Главнокомандующий грустно качает головой. Да, император прав. Ничего не изменить, пока людям не гарантирована безопасность.
– Баллантайн… – бормочет Раттлер. – Я никак не могу понять причину его поступка.
Его Императорское Величество щелкает пальцами перед мордой дремлющего дога. Полумеханическая псина вздрагивает, настороженно поднимает голову.
– С Баллантайном беседовал мой личный дознаватель. Меня тоже интересовало, с какой стати самому влиятельному человеку Нью-Кройдона открыто выступать против законной власти. Он же прекрасно знал, что проиграет. Его ответ мне передали дословно. «Я не проиграл. Я продемонстрировал, что могу сделать с городом, который предназначался мне. Скажите Его Императорскому Величеству, что он ошибся в распределении ролей».
– Наглец, – сдержанно качает головой Раттлер.
– Он расчетлив и умен, сэр Уильям. Признаюсь, я задумался над его словами. И кстати! – восклицает император. – Забыл поделиться с вами любопытной новостью. Доверенные лица сообщили, что нашли разработчика транслятора, куклу дома Баллантайн.
Сердце генерала сжимается, дает сбой.
– Брендона?..
– Да, его. Он в Гельвеции, у вдовы Алистера Баллантайна. Я лично связался с нашим консулом, он нанесет Виктории Баллантайн визит. Я хочу, чтобы этого перерожденного вернули. Возможно, его экстрадиция – ключ к решению проблем Нью-Кройдона. Мне нужен тот, кто сумеет перенастроить транслятор. Тогда у нас появится аргумент.
Император встает, похлопыванием по колену подзывает пса. Громадный дог вскакивает, стальные когти скребут паркет. Его Величество отходит в дальний угол зала, пес неотступно следует за ним.
– А теперь, сэр Уильям, не делайте резких движений и не хватайтесь за оружие, – спокойно говорит император и командует собаке: – Ату!
Мощный, закованный в броню зверь бросается к окаменевшему в кресле человеку. Самодержец щелкает рычажком на маленькой серой коробке, выхваченной из кармана, и пес застывает в шаге от главнокомандующего.
– Понимаете, чего я хочу?
Раттлер не может вымолвить ни слова. Сердце заходится в бешеном ритме, грудь словно обручами сдавила боль.
– Вы побледнели, мой бесстрашный генерал, – с укоризной отмечает император. – Прошу прощения за выходку, не учел ваши годы. Мне нравится смотреть на этого дога в движении. Невероятная мощь и грация.
Главнокомандующий с трудом переводит дыхание.
– Мой император…
– Сэр Уильям, простите еще раз. Я хотел продемонстрировать вам наглядно, зачем мне транслятор. Нет нужды уничтожать то, что можешь контролировать лично.
Весь обратный путь до Нью-Кройдона Уильяма Раттлера не покидает ощущение, что Его Императорское Величество принял какое-то решение, в которое не посвятил никого. Или не посвятил конкретно его, верховного главнокомандующего.
Поезд покачивается, звенит серебряная ложка в стакане с подстаканником. Мелькают за окном безжизненные поля и голые деревья. Генерал опирается спиной о мягкую стену купе и тихо дремлет. Ему не хочется думать ни о делах, ни о судьбах. Но не получается не думать о том, что ему снова нечего сказать Долорес, Копперу, Хлое и Стефану.
Чувство вины разрастается, запускает щупальца в сны Раттлера. И снова горит город, и взрывается «Кинг Эдвард», и треплет ветер волосы мертвой перерожденной, так страшно похожей на Долорес. В груди генерала горячо и больно от маленького черного прибора, транслирующего единственный приказ: «Ату, Крысобой!» И громадными скачками полумеханический дог несется к замершим у ворот виллы Раттлера четырем фигуркам.
Звенят колокольчики на браслете, падает белый платок в шляпу с яркими лентами, заботливо подставленную механической рукой…
По первому снегу Элеонор вернулась в Нью-Кройдон. Она простудилась, плохо себя чувствовала, и сэр Уильям уговорил ее временно уехать туда, где врачи ближе и он, ее муж, бывает чаще.
«Ло уже взрослая, помнишь? – уговаривал генерал леди Элеонор. – Здесь у нее прекрасная компания, топлива я им завез столько, что хватит до весны. Тебе нужен доктор. Везти его сюда – большая опасность».
«Мама, уезжай. Мы справимся», – просила Долорес, пряча глаза.
Уговаривали впятером. Слишком долго. Слишком…
Нью-кройдонский врач диагностировал воспаление легких. Через неделю Элеонор не стало.
На похоронах все силы сэра Уильяма уходят на то, чтобы держать спину прямо, как полагается офицеру. Он бросает машину у кладбищенской стены и до самого дома идет пешком. Телохранитель – один из ликвидаторов – следует за генералом на почтительном расстоянии.
Дома Раттлер запирается в кабинете и просит слуг не беспокоить его до утра. Он садится за стол и слушает часы. Считает шепотом до тысячи, потом обратно. Жжет на свече семейные фотографии. Оставляет лишь ту, где они с Элеонор, шестнадцатилетним Грегором и годовалой Ло. Долго-долго смотрит в лицо сына. Ему хочется помнить Грега именно таким.
Обгоревшее тело двадцатитрехлетнего Грегора Раттлера, старшего помощника капитана флагманского дирижабля «Кинг Эдвард», отец опознавал по фамильному кольцу на правой руке.
