Гигант Николас стоял в полном обмундировании на коленях перед коротышкой Бадди и умолял того сделать ему нехорошее. Нервно стараясь распахнуть обширную камуфляжную куртку Николаса пошире и блестя собственной взопревшей лысиной, Бадди старательно выводил фломастером на груди возбужденного партнера очень, очень неприличное русское слово.
Все присутствующие ржали в голос. Одновременно. Ехидно улыбался даже О'Салливан.
Кто пронес на территорию стратегического объекта пиво, Глеб сознательно не стал выяснять, поскольку наградной напиток «Гинесс» с удовольствием потягивал в сторонке разомлевший от внезапной европейской славы мичман Козлов.
— Рекомендую при мне этих слов не произносить!
Многим предупреждение капитана Глеба показалось тоже забавным. Десять-двенадцать почитателей народного творчества опять дружно захохотали.
— Мичман, бросай свою соску, осмотри личный состав и выводи взвод строиться!
Козлов встал со скамейки и с размаха утерся рукавом.
— А то!
Загрохотали по каменному полу новенькие твердые башмаки, запахло ремнями.
В этот момент в ту же самую тугую дверь вошли два матроса и офицер. Из первого по правой стене шкафчика матросы, не говоря ни слова, аккуратно взяли гражданские вещи — сначала обувь, потом одежду на вешалке и тщательно, стараясь не помять, положили их в большой новенький мешок из крафт-бумаги. Офицер ловко щелкнул по верху уже закрытого мешка пломбиратором.
— Эй! Что они делают?! Это же мои брюки! И кроссовки, и ноутбук!
Длинный бородатый немец в возмущении бросился к Глебу.
— Все в порядке, камрад. Это представители властей. Так ваши личные вещи будут в полной сохранности, не волнуйтесь! Возьмите с собой только предметы личной гигиены, фотоаппараты, видеокамеры. Ну и зажигалки, сигареты, прочую мелочь, какую не лень таскать на своих плечах.
Остатки предыдущего непристойного смеха как-то разом исчезли из помещения. Люди, до сих пор бывшие разными, вдруг превратились в одинаковых и очень серьезных. Они с изумлением смотрели на своих знакомцев, переглядывались, расправляли складки новой одежды, прощально складывали прежнюю.
Матросы споро упаковали все вещи в отдельные бумажные мешки и занесли их в дальнюю комнату, стальную дверь которой офицер открыл и закрыл своим ключом. В той же связке, на ремешке у пояса, он нашел маленькую медную печать, завязал веревочку на дверях и, слегка поплевав на печать, твердо поставил на зеленом пластилине нужный оттиск. И также тщательно — печать, ремешок, связка, ключи — он собрал эти предметы воедино и положил в карман.
Знакомо подмигнул капитану Глебу Никитину. И Бориске.
Потом матросы и капитан-лейтенант решительным шагом вышли из раздевалки.
Новобранцы тоже потянулись к выходу.
Форма на всех была очень чистая и не огорчала на первый взгляд никаким размерным несоответствием.
Глеб Никитин обернулся.
В дальнем углу большой комнаты, стоя на коленях, продолжал в одиночестве пыхтеть оружейник Хулио.
— Проблемы?
— Я сейчас, еще минуту!
Заботливо рассматривая бумажные бирки на новеньких трусах, смуглый итальянец отбрасывал некоторые неподходящие, но большинство их них одобрял, сворачивал и поспешно запихивал в свой военный рюкзак.
— Зачем тебе двенадцать трусов?!
Глеб в самом деле заинтересовался феноменом.
— Я вырос в бедной и практичной семье. В очень практичной семье, товарищ!
Жуликовато, но умно Хулио посмотрел прямо в глаза Глеба и вскинул рюкзак на плечо.
Во дворе казармы, залитом утренним желтым солнцем, возле квадратного столика под грибком, Бориска уже выстроил свой дисциплинированный и как-то стремительно помолодевший в новом обличии коллектив.
Глеб откашлялся.
— Так! Для того чтобы игра удалась, нам нужно правильно разделиться на команды. Не будем зря тратить ваше время и мои нервы. Запоминайте!
У нас будет три состава. Члены той команды, которая наберет меньше всех баллов и будет последней на финише игры, сообща оплачивают выпивку для всех остальных на прощальном «Ужине Боевого Братства». Команда, показавшая худший результат каждого дня, дежурит сутки на кухне.
— А как мы запомним, кто с кем соревнуется?!
— Справедливо. На правом рукаве каждого из нас будет повязка — для каждой команды своя особая.
Из предусмотрительно поданного Бориской рюкзака капитан Глеб взял две стопки разноцветных повязок и бросил их на стол.
С почти страшным боевым кличем, поправляя на ушах великоватую военную кепку, маленький ирландец первым набросился на бело-синие, с красным квадратом в центре, тряпочки.
За ним сплоченным клином, оттирая всех, к столику решительно двинулись все немцы. От земляков отстал, увлекшись нарисованным на фасаде казармы чудовищно огромным угрюмым танком, бременский Крейцер.
Второй комплект повязок, из которого Бориска предусмотрительно ущипнул одну для себя, достался англичанину Макгуайеру, Тиади, Хиггинсу и тихому молчаливому шведу. Последнюю из них, красную с желтым крестом, с дощатой поверхности двумя пальчиками поднял, неодобрительно сжав свои и без того узкие губы, милый человек О'Салливан.
