– Бегом, – сказал один стражник.
И второй побежал, на ходу формулируя свой доклад. Что-то типа: тот, что остался в покоях, просил вас прибыть… Бегом? Срочно? Быстро? Стражник прогромыхал по ступеням, чуть не грохнулся перед самым застенком, поскользнувшись в темной луже.
– Там… – начал стражник, распахнув дверь.
Начальник храмовой стражи отвернулся от подвешенного за ноги человека и посмотрел на вошедшего:
– Требуют в покои? Бегом?
– Ага, – кивнул ошалевший от неожиданности стражник.
Непоколебимый быстрым шагом вышел из пыточной. На ступеньках ускорил шаг, и, чтобы догнать его перед входом в личные покои Светлого повелителя, стражнику пришлось бежать. Стражник, остававшийся возле двери, подобрал отвалившуюся от изумления челюсть и распахнул дверь.
Бес объяснил ситуацию. Кувшин нужно извлечь и доставить.
– Понял, – кивнул Страж, искоса глянув на плачущего помощника младшего сборщика. – Я заодно пошлю жреца. На случай, если там заложен какой-нибудь талисман. Нам не нужно, чтобы кто-то узнал о наших действиях?
Бес посмотрел на Бродягу. Бродяга кивнул.
– Вот и замечательно, – сказал Страж.
– Что там с поклонниками Разрушителя? – спросил Бес.
– Сто двадцать человек. Уже взяли. И еще три сотни возьмем к утру. – Страж тяжело вздохнул.
– Думаешь, все?
– Все, – уверенно сказал Страж. – Берем даже с перебором. Тут лучше перебрать. Я бы вообще брал семьями…
Начальник храмовой стражи хотел еще что-то сказать, но передумал, махнул рукой и вышел.
– Длинная получилась ночь, – сказал Бродяга. Калека продолжал скулить.
– Пусть его унесут, – поморщился Бродяга.
Бес открыл дверь и распорядился. Стражники вытащили помощника младшего сборщика и положили его на пол в коридоре. Вдоль стены, чтобы не мешал ходить. Ничего с ним не станется, решили стражники. Все равно к утру мужик будет украшать собой площадку для казней.
Один из стражников зевнул. Ночь была длинная и скучная.
Замечательная была ночь, если вдуматься. Рыбаки гуляли уже вторые сутки и не собирались прекращать это приятное занятие. Не каждый день выпадает почувствовать себя героем. Далеко не каждый. «Клоаку» еще не отстроили, так что гуляли в доме у Щуки. Идею гулять именно там подсказал Зануда, а Младший щедро предложил оплатить угощение и музыкантов. «Ну и ладно, – подумал Щука. – Пусть жена видит, какие у него, Щуки, друзья».
Жена, раззявившая по привычке пасть, по этой пасти схлопотала походя и заткнулась.
– И чтобы у меня! – пригрозил Щука. – Я т-те!..
Рыбаки довольно заржали. И Щукина жена решила подождать до конца праздника. Потом выясним, без свидетелей, кто хозяин в этом доме. Тем более что Зануда успел пошептаться с хозяйкой дома еще в первый вечер. После этого она нет-нет да и бросала быстрые взгляды в сторону Младшего. А Младший наливал вино Щуке и время от времени произносил тосты за друга, за его дом и за его жену.
«Сон был в руку, – подумала Щукина жена. – Такой симпатичный мальчик…» И с таким замечательным вкусом – понял, что не эти расфуфыренные потаскухи из Верхнего города, а такие, как она, по видавшая виды женщина, могут доставить радость мужчине. И кстати, гораздо дешевле, сверкнуло в голове. Богатенький мальчик.
А Щука был счастлив. Воевать не пришлось. Жив, здоров. Оружие и снаряжение сдал без проблем, не то что, например, Горластый, который, оказывается, не получил той части панциря, которая защищает спину, и не смог этого доказать при сдаче. Горластый попал в список царских должников и некоторое время был печален и тих. Но вино и музыка настроение ему к концу первой ночи значительно улучшили. И теперь он громче всех орал, одобряя очередной куплет песни Слепого.
В Семивратье после падения солнца и похода к пролому среди нищих значительно прибавилось калек. Подвязанные руки, костыли, падучая и слепота. Могло сложиться такое впечатление, что солнце обрушилось прямо на тайный сход нищих. Почти все слепые нищие города теперь кричали о том, что глаза им выжгло осколками солнца. Или осколками камня, когда боги молниями копали ров.
Слепой у Главного рынка, который раньше пробивал на жалость рассказами о своем героическом поведении у стен Проклятого города («И уже у самых ворот настиг меня подлый камень, а то взяли бы мы уже тот город»), теперь рассказывал, как он одним из первых бросился к пролому, чтобы грудью защитить родимый город. А тут как раз молния как жахнет! И наступила темнота! Подайте на пропитание…
Пара-тройка увечных даже попытались сообщить, что были покалечены в горячей рубке со степняками, но номер не прошел. Слишком много народу было в походе. Увечных немного помяли, и они вернулись к старым рассказам о разбойниках и акулах.
Слепой, который прибился к рыбакам, был приятным исключением. Он не рассказывал о своих подвигах, не просил милостыню, а зарабатывал себе на жизнь сочинением песенок и стихов. Вначале он, придя из пострадавшего от кочевников села, кормился у строителей, но потом привязался к рыбакам.
