, похоже, растерзаны собаками. И еще… мой генерал, вам надо это видеть. В лаборатории.
Раттлер следует за адъютантом сперва коридорами, затем подземным переходом. Джефферсон открывает массивную окованную дверь, и на генерала обрушивается тяжелый запах гниющей человеческой плоти. Раттлер давит рвотный позыв, выхватывает из кармана платок, дышит через него.
На цепях в углу полуподвала распято нагое тело перерожденной. Ржавые звенья продернуты через разрезы в коже и мышцах, темнеет запекшаяся кровь. Голова женщины запрокинута, от трубок горла тянется к потолку еще одна цепь.
– Сэр Уильям, взгляните, – зовет Раттлера адъютант.
Взгляд генерала скользит по изувеченному телу, задерживается на животе женщины. Четыре грубых шва вместо одного вертикального. Раттлер подходит ближе и видит надпись химическим карандашом на бедре: «Пользуйтесь моим подарком осторожнее, сэр Уильям». Генерал присаживается на корточки и слегка касается швов. Женщина вздрагивает, открывает глаза.
– Господи Боже! – вскрикивает Джефферсон и отшатывается прочь.
– Спокойно, – осаживает его Раттлер. – Позовите сюда сапера и пару парней покрепче.
Джефферсон исчезает за дверью, генерал остается с последней куклой Баллантайна один на один.
– Потерпи, голубка, – просит он, стараясь, чтобы голос звучал помягче. – Ты меня слышишь? Понимаешь?
Женщина кривится от боли, синие глаза закатываются. Обморок. Генерал сметает с мраморного стола хирургический инструментарий, расстилает брезент, прежде укрывавший громоздкий прибор у стены. В коридоре слышится топот, и в лабораторию вбегают Джефферсон, немолодой сержант и двое плечистых солдат.
– Снимите ее – и на стол, – распоряжается Раттлер. – Только осторожно: она жива.
– Господин главнокомандующий, я прошу вас удалиться на безопасное расстояние, сэр, – просит сержант. – Лучше всего выйти за дверь. Если внутри бомба… сами понимаете.
Раттлер, Джефферсон и один из солдат выходят в коридор, закрывают дверь. Проходит минут пять, и сапер зовет их обратно:
– Все в порядке, господин генерал. Ее можно снимать и переносить.
– Сбивайте цепи, – говорит генерал солдатам и спрашивает сапера: – Что у нее в животе?
– Не могу знать, сэр. Но точно не бомба, да и сама кукла это говорит. Там что-то прямоугольное, плотное, размером с портсигар.
Перерожденную укладывают на брезент, Раттлер берет скальпель.
– Подержите ее. Дорогая, тебе придется потерпеть. Не шевелись.
Шелковые стежки легко расходятся, подцепленные кончиком скальпеля. Один за другим главнокомандующий распускает все четыре шва. Женщина лежит неподвижно, лишь с ужасом смотрит на крепко держащих ее солдат.
– Джефферсон, дайте пинцет и ранорасширитель. На полу справа от меня. Идите сюда, вы мне нужны.
Генерал осторожно приподнимает кожный лоскут, близоруко щурится. В глубине брюшной полости куклы поблескивает металл.
– Держите вот этот край, аккуратно и медленно сдвигайте на себя. Джефферсон, возьмите себя в руки, черт побери! Не дергайте.
– Сэр, судя по всему, это и есть транслятор, – негромко говорит сапер, заглядывая в рану.
Генерал кивает, рассматривает прибор. Все довольно банально: верньеры, регулирующие силу сигнала, несколько рычажков-тумблеров, мигающий индикатор. «Я же видел бумаги по этой чертовой машинке, – думает Раттлер. – Я должен вспомнить, как ее отключить». Он бросает взгляд на лицо перерожденной. Глаза женщины закрыты, губа закушена.
«Если я это просто выключу, неизвестно, что станет с куклами, – понимает вдруг главнокомандующий. – И нет никакой гарантии, что оно не рванет у меня под руками. Саперы тоже иногда ошибаются».
