Этьен подходит к сидящим вудупанкам, смотрит на каждого поочередно, долго молчит, потом спрашивает:
– Что для вас значит наше дело?
– Братство, свобода, – неуверенно начинает Сара.
– Самовыражение, – подхватывает вторая девушка – светловолосая Мария. – Таинство. Стремление к совершенству.
– Секс, – усмехается Дон.
Этьен удовлетворенно кивает и задает второй вопрос:
– И где здесь слово «деньги»? Вы все боитесь, что без Мадан желающие не будут платить нам за шоу, верно? Когда мы только начинали, ни о каких деньгах не шло и речи. Вы нищенствуете? У кого-то из вас нет работы? Вы что, не сможете прожить без подачек публики? Вы меня удивляете, друзья и подруги. Там, где начинаются деньги, братство заканчивается.
Он отходит к самой кромке Фармингтона, присаживается, опускает пальцы в прохладную воду.
– Этьен, – окликает его Дон. – Ты не очень нас понял.
– Говори за себя, – холодно отзывается он.
– Я не знаю, что происходит между тобой и Евой, но убирать самого мощного големиста – это странно. Ты за свою власть боишься?
– Дон. Задумайся на минуту: откуда взялась ее сила? Вас я учил по книгам и на собственном примере. Ее я не учил ничему, кроме изготовления гри-гри и кукол. Мы все видели, что она умеет. Кто она такая, ответь.
Он поднимается на ноги и поворачивается к остальным.
– Вы все! – кричит он. – Те, кто осуждает меня сейчас за мое единоличное решение! Кто из вас может ответить, откуда черпает свою силу Мадан? Что питает ее, что дает ей знания? И какой расплаты оно потребует от каждого из нас – тех, кто танцует с нею рядом?
– Этьен прав, – подает голос Ларри – самый старший из них. – Ева последние месяцы ведет себя вызывающе и непочтительно. И случись что – мы не сможем дать ей отпор. Доктор, я правильно тебя понял?
Этьен кивает.
– Тогда нам действительно надо возвращаться к тому, с чего мы начинали, – подводит итог Ларри. – И если кого-то не устраивает этот вариант, предлагаю ему потягаться с Мадан в способностях тет-а-тет.
Идею встречают невеселыми смешками, но дело сделано, обстановка разрядилась. Этьен благодарит присутствующих за терпение и понимание и объявляет собрание законченным. Постепенно народ расходится, на берегу остаются только Этьен и Мария.
Он сидит на нависающей над водой бетонной плите и смотрит на битумную гладь реки. Мария опускается рядом, почти касаясь Этьена плечом. Молчит, ожидая, не заговорит ли он с ней первым. Когда стихает в ночи шум двигателя последней отъезжающей с набережной машины, девушка поворачивается к Этьену и слегка дует ему в висок.
– Перестань, – просит он глухо.
– Что она делает с тобой, Доктор? Не пора ли прекратить все это? – шепчет Мария.
– Это мне решать, – упрямо отвечает Этьен.
– Она выпьет тебя досуха. Нельзя настолько зависеть от женщины.
– Мария, замолчи! – огрызается он зло.
Встает, обходит опору моста, садится с другой стороны. Девушка следует за ним.
– Пойдем, я отвезу тебя к Агнесс, – вздыхает она. – Один ты никуда не поедешь в таком состоянии.
Он поднимает голову. В темноте Мария видит только его глаза. И ей становится нехорошо от этого взгляда.
– А в каком я состоянии? – вкрадчиво спрашивает Этьен. – Что не так?
Девушка не успевает ответить, как он хватает ее за подол платья, резко рвет на себя. Мария ахает, спотыкается и падает. Мгновенье – и в спину впиваются острые камушки и колючие сухие травинки. Руки Этьена скользят по ее бедрам, комкая юбку, срывая пояс с чулками. Кожа Марии тонко пахнет иланг-илангом.
– Ева, – исступленно шепчет Этьен. – Ева…
– Не торопись, – просит Мария, расстегивая ремень на его брюках. – Все будет хорошо. Я стану твоей Евой…
Эвелин Фланнаган с улыбкой задергивает штору и отходит от окна. Смахивает с покрывала на пол маленькую куклу вуду с темными волосами и синими глазами, ложится в постель и гасит ночник.
– Будь осторожен, Доктор Легран. К утру на берегу становится прохладно и сыро, – шепчет она, погружаясь в дрему.
IIБлизнецы
Ложечка постукивает о край кофейной чашки. Элизабет снова тянется к горке соли, ссыпанной в блюдце. Брендон трогает ее за плечо, вопросительно заглядывает в лицо.
– Что ты, милый?
«Это соль».
– Где? – растерянно спрашивает она.
«Ты кладешь в кофе вторую ложку соли».
– Ох.
Элизабет выплескивает содержимое чашки в раковину и застывает, глядя, как кофейная гуща растекается, образуя непонятные фигуры. Брендон откладывает газету, подходит к жене, обнимает за талию, целует в шею. Русые пряди щекочут ему нос.
– Какая-то я рассеянная. Не выспалась, – виновато говорит Элизабет. – Или это все из-за жары.
«Может, тебе прилечь? – жестикулирует Брендон. – Во сколько вы с Эвелин спать ушли? Всю ночь на кухне провозились».
– Еву я в полночь отправила, а сама… Я уже не помню. – Она улыбается. – Зато у нас будет пир, достойный императорского двора.
