«Тишина».
– Именно. Ева спит, последние дни она ложится сразу, как поужинает. Это нормально? Сибил и Уильям еще не собрались ко сну, они сидят и читают. Не шумят, не бегают по лестнице, не устраивают погром и беспорядок. А когда они только приехали, вспомни, какой гам стоял в доме. Сейчас эти трое напоминают тени, Брендон.
«Младшим мы запретили…»
– Они слушаются. При мне ни разу не коснулись друг друга. Сибил вчера позволила Еве вплести в волосы ленту. Просто позволила. Ни радости, ни интереса. Даже в зеркало не взглянула после. Сказала, что я теперь точно не буду их с братом путать, и ушла читать. Брендон, что с ними? Они ведут себя так, словно живут в тюрьме.
«Близнецам трудно понять, что они взрослеют. Я тоже не думал, что они настолько тяжело это воспримут».
Элизабет убирает детские вещи обратно в шкатулку, со вздохом закрывает крышку.
– Пойду уложу младших.
«Ты им разрешила спать вместе?», – хмурится Брендон.
– Да, но я сама буду на соседней кровати.
«Элизабет, это неправильно! Если мы что-то решили, нельзя менять тактику!»
Она трет усталые глаза ладонью, развязывает на шее Брендона шелковую косынку. Расстегивает пуговицы на рубашке.
– Папа тоже устал и идет спать. Мама дожидается, когда уснут детки, и возвращается к папе. И не маши на меня руками, родной. У меня не получится каждую ночь заматывать Сибил в простыню, чтобы она не вырвалась и не убежала. Уильям до утра плачет, как это можно выдержать? Нет, Брендон. Пусть будут вместе, я прослежу, чтобы они не… не…
Она краснеет, запинается, вздыхает и смотрит на Брендона с отчаянием. Он кивает, показывая, что понял и все в порядке.
«Иди. Я подкину топлива и лягу. Буду тебя ждать. И прошу: не нагнетай плохие мысли. Я тебя люблю».
Элизабет ополаскивается в ванне, переодевается в длинную ночную сорочку и поднимается на второй этаж. Тихонько заглядывает в комнату Евы. Девушка спит, обняв одеяло. Элизабет на цыпочках проходит, поправляет подушку под головой Эвелин, слегка касается остриженных волос.
– Я тебя тоже люблю, мам… – вздыхает Ева.
– Спи, моя девочка.
Близнецы сидят на подоконнике, разложив на коленях альбом для рисования, и старательно выводят какие-то узоры и линии.
– Малыши мои, пора спать! – хлопает в ладоши Элизабет. – Утром у кого-то день рождения, вы не забыли?
– Сейчас, мам, – хором отзываются они. – Надо закончить рисунок.
Элизабет разбирает детям кровать, перестилает простыню, взбивает подушки. Кладет себе подушку и одеяло на диван. Присаживается рядом с близнецами у окна, заглядывает в рисунок. На листе бумаги словно стоит зеркало, которое отражает изображение, сделанное красным карандашом Сибил, – но в синем цвете карандаша Уильяма. Абсолютно одинаковый узор из спиралей, петель, переплетающихся геометрических фигур, переходящих одна в другую.
– Удивительно. Что это? – спрашивает Элизабет.
– Перекрестки и отражения, – отвечает Сибил.
– Мам, ты можешь сосчитать до двадцати, и мы закончим, – не отрываясь от рисунка, говорит Уильям.
Элизабет терпеливо ждет, когда они завершат. Синхронные движения карандашей по бумаге завораживают, заставляют веки тяжелеть. Как сквозь вату, Элизабет слышит голоса детей:
– Все, мам, мы закончили! Ма-ам?..
Она стряхивает оцепенение, улыбается.
– Надевайте пижамки – и прыг в кровать! Уильям, выйди, сестра переоденется. Потом ты, Сибил.
Через десять минут Элизабет спит глубоким сном рядом с детьми. Близнецы прислушиваются к дыханию матери, улыбаются в темноте. Сбрасывают на пол одеяло и подушки, расстегивают пуговицы на пижамных рубашках. Обнимаются, медленно поглаживают друг друга ладонями по худеньким спинам. Уильям развязывает ленту, вплетенную в волосы Сибил, сестра нежно проводит пальцем по его губам.
– Улыбаешься… – еле слышно шепчет она.
– А у тебя мурашки, – откликается Уильям.
– Это от счастья. Погладь меня еще.
– Да. Мама спит. Мы вместе.
– Навсегда?
– До конца времен. Давай загадаем?
– Чтобы никто не разлучил нас никогда-никогда.
– До конца времен.
Праздничный Нью-Кройдон пестрит флагами, гирляндами из цветов и афишами, зазывающими горожан на самые разные развлечения. Сибил и Уильям едва не выпадают из окна машины, глазея по сторонам, и Ева то и дело шикает на них, призывая сидеть спокойно.
– Мелкашки! Ну-ка, уселись ровно! Не посмотрю, что у вас день рождения, обоим влеплю!
– Ева, Ева, гляди – рыбы над крышами! Здоро-о-овые! – восторженно вопят близнецы. – Мам! Вон мисс вся в монетках!
– Ар-р-р! – выдыхает Эвелин, отвешивая звонкие шлепки по ягодицам младших.
На пару минут в машине воцаряются тишина и дисциплина, никто не вылезает в открытое окно и не скачет нетерпеливо на сиденье, но…
– Ева, Ева! Гляди – змей! И бантики в хвосте! Раз, два… четыре… семь! Семь бантов! Как он их поднимает? Мам, пап, мороженое правда будет?