– …а не надо, твою мать, ночью окна открывать! – закончил очередной куплет Слепой.
Рыбаки захохотали. Слепому поднесли чашу вина, тот залпом выпил, закусил парой оливок и, нащупав свою семиструнную арфу, снова запел.
Все жадно внимали. Так жадно, что не заметили, как Щукина жена выскользнула из дома во двор. И как, после пинка Зануды, за ней следом вышел Младший. Движения его были немного неуверенные, но указания Зануды он помнил четко. Ублажить и пообещать. К тому же жена рыбака была бабой ничего себе, а не помесью крокодила с бегемотом, как поначалу опасался Младший. А оказавшись с ней наедине в сарае, Младший понял, что полезное может быть и приятным.
Выпадало Щуке идти в войско по-любому.
Но Щука этого не знал и пока веселился.
Веселились в Семивратье многие. Почти все. Кто на радостях, а кто за компанию. Даже городская стража ни к кому особо не цеплялась. И начальник городской стражи, учуяв от своих стражников запах вина, не хватался за дубину. Праздник. По приказу царицы – праздник.
Царица также радовалась вместе с народом, приносила жертвы и возносила хвалу. Днем. А этой ночью она снова сидела в своей спальне и тихо подвывала, глядя на звезды. Самой ей казалось, что она напевает песню. Но Жеребец, который вторую ночь дежурил под дверью, думал иначе. Воет, сука. Сидит и воет. И чего она вздурила? Жеребец потер щеку. Он ведь хотел как лучше. Порадовать. Чего она? Если так пойдет и дальше, то не видать ему больше царицыного ложа. И подарков тоже не видать.
Жеребец покосился на дежурящую возле дверей служанку. Та усмехнулась, когда Жеребец снова подошел к двери и осторожно поскребся.
– Пошел ты… – сказала из-за двери царица и подробно объяснила, куда Жеребцу нужно идти.
Служанка прыснула. Жеребец снова постучался. Еще не все потеряно. Не все. Нужно только постараться.
Дверь распахнулась, на пороге стояла царица, не потрудившаяся даже прикрыть наготу.
– Я ведь могу тебя приказать удавить. За попытку соблазнить царицу.
Жеребец сглотнул.
– Уходи, – сказала царица.
– А… – Жеребец откашлялся, – а потом, когда муж вернется, что ты будешь делать?
Служанка спохватилась, будто забыла что-то в соседней комнате, и убежала. Умная девочка. Такие разговоры лучше не слушать.
– А что ты мне прикажешь делать? – спросила царица.
Жеребец оглянулся по сторонам:
– Я войду.
Царица отступила в глубь комнаты. «Половина дела сделана», – подумал Жеребец.
В спальне было почти темно, только небольшая лампада возле домашнего алтаря бросала по стенам слабые отсветы. Из города доносились выкрики празднующих горожан и музыка.
Жеребец протянул руку к царице, но получил по ней весьма чувствительный удар.
– Забудь. Ничего больше не будет. И ничего не было. И если тебе нечего сказать…
– Есть, – выдохнул Жеребец. – Есть. Ты сама подумай.
Жеребец прошелся по комнате, прикидывая, насколько свободно можно говорить. Ладно, по-простому.
– Прикинь, если завтра война закончится, возьмут они Проклятый город. Наш любимый царь вернется. Зацени, приходит он сюда, на это вот ложе, раскладывает тебя, весело имеет, а назавтра устраивает гулянку с шалавами, приказав тебе сидеть на своей половине и терпеливо ждать, когда его снова на постненькое потянет.
Царица отвернулась и подошла к раскрытому окну.
– А тут еще окажется, что захотел наш царь наследника получить, а ты ему наследника не можешь подарить, бесплодная ты… – Жеребец ухмыльнулся, увидев, как дернулись плечи царицы.
Он знал, куда можно побольнее ткнуть.
– Он с твоим бесплодием мирится только потому, что это твой город. Твое приданое. Но если ты умрешь, то…
– Я все это знаю, – безжизненным голосом произнесла царица. – Что дальше?
– Дальше… Дальше он вернется с войны. – Жеребец даже рискнул подойти к царице сзади почти вплотную.
От волос царицы пахло полынью. Пахло волнующе и опасно.
– Он ведь может уже знать, что ты его не так чтобы очень ждала.
– Может.
– И ищет только способ тебя наказать и не потерять город. Твой брат ведь еще жив?
– Жив.
– Значит, твой муж поначалу сделает вид, что ничего страшного не произошло. Будто вернулся любящий муж к верной жене. И даже разделит с тобой ложе, предварительно разрешив тебе помыть его в бассейне. Разрешит?
– Да.
– Ты славная баба, – произнес Жеребец и сделал паузу, но царица его не оборвала. – Но ты слабая женщина. Ты одна с ним не справишься. И никого не сможешь привлечь к этому делу – сдадут. А я – нет. Я не сдам, мы с тобой повязаны. Когда твой муж снимет доспехи и уберет оружие, ты меня кликнешь – и я приду. И муж твой подохнет. Вместе с ним можно будет утопить одну из твоих служанок, будто это она его убила. Или еще кого.
Царица обернулась. Замерла. Жеребец ждал.
– Я не могу столько ждать, – сказала царица. – Сколько еще там продлится эта осада. Я хочу…
Царица вдруг провела рукой по лицу Жеребца. Без ласки, а так, словно пыталась на ощупь вспомнить его черты.