«Думаешь, дети столько съедят?»
– Алан уже мужчина, мужчины едят много, – уверенно кивает Элизабет. – У малышей, надеюсь, аппетит поправился, и они проголодаются с дороги. Родной, я невероятно соскучилась… В доме стало так тихо и пусто.
Она отходит, садится у стола. Вытирает руки фартуком.
– Я все чаще думаю, что допустила ошибку. С младшими, с Евой.
Брендон непонимающе хмурится и просит:
«Поясни. Ты прекрасная мать, откуда такие мысли?»
– Близнецы слишком малы для учебы за границей. А я оторвала их от себя.
«Это было нашим совместным решением, вспомни. Только так можно сделать их более самостоятельными. Здесь они ни с кем, кроме нас, не общались».
– Мама пишет, что они и там дичатся. Играют только друг с другом, одновременно читают одну и ту же книгу. Брендон, я боюсь, что мы только испортили все.
Ладонь в белой перчатке ласково гладит женщину по голове.
«Милая, давай не будем заранее расстраиваться? Они приедут сегодня, и увидим, что изменилось».
– Да. И меня беспокоит Ева.
Брендон стискивает зубы, отводит взгляд. Думает, как и когда сказать Элизабет о том, какой жизнью живет их старшая дочь вот уже больше года. И стоит ли говорить об этом вообще. Он перехватывает грустный взгляд жены и понимает: не сегодня. Она и без того нервничает.
«Что не так с Евой?», – все же спрашивает он.
– Я не знаю. Вчера она вышла в кухню с распущенными волосами, и… родной, она – копия Байрона. Зачем она покрасилась в черный? Это ужасно…
«Может, хотела сделать приятное Этьену?»
Элизабет нервно комкает подол фартука, качает головой.
– Еще одна проблема – Этьен. Она его не любит. Свадьбе не быть, как бы я ни хотела обратного.
«Элси, в Нью-Кройдоне они очень много времени проводят вместе. Я все же слежу за личной жизнью дочери. Может, она соскучилась по дому и потому при тебе вела себя с парнем прохладно?»
– Я не по ней сужу. У людей, которых любят, не такой взгляд.
«Милая, ты становишься жутко мнительной, – говорит Брендон, прекрасно понимая, что жена права. – Я думаю, ты переутомилась. Приляжешь вздремнуть? До выхода еще полтора часа. Я пока повожусь с машиной».
– Я не усну. Пойду поищу Еву.
«Она ушла купаться».
– Значит, спущусь к океану.
В полдень они втроем идут на железнодорожную станцию Гринстоуна встречать нью-кройдонский поезд. Элизабет волнуется, ходит по перрону, то и дело поглядывая на часы под козырьком вокзальной крыши. Брендон и Ева сидят на перилах ограждения платформы и смотрят на рельсы.
– Пап, а Роберт точно приедет? – спрашивает девушка.
«Конечно. Без взрослого мелкашек в поезд не посадят».
– Ну мало ли… Вдруг они только с Аланом? – беспокоится Эвелин.
«Уймись. Приедет».
Ева спрыгивает с перил, одергивает юбку.
– Я отбегу позвонить. Обещала.
В здании вокзала она долго ищет телефонный автомат, бросает мелочь в монетоприемник, ждет, пока ответит оператор.
– Соедините меня с… – Она диктует номер Этьена и ждет.
Проходит минута, другая, и оператор с сожалением сообщает:
– Не берут трубку. Попытайтесь, пожалуйста, позже.
Ева разочарованно фыркает и возвращается к родителям. Становится у края платформы и задумчиво смотрит на рельсы.
– Мам, почему вы не вернулись в Гельвецию после моего рождения?
– Ты была слишком мала для путешествия через Атлантику, – отвечает Элизабет, поправляя шляпку. – Потом родился Алан. В конце концов, мы поняли, что здесь нам хорошо.
– Я так и не увидела бабушку Викторию, – с сожалением произносит Ева. – Кто знает, как бы все у нас сложилось, если б мы жили за границей…
– Что тебя не устраивает здесь?
– Все хорошо, – поспешно отвечает девушка. – Я очень люблю Гринстоун. Просто подумала, что в Европе женщина имеет право получить высшее образование, а это уже совершенно иной статус в обществе. Здесь же подняться можно только через замужество.
Элизабет пожимает плечами.
– Пожалуй, мне очень мало надо в жизни, но для меня главное – моя семья. И статус жены юриста меня вполне устраивает.
– А я хочу строить свою жизнь сама, – говорит Ева твердо. – Сама себя обеспечивать и делать свой выбор без оглядки на статус мужчины.
– Именно поэтому ты сопротивляешься браку с Этьеном?
Ева гордо вскидывает подбородок, губы складываются в прямую линию.
– Нет. Он меня не любит. Это чистейший расчет с его стороны. У Леграна на уме одно: породниться с нашей семьей.
– Что в этом плохого?
– Мам! – возмущенно фыркает Ева. – Месье Легран без ума от перерожденных. Он на моего отца смотрит с куда большим обожанием, чем на меня. Если бы мог – женился бы на нем.
– Ева, фу!
– Вот именно – фу. Нравится ему за мной таскаться – пусть таскается. Надоест – пусть возвращается под юбку Агнешки Флетчер. А быть на вторых ролях я не согласна. И я не для него, говорила же.
Элизабет хмурится. Тон дочери ей совершенно не нравится.