– Подполковник Коппер! Смир-р-рно!
Перерожденный вздрагивает, открывает глаза, пытается вскочить. Раттлер хохочет, помогает ему подняться. Коппер беззвучно смеется, хлопает генерала по плечу.
– Я ж знал, что ты выживешь, хитрый лис, – радостно улыбается сэр Уильям.
«Когда ты вроде как не пьешь уже двадцать лет и тебе среди ночи является алкофея, первое, что приходит в голову, – пристегнуть себя покрепче, чтобы не наделать глупостей», – жестикулирует подполковник.
– Эта фея посетила всех перерожденных Нью-Кройдона. Коппер, послушай… Тебе необходимо ехать со мной.
Улыбка исчезает с лица Коппера.
«Собратья и сосестры что-то натворили?»
– Устроили резню. Тысячи жертв. Приказ императора – тотальное уничтожение перерожденных. Потому я и приехал за тобой. Ты мне нужен, Коппер.
«Стоп. Если приехал убить – зачем кормил? – хмурится Коппер, оглаживая аккуратную русую бородку. – Если нет – это неподчинение приказу императора, Крысобой».
– Давай о последствиях потом, а? Дочь я им не отдам. Тебя тоже. Какой смысл уничтожать оружие, когда убивает человек? Собирайся. И рубаху надень почище, – морщится Раттлер. – Элеонор станет дурно от одного твоего запаха.
Коппер беззвучно смеется, в темно-карих глазах пляшут веселые искры.
«Леди Раттлер за столько лет не привыкла к славному запаху портянок?»
– Коппер! Да собирайся уже!
В штаб генерал возвращается к обеду. Его встречает хмурый Стивенс.
– Господин верховный главнокомандующий, ваш приказ выполнен. Лично навестил Элизабет Баллантайн в госпитале Святой Инесс. Разрешите далее не по форме?
– Разрешаю.
– Девка сотрудничать отказывается. Еле дышит, а наглости и высокомерия – что у титулованной особы. Дрянь редкостная, пристрелил бы с радостью, подвернись случай!
Раттлер с трудом удерживается от ехидной улыбки.
– Чем же юная леди так уязвила вас, полковник?
– Знанием табуированной латыни, – бурчит Стивенс. – В участке тоже был. Снова почувствовал себя идиотом.
– Учитесь общаться с гражданскими, полковник. Не все подчиняются командному тону. Некоторым нужно простое человеческое отношение. Я сам говорил с Брендоном и более чем уверен: парень даст показания против Баллантайна. Только давить не надо. Что вас так перекосило, Стивенс? Пытались запугать ребятишек?
Надменное худое лицо полковника расцветает красными пятнами.
– Стрелять таких ребятишек, – цедит он сквозь зубы. – Безжалостно.
Раттлер его не слушает. Он думает о том, что Долорес и Коппер в безопасности и что он сам не собирается останавливаться на достигнутом.
«Подам прошение императору. Нельзя же всех под одну гребенку… Хотя бы негласно – сохранить тех, кому империя обязана своим расцветом. Сколько среди перерожденных таких, как Брендон и Коппер. Наверняка император понимает это ничуть не хуже, чем я».
– Да, господин главнокомандующий, а я оказался прав насчет сопротивления приказу. Те немногие, что сберегли своих кукол, не желают их отдавать. Недовольство горожан растет.
– Скажите об этом Его Императорскому Величеству, – сухо отрезает генерал.
Стивенс пристально смотрит на него.
– И сожалею по поводу вашей дочери, сэр. Как это пережила леди Элеонор?
Раттлер садится за письменный стол, открывает папку с рапортами и только потом отвечает:
– Как и положено жене верховного главнокомандующего. Стойко.
– Где похоронили Долорес?
– На городском кладбище, Стивенс.
– Если вы не против, сэр, я хотел бы возложить венок на ее могилу.
Раттлер хмуро кивает и углубляется в чтение бумаг.
Дождь стучит по стеклу автомобиля. Мир плывет, размытый и тусклый. Машину верховного главнокомандующего слегка ведет на раскисшей грунтовой дороге.
– Блестящая работа, сэр Уильям, – сказал император после утреннего рапорта. – Читаю свежие газеты. Фотографии впечатляют. Отдохните несколько дней, генерал. Побудьте с женой. Выражаю вам самые глубокие и искренние соболезнования по поводу гибели дочери.
Раттлер останавливает машину, смотрит вперед сквозь пелену дождя. К лобовому стеклу прилипает сорванный ветром желтый листок.
…Площадь перед мэрией забита от края до края. Тройное оцепление. По одну сторону – свист, улюлюканье, отчаянный плач, слова молитв. По другую – ни звука. Лишь тысячи воздетых к небу механических рук. Слова прощания на амслене.
Стивенс складывает подзорную трубу, уходит с балкона.
– Весьма драматично, господин главнокомандующий, – мрачно сообщает он. – Желаете взглянуть?
Раттлер качает головой. Он еще увидит. Ему отдавать приказ танкам, замершим на периферии.
– Который час, полковник? – спрашивает он едва слышно.
– Пора, сэр.
Верховный главнокомандующий выпрямляет спину и идет через зал. Каждый шаг отдается болью глубоко в груди. Он переступает через порог балкона, и августовское солнце слепит глаза.
– Граждане Нью-Кройдона! – несется с дрейфующего над площадью дирижабля. – Будьте благоразумны, разойдитесь по домам!