Элизабет на переднем сиденье тихонько посмеивается, украдкой наблюдая в зеркало заднего вида за детьми. Эвелин корчит матери недовольные рожи. С самого утра у нее болит голова и радоваться празднику не получается. Хочется разогнать близнецов, вытянуть ноги и потребовать у Этьена ехать быстрее. Но память услужливо подсказывает: «Ты не с Этьеном больше, дорогуша», – и Ева снова раздраженно рявкает на младших:
– Ну пять минут посидите спокойно, а? Вы меня затолкали, банда!
– Ева, тише. Они давно никуда не выбирались, – с укоризной качает головой Элизабет.
– Мам! Ну не четырехлетние уже! Обратно поедем – ты с ними сядешь!
– Ух ты – цирк! Ева, гляди! – восторженно вопят близнецы.
Уильям перебирается через колени старшей сестры на сторону Сибил, чтобы лучше видеть. Эвелин сдавленно стонет, закатывает глаза. Перспектива провести с младшими весь день абсолютно не радует.
«Спихнуть их Алану, запереться в его каюте на „Мнемозине“ и поспать, пока мы летать будем», – мрачно думает она, глядя в окно.
Центр города перекрыт из-за праздничного шествия, и Брендон пускает машину в объезд. Еще пятнадцать минут Еве приходится терпеть восторженные вопли и прыжки на сиденье, время от времени раздавая дисциплинирующие шлепки. И когда авто наконец-то выруливает с шумных улиц на окраину и едет мимо череды однообразных доков Солта, Эвелин испытывает невероятное облегчение.
– Мам, во сколько у вас опера заканчивается?
– Около полуночи, родная. Мы вас подхватим с карнавала на побережье. Надо сразу договориться о месте встречи. Папа вряд ли найдет, где запарковаться у выхода с городского пляжа, потому давайте возле…
– Можно возле кинотеатра. Помнишь, где это?
Брендон кивает, поднимает левую руку: «Я помню».
– Отлично, – улыбается Элизабет.
У дока на повороте их встречает Алан. Машет руками, подпрыгивает на месте, как мальчишка. Увидев его, близнецы снова высовываются в окно, рискуя вывалиться или перевернуть машину.
– Да сколько ж можно! – рычит Эвелин, резко дергает младших на себя. – Я вас выпихну в следующий раз!
Близнецы плюхаются на сиденье, испуганно косятся на старшую сестру, Сибил придерживает брата за руку.
– Ева, – с укоризной окликает ее мать.
– Что «Ева»? Ну сколько можно скакать, как мартышки?
Брендон останавливает машину, и Алан по одному вытягивает близнецов в окно.
– Ага-а-а! – вопит он, щекоча младших. – Они потолстели на целый год! И носы вытянулись на дюйм минимум! С днем рождения, мелочь!
Сибил и Уильям хохочут, обнимая брата. Эвелин выходит из автомобиля, раздраженно хлопнув дверцей.
«Подожди», – останавливает ее Брендон.
– Ну что? – огрызается она.
«Держи себя в руках. Не порть им праздник, дай пошалить. Они и так слишком тихие последние дни», – просит отец.
Эвелин нервно дергает щекой, фыркает.
– Алан, какие планы? – обращается она к брату.
– Страшилище, где твоя коса? – удивляется он. – Нас в кафе не пустят, Коппер с дирижабля развернет, не узнав!
– Плевать на Коппера. Так куда двигаем?
– Сперва полетаем! – дуэтом кричат близнецы.
Алан кивает, ерошит их светлые кудри. Подмигивает родителям:
– Взрослые, счастливо отдохнуть. Мам, много не пей!
Элизабет набирает в грудь побольше воздуха, готовясь выразить возмущение, но Алан нежно чмокает ее в щеку и подхалимски добавляет:
– Мамочка, ты у нас такая красивая, что тебя точно попытаются споить. Отец, ты с нее глаз не спускай!
Сибил и Уильям тянут брата за руки в сторону дока, Эвелин вяло машет родителям и спешит за Аланом и близнецами.
У входа в ангар Алан останавливается, строго смотрит на младших:
– Мелочь, внимание! Сейчас вы услышите много незнакомых слов. Большинство из них вам повторять нельзя ни при каких обстоятельствах. На всякий случай лучше ничего не повторять. Ясно?
– А что, только нам? А Еве можно?
– Ева их и так знает, – меланхолично откликается сестра.
– А что это за слова? – хитро сверкая глазами, вопрошают близнецы.
– В большинстве своем – страшные заклятья воздушных пиратов. У тех, кто не умеет ими пользоваться, растут волосы на руках, – делая страшные глаза, отвечает Алан.
– У тебя волосы на груди от этого, да? – серьезно спрашивает Уильям.
Алан делает вид, что подавился, машет руками.
– Фланнаган! – кричат ему из ангара. – Какого ты тут болтаешься, у тебя увольнение до утра!
– Живу я здесь! – орет Алан в ответ. Подмигивает близнецам и Эвелин: – Ну, пошли. Полетаем над городом.
Вчетвером они поднимаются на механическом лифте к платформе, соединенной деревянным мостком с гондолой «Мнемозины». Близнецы восторженно перешептываются, вертят головами, рассматривая зеркальное брюхо дирижабля, цепи, удерживающие «Мнемозину» в ангаре. Алан загоняет младших на борт, просит следовать за ним и ничего не трогать. Сибил и Уильям осторожно проходят за братом. Маленькие руки аккуратно поглаживают снасти, деревянные лакированные перила.