– Ева, играем! – кричат близнецы.
Эвелин медленно поднимается, стряхивает капли воды с пальцев. Переступает с ноги на ногу, вырываясь из плена обжигающе холодных волн. Пятится туда, где звонко хлопают в ладоши Сибил и Уильям.
– Ева, смелее!
Она прислушивается к ритму. Встает на цыпочки. Раз… два… три… хлопок, поворот. Хлопок, хлопок, поворот. Ева танцует на песке, и океанский бриз сушит слезы на ее щеках. С каждым движением становится легче, свободнее, спокойнее. Близнецы смеются, ритм ускоряется. Океан глухо рокочет, волны с шипением впитываются в песок. Небо заволакивает низкими тучами. Ева кружится, прогнувшись назад и раскинув руки, низко тянет звуки Имени Воды.
В сотне миль от берегов империи в глубине океана рождается водоворот. Вода вскипает, течение убыстряется, притягивает к гигантской воронке чайный клипер, возвращающийся к родным берегам. К суше, набирая скорость и мощь, несется огромная волна. Небо стремительно темнеет.
– Смотри, Ева! Кони! – восторженно кричат близнецы.
Девушка открывает глаза, пение обрывается. На берег из океана вылетает табун молочно-белых лошадей, земля гудит под мощными копытами. Эвелин в ужасе бросается к близнецам, хватает их в охапку, падает с ними на песок. Над головой проносится что-то громадное.
– Что это? – шепчет Ева, задыхаясь от страха. – Боже… Что это?!
– Пусти! – кричат близнецы, вырываясь. – Глупая, это твои кони! Они к тебе пришли, отпусти нас!
Она изо всех сил удерживает их на месте, сама сжимается от волн прокатывающегося по спине холода. Тело жалят острые ледяные брызги, от запаха водорослей к горлу подступает тошнота. Над головой – то ли рокот волн, то ли конское фырканье.
– Прочь! – истошно орет Ева. – Прочь от нас!
Мгновение – и все стихает. Эвелин неподвижно лежит на мокром песке, закрывая собой близнецов. Сибил и Уильям кашляют, тормошат сестру.
– Ева, очнись. Ну Ева же!
Девушка приподнимается, опираясь на ладони, садится. Рассеянно смотрит на близнецов, словно спросонья. Вздрагивает, хватает за руку Уильяма.
– Господи, мелкашки! Вы целы? Что это было?
– Ты мне больно делаешь, – возмущается мальчишка. – Зачем ты все испортила?
Сибил подходит, присаживается на корточки возле Эвелин.
– Ты испугалась? – спрашивает она, убирая с лица сестры мокрые, спутанные пряди волос. – Прости. Мы сами не знали, что так получится.
– Это было на самом деле? – ошарашенно спрашивает Ева. – Это было?!
Близнецы синхронно кивают, беззаботно улыбаются.
– Мы играли.
Уильям высвобождает руку, присаживается рядом с Сибил. Они обмениваются хитрыми взглядами, прижимаются плечом к плечу, обнимаются.
– Мелкашки, ну-ка объясните, что вы делали?
– Играли в ладошки, – отвечает Сибил.
– Вот, смотри, – оживляется Уильям.
Они с сестрой садятся лицом друг к другу, подобрав ноги по-турецки, хлопают ладонями по острым, как у кузнечиков, коленкам.
– Стоп, стоп! – машет руками Эвелин. – Не надо! Вы можете объяснить словами? Что и для чего вы делаете?
Близнецы пожимают плечами, косятся на Еву недовольно.
– Ну… мы хлопаем друг с другом в ладоши. Иногда придумываем считалку, иногда просто так играем.
– Для чего?
Сибил заглядывает сестре в глаза и вкрадчивым, мяукающим голоском спрашивает:
– А для чего ты танцуешь по ночам на берегу реки?
Эвелин оторопело моргает.
– Откуда?..
– Неважно, – отмахивается Уильям. – Главное, что тебе это нравится, ты этим живешь. Ведь так же, Ева?
Сибил обнимает брата сзади за плечи, целует за ухом.
– Иногда к нам приходят звери из огня или земли, – нараспев рассказывает она. – Иногда танцуют светляки. Они как настоящие, только руками не потрогать. Иногда раздвигаются стены. Часы идут назад. Это же так здорово! И больше никто так не умеет.
– Вот почему мы играем только друг с другом. И когда никто не видит, – шепчет Уильям.
Ева хмурится, трет виски ладонями. Смотрит в сияющие голубые глаза близнецов и с ужасом понимает, что она ничего не знает о тех, кого нянчила с самого рождения.
– Не бойся! – мурлычет Сибил. – Ты же наша. Мы тебя любим. Ты можешь с нами играть.
– А мама? Папа? Алан? – осторожно спрашивает Эвелин.
Уильям поджимает губы, качает головой.
– Они не поймут.
– Папа поймет, – возражает Сибил.
– Хочешь, чтобы нас разлучили? – строго спрашивает Уильям, обернувшись.
Сибил испуганно смотрит на него, потом на Еву.
– Нет-нет-нет! Ева, ты же не скажешь им?..
Вместо ответа она обнимает их, ерошит мокрые кудри.
– Все в песке, – вздыхает Эвелин. – Пошли окунемся – и домой.
С воплями и гиканьем близнецы несутся к воде, скачут в волнах, брызгаются. Ева заходит в океан по плечи, отталкивается от дна, ложится на спину и слушает. Ей всё кажется, что рокот, доносящийся издалека, стал звучать иначе. Словно глубина пытается говорить с ней.