Толпа по ту сторону оцепления вскипает при виде Уильяма Раттлера. Взлетают в воздух шляпы и цилиндры, слышатся возгласы «Да здравствует империя!». «Будьте вы прокляты, убийцы!», – бьет по ушам надрывный женский крик.
– Custodi et serva, Domine… – шепчет генерал, прикрыв глаза. Вынимает из кармана белый батистовый платок и подбрасывает его вверх.
Девять танков одновременно приходят в движение. Солдаты оттесняют людей с площади. Крики и рыдания тонут в грохоте техники.
Раттлер стоит на балконе здания мэрии и смотрит вниз.
Врезается в память сцена: светловолосая девушка в цилиндре, обвязанном алой и сиреневой лентами, подсаживающая на ползущий танк девочку лет десяти. Танкист, пробивающий грудь девчонки штыком и сбрасывающий ее под траки. И лицо девушки в цилиндре, обращенное к Уильяму Раттлеру: прежде чем исчезнуть в мешанине полумеханических тел, она улыбается и машет ему шляпой. И ее улыбка подобна выплеснутому в лицо кипятку.
«Блестящая работа, сэр Уильям. Читаю свежие газеты. Фотографии впечатляют…»
На загородную виллу в часе езды от Нью-Кройдона генерал прибывает постаревшим лет на десять. Целует жену бледными сухими губами. И долго-долго не выпускает из объятий дочь.
Ночью ему снится, что Долорес срывается с балкона и падает – медленно, как подхваченный ветром осенний листок. А он стоит и вертит в руках цилиндр, обвязанный яркими лентами. И механический дог сенатора Баллантайна улыбается, прежде чем рвануть стальными клыками горло Уильяма Раттлера.
После завтрака генерал идет в комнаты для гостей. Подполковник Коппер с каменным лицом читает последние новости. Заметив Раттлера, он аккуратно складывает газету и глядит на сэра Уильяма выжидающе.
– Я сделал то, что приказано, – тихо говорит генерал.
Коппер смотрит в сторону, словно что-то прикидывает. Качает головой и спрашивает: «Ты думал, как быть дальше? Долорес, мне, Хлое?»
– Хлое? – переспрашивает Раттлер.
«Перерожденная с транслятором, с которой ты попросил меня повозиться. Ее имя Хлоя».
– Ты посмотрел? Сможешь это вытащить, не убив ее и не поломав прибор?
«Вполне вероятно. Только сперва ее бы в порядок привести. Дамочка в ужасном состоянии, животных в клетке лучше содержат. Ты знаешь, что у нее погибли дети? Младшую сенатор при ней разделал. Ей и двух лет не было».
– Не знал, – глухо отвечает Раттлер.
«Теперь знаешь. И так как я не врач, а механик, и возиться мне придется наживую, я не приступлю к делу, пока Хлоя не успокоится и сама меня к себе не подпустит. Пойми меня правильно».
– Я все понимаю, дружище. Время у нас есть. Вы все побудете здесь, пока я не уговорю императора.
Коппер беззвучно смеется и отмахивается от сэра Уильяма.
«Ты как был мечтателем и идеалистом, так и остался».
Генерал делает глубокий вдох, спокойно выдыхает.
– Друг мой, я выбил временное помилование Хлое и Брендону и…
«А! Тебе еще не доложили твои адъютанты?», – перебивает его Коппер.
– О чем?
Подполковник разворачивает газету, сгибает ее пополам, протягивает Раттлеру. Сэр Уильям близоруко щурится, пробегает глазами ровные строчки.
– Сбежал?.. С сообщницей?.. «По мнению начальника полицейского участка, содействие при побеге оказали демократы»! – Генерал кидает газету обратно Копперу и раскатисто хохочет. – Спасибо, дружище, это лучшая новость за последние пять дней! Просто потрясающе!
«Чему ты радуешься? – делает удивленное лицо Коппер. – Твой главный свидетель сделал ноги, а ты смеешься. Его Императорское за такой промах скормит тебе твои погоны».
– Я съем их с удовольствием! – восклицает Раттлер. – Мало того: я палец о палец не ударю, чтобы разыскать этого паренька. И если есть Бог на свете, Брендону удастся затеряться так, что его никто не найдет.
«Ты идиот, Уилл?»
– Нет, дорогой Коппер. Я идеалист и мечтатель.
IIЧасовщик
Долорес постукивает пальцами по ручке кресла, привлекая внимание отца. Генерал выныривает из собственных мыслей, оборачивается:
– Что такое, родная?
«Папа, я хочу поговорить с тобой».
– Всегда пожалуйста. О чем?
«У меня плохой вопрос, папа. Но он не дает мне покоя очень давно».
Генерал откладывает в сторону перо и бумагу, снимает очки.
– Значит, надо с ним разобраться.
Долорес кивает, не отрывая взгляда от пейзажа за окном. Затейливо уложенные на затылке локоны вздрагивают. Раттлер ловит себя на мысли о том, что дочери давно не семнадцать, а Элеонор до сих пор одевает ее как девочку-подростка.
– Милая?..
«Я лучше потом, папа, – виновато жестикулирует Долорес, пряча глаза. – Тебе заварить чаю? Ты рано встал, не завтракал еще».
Уильям Раттлер встает из-за стола, убирает в ящик бумаги, подходит к девушке и бережно берет ее за подбородок.
– Вспомни: когда была маленькая, ты боялась ночных кошмаров. И мы с тобой вместе придумали способ бороться с ними. Ты помнишь?