– Обожаю тебя такой. Карты на стол, – смеется Этьен.
«Она родная дочь Брендона».
Смех смолкает. Этьен щурит синие глаза, трет виски.
– Повтори еще раз. Я, видимо, не так понял.
«Она родная дочь Брендона Фланнагана», – жестикулирует Агнесс плавно.
– Погоди. Судная Ночь была двадцать лет назад, Эвелин сейчас девятнадцать… Брендону… Богиня моя, ему сто двадцать один. Нет, это невозможно! Прости, конечно, но у замужних женщин случаются любовники. А от них бывают и дети. Перерожденные не могут иметь детей.
«Мальчик мой, ты забываешь о том, что я знаю всех городских перерожденных, благо нас не так много. А уж не знать Брендона и историю его любви… У нас свои легенды».
– То есть…
«Да-да. Я пытаюсь связать твою судьбу с нужным тебе человеком. А ты сопротивляешься, как осел, – с укоризной поджимает губы Агнесс. – Хотел близости с теми, кого боготворишь? Вот тебе живое дитя божества. А ты нос воротишь, привереда».
Через неделю Этьен приглашает Еву в кафе. Пытается разговорить ее, рассмешить, но девушка напугана его вниманием и внезапным напором. Тихонько колупает ложечкой десерт, отвечает коротко, смотрит настороженно. От билета в кино отказывается наотрез. Но Этьен не был бы собой, если б на этом бросил попытки сблизиться с Евой. Проходит несколько месяцев, и он с удивлением осознает, что всерьез увлечен неброской девочкой с холодной улыбкой. Свидания с Агнесс постепенно отступают на второй план, отношения становятся исключительно деловыми. И наконец приходит тот день, когда Эвелин просит Этьена рассказать о себе и своих увлечениях. Он отвозит ее домой и показывает автоматона, которого сам проектировал и собирал еще в университете.
– Он умеет музицировать на пианино, я программировал его на два десятка различных композиций. Этот автоматон – шаг к моей мечте, – рассказывает Этьен, с грустью поглядывая на механического человека. – Предел моих желаний – научиться создавать искусственную жизнь. Моя мечта – возродить утраченное умение перерождения.
Он умолкает, смотрит на Эвелин сияющими глазами и заканчивает:
– Ты – дочь полубога, Ева. Перерожденные с их вечной молодостью и красотой совершенны.
Девушка прячет усмешку, качает головой.
– Ошибаешься. Мой отец – не небожитель, он такой же, как все. У него свои радости и печали, и то, чем ты восхищаешься, он считает своим проклятьем. Я знаю, чего мой папа боится больше всего. Увидеть, как мама постареет и умрет. А он при этом останется вечно молодым и прекрасным.
Она подходит к автоматону, поглаживает его по плечу.
– Отец говорит, что когда тебя выбирает вечность – это ад. Если твоя жизнь искусственна и не наполнена смыслом, она пуста. И в самом понятии искусственной жизни нет ничего особенного.
– Жизнь – это чудо.
Ева смеется. Впервые за все время, проведенное наедине с Этьеном, она хохочет. Встает, выходит на середину гостиной, раскидывает руки, прогибает спину и начинает кружиться на месте – сперва медленно, затем все быстрее. Из горла девушки вырывается странный звук – низкий, шелестящий и в то же время очень мелодичный.
Автоматон, сидящий за столом, поднимает голову и смотрит на Этьена незрячими глазами-лампами. Неуверенно поднимает руки и жестикулирует на амслене: «Я – только видимость живого. Живым существо делает не способность двигаться самостоятельно и думать. Жизнь есть нечто отличное от существования. В существовании нет смысла, нет смысла и в безвременье. Жизнь – это череда поступков и решений, это постоянное развитие. Понимаешь меня, Этьен Легран?»
Этьен не отвечает. Круглыми от изумления глазами он смотрит на танцующую Эвелин. И видит, как смягчаются грубоватые черты лица Евы, как исчезает напряжение, в котором она находится почти постоянно. Девушка безмятежно улыбается, и целый мир кружится с ней в странном танце.
Впервые в жизни Этьен видит абсолютно счастливого человека. И не может оторваться от этого волшебного зрелища.
Утром Этьен выходит из дома, сворачивает по мощенной белым камнем дорожке к гаражу и видит Еву. Девушка сидит на качелях в палисаднике, закутавшись в легкий палантин, и вертит в руках куколку вуду.
– Доброе утро, – нейтрально окликает ее Этьен. – Как ты сюда попала?
– Перелезла через ограду. У тебя в углу сада стена ниже и кладка неровная.
Он подходит ближе, замечает темные тени под глазами девушки.
– Давно сидишь?
– Я пришла, когда ты погасил в спальне свет. Вообще я думала, что этой ночью мы снова танцуем.
Этьен присаживается перед ней на корточки, заглядывает в лицо. Ева выглядит расстроенной.
– Сегодня мы не собирались. И, наверное, пока собираться не будем. Пусть люди отдохнут.
Девушка вздыхает, поджимает тонкие губы.
– Ты решил меня наказать, да?
– И в мыслях не было. Хотя понимаю, что стоило бы. Ведешь себя ужасно, – укоризненно говорит он. – Что у тебя за куколка?
Она кладет фигурку ему на ладонь. Платье из лоскута темной парчи, светлые веревочные косы.
– Ева, это кто? Агнесс?
– Это я. Пусть у тебя будет, ладно?
Этьен аккуратно кладет куколку во внутренний жилетный карман, подмигивает:
– Смотри, будешь плохо себя вести – отыграюсь на ней. Как насчет завтрака?