Он медленно переводит регулятор силы сигнала в положение «минимум». Выравнивает дыхание. Осторожно запускает руку в рану и тянет транслятор на себя. Тело перерожденной выгибается от боли. Она беззвучно шевелит губами, смотрит на генерала с ужасом.
– Сэр, погодите, – качает головой сапер. – Не трогайте. Прибор встроен. И питается от нее, посмотрите.
Сапер оттесняет бледного, как простыня, адъютанта и лезет в глубь раны пинцетом.
– Видите это, сэр? Баллантайн поставил ей смешанный двигатель. Энергия пара преобразуется в электрическую и питает транслятор. Лучше не лезть наобум, господин главнокомандующий. Если просто вырвать из нее этот прибор, она гарантированно погибнет, и…
– И неизвестно, как среагируют перерожденные, – мрачно продолжает Раттлер. – Значит, так. Джефферсон, выйдите наружу и оцените ситуацию. Доложите мне. Отправьте курьера: мне нужен медицинский фургон, перевезем нашу даму в штаб. Там уже будем решать, что делать дальше. Рядовой, сбегайте за парой простыней.
Сержант роется на полке с инструментами, ищет, чем разомкнуть звенья цепей на женщине. Раттлер слегка касается лба перерожденной, убирает с лица русые спутанные пряди.
– Больше не будет больно, я тебе обещаю. Сейчас подойдет машина, и мы отсюда уедем.
Возвращаются солдат с простынями и Джефферсон с докладом.
– Господин верховный главнокомандующий, там… Если так можно выразиться, куклы пришли в себя. Общее состояние вполне характеризуется словом «шок».
– Приказ оцеплению: никого не выпускать. Передайте Стивенсу. Оттесните перерожденных от ворот, уберите тела. Обеспечьте доступ транспорту.
В штаб генерал возвращается уже глубокой ночью. Распоряжается разместить перерожденную в бункере, приставить к ней охранника и только потом спускается к жене и дочери.
– Все, мои хорошие, – говорит он, обнимая обеих. – Основная опасность миновала. Баллантайн арестован.
«Все закончилось? – спрашивает Долорес недоверчиво. – Нам всем можно вернуться домой?»
– Пока нет, малышка, – качает седой головой Раттлер.
В дверь деликатно стучат, слышится голос Джефферсона:
– Сэр, к аппарату срочно. Вас требует Его Императорское Величество.
Черная телефонная трубка ложится на рычажки. Генерал Раттлер стоит, глядя в точку перед собой.
– Джефферсон, – едва слышно зовет он.
– Слушаю, сэр.
– Утром прибудет императорский курьер с приказом. Совещание командования в десять ноль-ноль. Я отвезу жену и вернусь. Женщине здесь не место.
– Простите, сэр… а мисс Раттлер?
– Приказ – уничтожить, – глухо отвечает генерал.
Джефферсон смотрит на него, недоумевая.
– Какой приказ?
– Император велел в течение недели полностью очистить Нью-Кройдон от перерожденных. Исполнение возложил на меня.
– А та, что мы нашли у Баллантайна?
– Не трогать. С ней предстоит работать. Проследите, чтобы ее охраняли, Джефферсон.
– Будет исполнено, мой генерал.
Кивком дав понять, что разговор закончен, Раттлер уходит. Через полчаса его машина выезжает с территории штаба и растворяется в ночи. Возвращается он лишь к утру, спускается в бункер и выходит оттуда вместе с Долорес. Девушка идет за отцом, одетая лишь в ночную сорочку, щурится от солнечного света. Звенит на металлическом запястье золотой браслет с колокольчиками. Генерал выводит дочь за ворота, они поворачивают за угол, где припаркован личный автомобиль главнокомандующего. Проходит несколько минут, и воздух вспарывает одиночный выстрел. Раттлер возвращается, неся на руках обернутое простыней тело. Ветер играет прядями темных волос, выбившимися из-под белой ткани. Звенят золотые колокольчики.