Потом в искривленном ранней муштрой сознании Карла Петра Ульриха годы, проведенные в казарме отца, воспринимались как самые светлые и радостные, но на самом деле все было иначе.
На девятом году Карла Петра Ульриха произвели из унтер-офицеров в секундант-лейтенанты.
Вот как это было…
Праздновался день рождения герцога-отца, и во дворце давался парадный обед. Девятилетний Карл Петр Ульрих в мундире стоял на часах рядом с взрослым сержантом у входа в зал, где давался обед.
Ребенок был голоден, а герцог-отец, показывая гостям на сына, весело посмеивался над его мучениями. Истязание прекратилось, когда велели подавать второе блюдо.
Герцог приказал сменить маленького часового и, когда тот подошел к столу, поздравил его лейтенантом. Только после этого Карлу Петру Ульриху было позволено занять место за столом согласно новому званию.
Эпизод этот дает представление об особенностях «голштинской педагогии», которая в том и заключалась, что ребенок как бы сразу становился взрослым и вместо игр оказывался включенным во взрослую жизнь.
Во всяком случае, о голштинских игрушках Карла Петра Ульриха не известно ничего, словно ребенок и не играл вообще… Профессор П. И. Ковалевский утверждал, что Петр III «природы не любил, к животным был безжалостен».
Однако самые тяжелые испытания ждали Карла Петра Ульриха впереди. После смерти отца к нему приставили воспитателя — кавалерийского офицера Брюммера.
Придворные злословили, что он воспитывает принца точно так же, как лошадей на конюшне. На это Брюммер резонно отвечал, что за те ничтожные деньги, которые он получает, принц и не заслуживает лучшего воспитания.
Система воспитания, по Брюммеру, была жестокой, почти садистской.
Учеба давалась Карлу Петру Ульриху нелегко, а Брюммер, вместо того чтобы подбодрить воспитанника, изощрялся в изобретении все новых и новых наказаний.
То и дело ребенка оставляли без обеда, а чтобы усилить воздействие наказания, заставляли его, голодного, стоять с нарисованным на шее ослом в дверях столовой и смотреть, как весело пируют взрослые.
Часами стоял Карл Петр Ульрих голыми коленями на горохе, пока колени не распухали.
Его привязывали к столу и секли розгами и хлыстом…
Удивительно, что эти бессмысленные жестокости совершались над будущим монархом — кроме голштинской короны, одиннадцатилетний мальчик был наследником корон России и Швеции.
Даже когда Карла Петра Ульриха официально объявили наследником шведского престола, обращение с ним не переменилось. Правда, теперь хлыстом вколачивали в него уроки шведского языка и шведской истории, но хлыст остался прежним.
Распорядок дня был еще более ужесточен.
С утра до шести вечера принц должен был сидеть на уроках, с шести до восьми — заниматься танцами, «играть в кадриль» с дочерью госпожи Брокфорд, сумевшей подчинить своему влиянию наставника Брюммера.
Для игр и прогулок в расписании времени не оставалось.
— Зачем вы хотите сделать из меня профессора кадрили? — укладываясь спать, спрашивал Карл Петр Ульрих у своего наставника. — Разве императору обязательно танцевать кадриль?
— Как бы я был рад, если б вы поскорее издохли! — чистосердечно отвечал на это Брюммер.
С этим приятным напутствием и засыпал ребенок.
«Система» Брюммера сделала свое дело.
И так-то не очень крепкий от рождения, подрастая, Карл Петр Ульрих превращался в маленького уродца.
Портился и характер.
Екатерина II, впервые встретившаяся тогда со своим будущим супругом, оставила достаточно яркий портрет тринадцатилетнего наследника трех престолов:
«Цвет лица его был бледным, он казался худым и нежного телосложения. Этому ребенку приближенные хотели придать вид взрослого и для этого стесняли его и держали на вытяжке, что должно было сделать его всего фальшивым, от внешнего вида до характера».
…В России между тем дела шли свои чередом.
Потихоньку воевали с турками, исследовали и наносили на карту побережья Ледовитого и Тихого океанов, организовали в Петербурге грандиозную потеху, выстроив для свадьбы шутов Ледяной дворец на Неве…
Еще?
Еще казнили А. П. Волынского, заподозренного в злоумьпплениях против Бирона. 27 июня 1740 года ему отрубили вначале руку, а потом и голову. Язык ему вырвали накануне.
К судьбе Карла Петра Ульриха эти события не имели никакого отношения. Но три с половиной месяца спустя после казни Волынского императрица Анна Иоанновна слегла и семнадцатого октября, сказав Бирону: «Не боись!», отдала богу душу.
Продержался Бирон без Анны Иоанновны всего три недели.
7 ноября фельдмаршал Миних произвел дворцовый переворот, и Бирона сослали в Пелым, а власть в стране оказалась в руках Брауншвейгской фамилии.
Впрочем, также ненадолго…
Меньше чем через год вставшая во главе роты гренадеров Преображенского полка Елизавета Петровна вошла в спальню Анны Леопольдовны и разбудила ее словами: «Сестрица, пора вставать!» Брауншвейгская фамилия была свергнута.