— Я утром посмотрел счет из гостиничного бара. Вчера вы кушали там преимущественно виски и ром. Первая команда так и будет называться — «Виски». Бело-синие, направо! Вашим капитаном будет Тиади.
Следуя вашим питейным пристрастиям, другую команду я назвал «Ромео». Ее капитан…
Помедлив, капитан Глеб ухмыльнулся.
— Капитаном «Ромео» будет Бориска. Небольшая безалкогольная добавка к вашему вонючему рому не помешает.
Облеченный неслыханным доверием молодой полководец густо покраснел.
Тут же сверкнул черными глазками Хулио.
— А в третьей, что пьют?
— Это будет моя команда. И называется она «Джин».
Из немецких рядов кто-то ехидно выкрикнул.
— Ты что, слабый, как тоник?
— Тоником будут все остальные в моей команде. Наш цвет — зеленый.
Перед пустым столом, не совсем понимая ситуации, застыл растерянный Николас. Этот большой человек и обижался-то как-то масштабно, и думал медленно. Его взгляд, исполненный соревновательной муки, порадовал Глеба.
— Босс, мы же одолеем проклятых киборгов?!
— Несомненно. Обещаю.
— Послушай, помощник, ты бы распорядился, чтобы коллеги себе на рукава повязки попрочнее пришили, а не завязывали. Верное дело — потеряют.
— Ага, сейчас!
Бориска соколом сбросил с плеча рюкзак и вытащил оттуда коробочку с общими швейными принадлежностями.
— Капитаны команд, ко мне!
И опять Глеб Никитин молча улыбнулся.
…Жизнь небольшого военного города шла мимо них не особенно-то и спеша, ничем не отмечая многочисленного присутствия на своей территории граждан стран — членов НАТО.
Остановился около газетного киоска через дорогу сутулый российский капитан третьего ранга, какой-то весь не очень убедительный, с черной китайской сумочкой через плечо, с торчащей из нее ручкой складного зонтика, потом прошел в ту же сторону еще похожий офицер, с такой же сумкой. Потом сразу двое с зонтиками, еще… Казалось, что множество местных военно-морских офицеров посвятили себя суетливому ожиданию внезапного пагубного ливня.
Куда-то вразнобой прошагал унылый матросский строй, человек пятьдесят.
«Мои-то орлы побоевитей выглядят…»
Кто там шел впереди, Глеб не заметил, но замыкали процессию два самых замызганных матросика, с красными флажками в руках. Им было просто весело и разнообразно идти в такой час по гражданской улице, а некоторых внимательных окружающих забавляло, что эти двое топали по тротуару в надувных резиновых жилетах. В очень старых, грязных, но, несомненно, когда-то весьма оранжевых…
— Зачем это они так?
Маленький ирландец тоже удивился морским спасательным жилетам посреди летнего города.
— Для обеспечения безопасности передвижения пеших колонн. По инструкции им положено быть в чем-то ярком. Другого, очевидно, ничего не нашлось.
За флажконосцами расслабленно шествовали два годка и кургузый молодой мичманенок. Старослужащие матросы с наслаждением кушали разноцветное мороженое. Младшему командиру лакомства, очевидно, не досталось, и он просто подхихикивал на ходу своим важным подчиненным.
— Глеб, а у нас сегодня будет еще свободное время?
Незаметно возникший рядом бельгиец требовательно смотрел на него.
— Опять? Не терпится?
— Сам понимаешь. Ну, так как?
— Не спеши. Попозже определимся.
Тиади упрямо опустил голову.
— Ты что, мне не веришь?
— Наступает самое серьезное время. Я один не справлюсь.
На четком лице Тиади заходили желваки.
— Но ведь…
— Я сказал нет! Разговор окончен!
— Все, Глеб, мы готовы! Можно ехать на стрельбище!
От общей негромкой суеты к ним подскочил по-хорошему ловкий Бориска.
— Не суетись.
Оживление Бориски не иссякало, радостное настроение и энергия насыщенного событиями дня переполняли его.
— Во! И Виктор Никифорович всегда мне так говорит…
Парень осекся.
Совсем внезапно и неожиданно у них двоих возник повод просто помолчать. Сквозь высокие тополя Глеб смотрел на светлое небо, на редкие безмятежные облака, на черточки стрижиных полетов в теплой прозрачной высоте.
— Говорил… Ты прав, он всегда так говорил. И мне тоже.
Да, небольшая усталость чувствовалась, кровь в голове стучала еще нервно, но капитан Глеб Никитин уже улыбался.
В своей жизни ему иногда приходилось видеть, как моментально замолкали самые темные и бесцеремонные люди, почувствовав рядом с собой что-то необъяснимо прекрасное, как далеко прятали свою грубость отъявленные хамы, едва увидав в рассветной дымке волшебные силуэты Айя-Софии; как тихо блестел глазами пьянчуга-повар, поглаживая крохотную птицу, без сил упавшую на палубу их траулера посреди океана.
Точно также одинаково притихли и эти шестнадцать иностранных граждан, завороженные картиной близких морских волн за бортом и дальним горизонтом.