– Ответь, что мне делать? – спрашивает девушка вслух. – Кто мы такие? Почему мы способны на то, чего не могут другие? Почему это успокаивает меня, а не пугает? Скажи, кто ты и что хочешь от нас?
Волны покачивают ее тело, мягко ласкают кожу. Легкий бриз касается губ.
– Поговори со мной, – шепчет Ева. – Я не боюсь.
Океан тихо вздыхает, баюкая в сильных ладонях дитя человеческое.
– Не сегодня, – слышит Ева голос Уильяма. И тут же ему вторит Сибил: – Всему свое время.
Домой все трое возвращаются такими тихими и уставшими, что Элизабет тут же чует неладное.
– Уильям, Сибил, переодевайтесь – и бегом в гостиную! Мы с папой хотим с вами поговорить. Ева, останься, пожалуйста.
– Да, мам, – вздыхает старшая дочь.
Элизабет поправляет воротничок домашнего платья, присаживается на стул в кухне.
– Родная, ты выглядишь очень усталой и подавленной. Что с тобой?
– Ничего особенного. Плохо спала ночью, перекупалась, только и всего.
– Ты все же мой ребенок. Меня не обманешь.
Эвелин вздыхает, придумывая, что ответить, чтобы сошло за правду, и нервно выдает:
– Этьен не отвечает на телефонные звонки. Ни вчера, ни сегодня с утра. Мне, оказывается, не все равно. Мам, завтра я еду в Нью-Кройдон. Вернусь послезавтра утром.
– Надо ли тебе это? Я имею в виду, что Этьен, скорее всего, просто занят, возможно, его нет в городе. А ты поедешь…
– Надо, – отрезает Ева.
– Как знаешь, – улыбается Элизабет. – Ты уже взрослая, сама решаешь.
По лестнице с грохотом наперегонки сбегают близнецы в рубашках нараспашку и коротких штанишках, пролетают мимо кухни к входной двери, но окрик мамы вынуждает их остановиться:
– Кажется, я кому-то что-то говорила. Или мне почудилось?
С кислым видом Сибил и Уильям возвращаются обратно и идут в гостиную. Чинно садятся на софу, складывают руки на коленях. Ева не сдерживается, прыскает в кулак. Мать оглядывается на нее, укоризненно качает головой.
– Я бы хотела, чтобы ты тоже присутствовала.
– Мам, мне-то зачем? Мне не двенадцать, я знаю, чем мальчики от девочек отличаются. Ну… в теории. – Она вздыхает, закатывает глаза. – Ну ладно, ладно! Только я буду читать!
Близнецы выслушивают мать молча, не перебивая. Элизабет долго рассказывает, почему неприлично братьям и сестрам мыться в одной ванне и спать в одной постели, почему девочкам надо носить платья, а мальчикам – брюки и почему надо слушаться родителей. Эвелин зевает, прикрываясь книгой. Брендон тайком наблюдает за ней и прячет под ладонью ехидную улыбку.
Спустя полчаса Элизабет все-таки иссякает. Устало смотрит на детей и спрашивает:
– Хорошие мои, я надеюсь, вы поняли, что я вам хотела сказать?
Эвелин отрывается от книги и с любопытством косится на брата с сестрой. И с удивлением видит в голубых глазах близнецов готовые пролиться слезы.
– Мы поняли, – глухо начинает Сибил. – Мы поняли, что для того, чтобы мы вели себя, как требуют глупые приличия, вы заставите нас носить разную одежду, мыться порознь и запретите касаться друг друга и спать без одежды в одной кровати.
– Мама, что плохого в том, что мы всегда вместе? – выкрикивает Уильям. – Мы – одно! Какое зло в этом? Мы всегда были вместе, мы хотим оставаться вместе и впредь! Кому и как мы мешаем?
– Кто придумал, что взрослым можно все, а детям – только то, что решат позволить взрослые? – перебивает брата Сибил. – Думаете, только взрослые умеют любить?
«Сибил, Уильям, успокойтесь! – хмурясь, отрывисто жестикулирует Брендон. – С каких пор слово родителей перестало быть для вас законом?»
– С тех самых, как вы решили нас разлучить! – кричит Уильям, сжимая ладонь сестры.
– Никто вас не разлучает, родной! – испуганно машет руками Элизабет. – Просто будьте благоразумны…
Близнецы ударяются в слезы. Обнимаются, утыкаются друг другу в плечи и так крепко цепляются за одежду, что стиснутые кулаки белеют. Брендон щелкает пальцами, привлекая внимание Евы.
«Милая, придется тебе поспать с Сибил, пока они не смирятся. Уильяма мы с мамой возьмем к себе. Элси, раз все вот так поворачивается, давай подумаем о разных школах с августа. Уильяма можно отдать в кадетский корпус. Элси?..»
Она молчит и смотрит на плачущих детей. И по ее лицу видно, что ей сейчас куда больнее, чем им. Она осторожно подходит, кладет ладони на вздрагивающие светлые вихры.
– Солнышки мои, мы вас очень любим. И никогда не попросим о том, о чем можно было и не просить. Пожалуйста, успокойтесь. Если вы хорошенько подумаете, то увидите, что ничего особенного…
Близнецы отрываются друг от друга, поднимают на мать заплаканные, несчастные глаза.
– Мы – одно, – повторяют они вместе. – Одна кровь. Один голос. Одна жизнь. Кроме нее мне никто не нужен. Кроме него мне не нужен никто. Говорите, что любите нас? Вы все врете. Любящие люди никогда не пожелают зла любимым. Все взрослые лгут, потому что никто из вас не умеет любить так, как мы!
Брендон встает из кресла, берет Сибил за правую руку, Уильяма за левую и разводит по разным комнатам.