– Нет. Я вчерашней клубникой сыта до сих пор. Отвезешь меня?
– Да, конечно. Я как раз за машиной и шел.
– Этьен, а давай не на машине поедем? Вещей у меня с собой почти нет, на мотоцикле уместимся. И он быстрее.
– Нет. Тебя на мотоцикл я не посажу. Опасно. Твои родители меня убьют, если увидят, на чем я тебя привез.
Ева встает с качелей, сбрасывает палантин с плеч и, подобрав подол легкого платья, садится на корточки напротив Этьена.
– Ну, пожалуйста… – жалобно тянет она, глядя ему в лицо хитрыми лисьими глазами. – Скажем, что у кабриолета «фиаско». Этьен, мне очень хочется. Я обещаю быть послушной и не ссориться с тобой целый день.
– Не канючь. Брать мужчин на жалость уже не в моде, мисс Фланнаган, – стараясь быть строгим, отвечает он. – Я не знаю, какие в Гринстоуне дороги. Давай так: сегодня мы едем на машине, и, если все нормально, я вернусь на днях и покатаю тебя на мотоцикле.
Эвелин кивает с кислым лицом. Этьен бережно заправляет под пестрый тюрбан выбившуюся темную прядь и, словно невзначай, касается ладонью нежной щеки девушки.
– Я соскучилась, – шепчет Эвелин еле слышно. И добавляет: – По дому. Поедем скорее.
Кабриолет выкатывается из гаража, Ева бросает сумку на заднее сиденье и садится рядом с Этьеном. Ловит его удивленный взгляд и спокойно поясняет:
– Раз сегодня твой цилиндр тебя не сопровождает, его место займу я. Ты же не против?
– Я не против, – улыбается Этьен.
«Оттаяла или готовит пакость?», – гадает он, пока Эвелин располагается рядом. После вчерашней нервотрепки ему хочется верить в лучшее. Не терять надежду, цепляться за малейшие проявления ее благодушия.
– Припаркуйся неподалеку от перекрестка Ивнинг-Стар-авеню и Фэйт-стрит, – просит Ева. – Там кондитерская, надо зайти.
В кондитерской Ева набирает два больших пакета всевозможных сладостей, расплачивается и, сияющая, как новогодняя елка, возвращается в машину. Бережно ставит пакеты на заднее сиденье, запрыгивает на переднее.
– Теперь можно ехать, – весело командует она.
– Долго ты что-то. И у тебя усы от молочного коктейля, – ворчит Этьен.
– Мы с Нэн отпраздновали мой отпуск.
– Нэн?..
– Это моя служка. Ей десять, отец пьет, раньше частенько ее поколачивал. Я плачу ей за мелкие услуги и обеспечиваю защиту. А на отце пробую различные сочетания травок.
Этьен вздыхает, хмурится, догадываясь, о каких мелких услугах идет речь. Ева шлепает его ладонью по плечу:
– Ну что ты? Нет бы порадоваться, что я у тебя такая способная ученица…
– Ева, я бы хотел с тобой серьезно поговорить на эту тему.
Улыбка исчезает с ее лица, взгляд становится отчужденным и тоскливым.
– Послушай, мы с тобой еще неизвестно когда увидимся. Я изо всех сил стараюсь быть милой и хорошей. А тебе надо обязательно делать серьезное лицо и заводить неприятные разговоры.
– Прости, – разводит руками Этьен. – Я не буду, Ева. Только не дуйся.
Она облокачивается на спинку сиденья, поворачивается к нему, смотрит устало.
– У меня усы. От коктейля.
Этьен обнимает ее одной рукой за плечи и целует в приоткрытые губы – долго, сладко, раскаянно. Девушка кончиками пальцев ерошит неровно обстриженные пряди, улыбается расслабленно и отвлеченно. Ей нравится держать его на близком расстоянии – и при этом оставаться недосягаемой.
– Всё, всё. Поедем, – вздыхает она. – Ты прощен.
Когда город остается позади, Ева откидывается на сиденье и довольно жмурится, как сытая кошка.
– Домой… Наконец-то обниму мелкашек, поговорю с мамой. К вечеру вернется отец. Алан обязательно приедет погостить. И Роберт… Мы пойдем к морю, и я буду целый день лежать и слушать, как песок шепчется с волнами. Я смогу купаться ночью без всего. И никто не скажет мне, что это аморально. И мне не нужно будет никуда спешить, слушать бесконечную болтовню клиентов. Я страшно скучаю по семье. С тех пор как уехала, я чувствую себя вырванной из своего мира.
– Почему тогда ты не вернешься? Твой отец хорошо зарабатывает, да и я мог бы тебя… – он осекается и умолкает.
Руки в кожаных перчатках крепче сжимают руль. Этьен ждет, что сейчас Ева снова вспылит, раскричится и хрупкое равновесие рухнет. Вот-вот исчезнет зыбкое состояние покоя и тихого счастья. Но Ева молчит. Проходит минута, вторая. Эвелин смотрит в сторону и негромко говорит:
– Я должна сама, Этьен. Проще всего сидеть у кого-то на шее. Особенно когда ты женщина. Но я хочу быть хозяйкой своей судьбы. Я хочу быть свободной в своем выборе.
– А я хочу семью. С тобой, Ева. Детей. Стабильности в жизни, а не неопределенности.
Она не отвечает. Смотрит в небо, изредка поправляет выбивающиеся из-под тюрбана пряди волос. Ее разогретая солнцем кожа пахнет мандариновым маслом, от ресниц на щеках лежат длинные тени. Этьен старается смотреть только на дорогу, но нет-нет да взглянет украдкой на Эвелин.