В дверь вежливо стучат, слышен голос дворецкого:
– Сэр Уильям, прошу прощения, к вам посетитель.
– Бишоп, на часах девять. Я никого не принимаю и вообще просил меня не беспокоить, – глухо отвечает генерал.
– Это констебль, сэр. Говорит, неотложное дело…
Уильям Раттлер с грохотом распахивает дверь, едва не сбив с ног дворецкого, и спускается в холл. Внизу мнется молодой полисмен.
– Что вам угодно, сэр? – ледяным тоном спрашивает Раттлер.
– Прошу прощения, господин верховный главнокомандующий. Мои соболезнования по поводу кончины леди Раттлер…
– Короче, – рычит генерал.
– Фелония[4], сэр. Не могли бы вы пройти со мной?
Генерал поворачивается и кричит в глубь коридора:
– Бишоп! Пальто и ботинки!
Застегиваясь на ходу, сэр Уильям следует за полисменом.
– Далеко ехать?
– Простите, сэр. Ехать никуда не надо.
За воротами дома главнокомандующего собралась небольшая толпа. Ярко вспыхивает магний, фотограф отходит в сторону, давая дорогу генералу и констеблю.
– Граждане, разойдитесь! – сердито кричит полисмен. – До комендантского часа – двадцать минут!
Раттлер смотрит на тело, лежащее у ворот.
– Капитан Маркус Огден…
Личный телохранитель генерала. Ликвидатор. Несколько часов назад они стояли рядом на похоронах Элеонор. Сэр Уильям присаживается на корточки, касается лица Огдена, закрывает остекленевшие глаза. Голова мертвеца падает на плечо, изо рта сыплются шестеренки, зубчатые колеса, пружины. Раттлер вскакивает так резко, что не удерживается на ногах, и лишь быстрая реакция полисмена спасает его от падения.
– Часовщик! – кричит кто-то, люди ахают, шарахаются прочь.
– Расходитесь! Немедленно расходитесь! – басит напарник констебля.
Генерал рвет воротник пальто, ему душно. Он смотрит на темнеющее бесформенное пятно на серой шинели Огдена, и только одна мысль мечется, как закольцованная: «Маркус сопровождал меня. Я мог бы быть на его месте».
– Господин главнокомандующий, – касается его локтя полисмен, который привел его. – Вы слышали что-нибудь?
– Нет. Окна кабинета выходят на другую сторону, – отвечает Раттлер. – Констебль, мы с капитаном Огденом около полутора часов как вернулись с похорон.
– Его убили менее получаса назад, сэр. Нас вызвал вон тот джентльмен. Утверждает, что видел убегающего убийцу, но не смог разглядеть.
Генерал Раттлер молча смотрит вниз. На снегу возле тела капитана отчетливо заметны следы маленьких ног: пятка слита с подошвой, отпечатка каблука нет. Сэр Уильям указывает на них полисмену:
– Смотрите. Странная обувь…
– Снимай, не стой, – командует полицейский фотографу.
Сэр Уильям сует руки в карманы. Из низких туч сыпется снежная крупа. Генерал смотрит, как зарастают снежинками странные следы. Полицейские суетятся рядом. Подъезжает «труповозка», тело Огдена грузят в машину. У ног Раттлера – россыпь мелких механических деталей. Тускло поблескивает латунь в свете уличного фонаря.
– Господин верховный главнокомандующий, мы уезжаем, сэр, – виновато говорит констебль помоложе. – Вы можете вернуться…
– Благодарю, – еле слышно отвечает Раттлер и идет к дому.
Утром генерал собирает всех ликвидаторов и требует на задания брать с собой собак-телохранителей.
– Сэр, псы мешают, – возражают ему. – Они слишком агрессивны, поводки руки занимают.
Раттлер длинно выдыхает сквозь стиснутые зубы.
– Когда лично вас, сержант, будут разделывать в канаве, умирая, вы пожалеете, что с вами не оказалось пса. Домой возвращаться со службы только с собаками. Это приказ. И пока кинологи не выделят нам собак, никто на улицу в темное время суток не суется. Ясно?
– Да, сэр! – дружно отвечают полсотни голосов.
Генерал обводит своих солдат серьезным и усталым взглядом.
– Господа, четверо убиты. Огден – в центре города, у моего дома, до объявления комендантского часа. Мы столкнулись с быстрой и опасной тварью, которая не боится ничего. Часовщик действует наверняка и скрывается молниеносно. Если я хоть от кого из вас услышу бравое «Я не боюсь», – получите от меня лично месяц ареста с понижением в звании. И тот, кого следующим заколют, как свинью на бойне, заслужит этой участи.
Ликвидаторы молчат. Раттлер выжидает паузу и заканчивает:
– Пока подыскивают собак, отряду объявляется увольнение на три дня. Общий сбор здесь же, через три дня, в девять ноль-ноль до полудня. Всё. Все свободны.
– Сэр, – подает голос капрал Тиммонз. – Вам нужен новый телохранитель. А лучше два.
– Я позабочусь об этом сам, – уклончиво отвечает генерал.
Распустив отряд по домам, главнокомандующий едет на псарню и выбирает себе двух поджарых доберманов.
– Идеальные псы, сэр! – восторженно расхваливает служитель, надевая на собак мощные ошейники. – Вышколены до автоматизма. Команды голосом, жестом – повинуются мгновенно и беспрекословно. На задержание натасканы, нюхачи высшего класса. Хватка мертвая.