Быстренько разгромив шведов, Елизавета Петровна приказала перевезти в Россию своего четырнадцатилетнего племянника Карла Петра Ульриха.
Заботилась императрица прежде всего о себе — нужно было закрепить престол за «петровской» ветвью семьи, но тем не менее, как пишет биограф Елизаветы Петровны, «императрица приняла сына любимой сестры и внука своего великого отца, как родная мать: поместила его в своем дворце, приставила к нему своих лучших учителей, заботилась о нем и ухаживала во время частых болезней.
Вскоре Петр был присоединен к православию и объявлен великим князем Петром Федоровичем».
В России подростку, не блещущему ни умом, ни развитием, предстояло заново учиться практически всему.
Ненужным оказался шведский язык. К Петру Федоровичу приставили учителей русского языка. Вместо лютеранского катехизиса предстояло постигать догматы православия…
Освоиться с подобной переменой нелегко и нормальному ребенку, ну а затюканному «голштинской педагогией» бывшему Карлу Петру Ульриху это оказалось вообще не по силам. Несмотря на хлопоты наставников, он так и не научился толком говорить по-русски, так и не смог уразуметь разницу в религиозных обрядах лютеранства и православия.
Так на всю жизнь и остался он без Бога, без родины…
В его бедную голову так и не вместилось осознание просторов России.
Как справедливо заметил психиатр П. И. Ковалевский, «в его лице маленькому человеку выпало исполнять должность великого человека»…
Беда заключалась не только в гигантском объеме новых знаний, которые нужно было усвоить будущему императору.
Все развитие Петра Федоровича пошло как бы наоборот…
В детстве из Карла Петра Ульриха пытались сделать взрослого человека, зато теперь, став Петром Федоровичем, с каждым днем все более превращался он в ребенка.
Импульс к этому обратному развитию дали, как это ни странно, уроки профессора Штелина. Это был образованный, культурный человек, и хлыстом он, подобно Брюммеру, конечно же, не пользовался. Отчаявшись добиться должного прилежания от своего ученика, Штелин решил научить великого князя хоть чему-нибудь…
Древнюю историю он излагал, показывая старинные монеты…
По медалям Петра I читал курс новейшей истории…
Штелин приносил из Кунсткамеры забавные диковинки, чтобы сообщить великому князю хоть какие-то сведения из географии и механики.
Фортификация изучалась по картинкам в книге «Сила империи», где были изображены все русские укрепления от Риги до китайской границы.
В результате незаметно для самого учителя уроки начали превращаться в игру.
Подводя итоги трехлетнего курса обучения, Штелин докладывал, что он старался «извлечь пользу из каждого случая. На охоте просматривали книги об охоте с картинками, при кукольных машинах (тогда начали входить в моду механические игрушки. —Н. К.)объяснен механизм и все уловки фокусников; при пожаре показаны все орудия и их композиция; на прогулках по городу показано устройство полиции».
Подобные «уроки» сгодились бы для малыша пяти-шести лет, но великому князю исполнилось уже восемнадцать…
Среди заводных игрушек появились тогда в России настоящие «механические картины». В музее игрушки в Сергиевом Посаде хранятся их образцы.
Одна из «картин» называется «Праздник в швейцарской деревне».
Когда заводишь этот праздник, начинает звучать музыка; на террасу хорошенького домика выходят гости и начинают танцевать; распахиваются окошки в соседних домах, из них выглядывают люди. С ветки на ветку перелетают птицы…
Точно не известно, какие «механические картины» были у Петра Федоровича, но, разглядывая «Праздник в швейцарской деревне», так легко представить, с каким болезненным восторгом вглядывался он в механически размеренную жизнь, совершавшуюся под стеклянным колпаком…
Не эти ли игрушечно выверенные перемещения и казались ему идеалом, к которому должно привести неупорядоченную жизнь свалившейся на него империи?
С каждым месяцем Петр Федорович все более становился ребенком. Забывая о своем возрасте, о своем положении в государственной иерархии, вскоре после свадьбы с Екатериной он вдруг увлекся игрой в куклы, которых выписывали для него из Европы, Китая и Индии.
Целые представления устраивал он с этими куклами.
А реальная жизнь если и занимала его внимание, то всегда нелепо и странно…
Известен случай, когда, играя с куклами, Петр Федорович вдруг услышал голоса из-за двери, что вела в помещения императрицы Елизаветы Петровны. Дверь эта была наглухо закрыта, и великий князь только сейчас и обратил на нее внимание. Он немедленно притащил коловорот и начал сверлить дырку. В соседней комнате сидели императрица и гетман Разумовский, а на гетмане — какой восторг! — был не мундир, в котором Петр Федорович привык его видеть, а стеганый атласный халат.
Открытие настолько восхитило будущего императора, что он — а ему было уже больше двадцати лет! — немедленно собрал прислугу, чтобы она тоже могла полюбоваться на тетеньку и полураздетого гетмана…