Мокрыми были не только искупавшиеся Николас и Бадди, но, в разной степени, и все остальные мореплаватели. Через несколько минут их камуфляжное барахло развевалось на веревках, в теплом дыму и в огневых искрах.
Длинные, маленькие, загорелые, бледные…
Солнце, конечно, еще грело, но на пустынном островке вовсю гулял пронзительный ветер, и поэтому вокруг горячих костров быстро образовались кучки обнаженных людей, страстно желающих согреться.
Они еще не были достаточно знакомы и поэтому считали необходимым оставаться «на людях» в нижнем белье. Даже в насквозь мокрых фирменных плавках, шортиках и голубых трусиках… Многие при этом упрямо и стыдливо дрожали.
И тут на сцене появился оружейник Хулио со своим неуклюже растопыренным рюкзаком.
— Оп-ля!
Полуголые туристы замерли от неожиданности, затем дружно и восторженно заорали.
На чистом пространстве желтого песка неподалеку от костров итальянец начал делать какие-то странные движения, похожие одновременно на неприличный танец, на стриптиз и на пассы заклинателя тропических змей.
Одной рукой он ловко снимал с себя свои узенькие белые трикотажные штанишки, а другой также сноровисто расстегивал рюкзак.
— Давай, красотка, давай! Тебе только шеста здесь не хватает! Притащите кто-нибудь ему весло из шлюпки!
Среди бела дня, на глазах у изумленных зрителей мужчина по имени Хулио добровольно оставался абсолютно голым. Ему было холодно, но он ничего при этом не стыдился.
Таинственно и зазывно поглядывая на лица своих товарищей, он медленно запустил руку в рюкзак, провел языком по губам, томно взглянул карим глазом на Мерфи, погладил свое худое бедро…
И внезапно выхватил из рюкзака, взметнув при этом вверх, огромные военно-морские трусы! Через секунду он уже был в сухом нижнем белье.
— О-о!
Толпа бесновалась. Хулио кривлялся и скромничал.
— Дай, пожалуйста, и мне…
Покрытый мурашками Николас протягивал к раскрытому рюкзаку руку, еле шевеля при этом толстыми синими губами.
— Дай…
И снова, как там, в казармах, по воздуху начали летать синие и черные сатиновые трусы!
Оружейник жестами фокусника извлекал смятые, но очень своевременные сухие «трусевичи» и бросал их в сторону страждущих. Размеры, так тщательно подобранные первоначально, не совпадали и через некоторое время по островку гонялись друг за другом щупленький Стивен Дьюар в развевающемся вокруг него «шестидесятом» и тучный Хиггинс, неприлично обтянутый в интимных местах сатиновым «сорок восьмым».
«Динамо» бежит?.. Ах, вы мои дыжентльмены удачи!»
Собрав с ближней веревки свое подсохшее обмундирование, Глеб Никитин оделся, подождал, пока остынут отодвинутые в сторону от огня его высокие солдатские ботинки. Потопал ими по песку, плотно зашнуровался.
Островок был действительно небольшой.
Несколько высоких старых деревьев, редкие кусты дикой смородины и облепихи. На другом, дальнем от их костров берегу, — с десяток мрачных валунов. Чей-то скромный дощатый домик с низким окошком, наверно летнее рыбачье убежище. Разбитые сваи древнего бревенчатого причала. И песок… Ярко-желтый у воды, темный в тени деревьев, серый с черными точками сухих угольков вокруг размытых давними дождями кострищ.
«Вот и славно…»
— Послушай… — Ян вздрогнул, резко обернувшись на слова Глеба. — Ты, случайно, своего протеже в кожаных штанах не просил за мной тут приглядеть, пока будешь сам отсутствовать?
— Чего? Про кого это ты, Глеб?
— Про Костика. Про Серякова. Я ему отказал тогда в сотрудничестве, и твой Костик, обидевшись, гордо удалился, но у меня все равно есть ощущение, что он вместе с артистами выступает в нашем шоу. Причем, не самостоятельно, а выполняет чье-то поручение.
Не поднимая глаз от своих босых ног, Ян заговорил быстро и убедительно.
— Да что ты, Глеб! Ничего такого нет, я же сам договаривался с артистами, они никого лишнего, а уж тем более человека со стороны, к себе в бригаду ни за что не подпустят! Это же им все заработанные деньги еще на один пай придется раскидывать, а Вадик Шацкий, знаешь, какой у них жмотистый! Из-за рубля удавится… А вообще, у артистов там никого похожего на Костю и нет. Ты ошибся. Ошибся, ошибся, я уверен! В темноте ведь можно запросто ошибиться!
— В темноте?! Это про какое такое темное время суток ты говоришь?
Глеб Никитин немного присел и с улыбкой поглядел снизу в глаза испуганного парня.
— Ты что-то знаешь, Яник, а? И скрываешь от меня? Это нехорошо… И, поверь мне, твоя жизнь в дальнейшем может сильно ухудшиться, если ты не расскажешь мне все подробно.
— Куда уж дальше-то…
Ян опять хмуро отвернулся и побрел к общему костру.
И в очередной раз Глебу не удалось уловить слабый миг понимания ситуации…
Путаясь в штанах и оттого прыгая на одной ноге, к нему весело подскочил верный Бориска. Как только мог, он старался стереть радостную улыбку со своей сияющей физиономии.
— Ты, это, Глеб… Ты ведь не обижаешься, что я выиграл? Ну, что вперед тебя так на остров пришел?
— Брось. У нас упал за борт член экипажа. Ты предложил помощь — я подтвердил, что отказываюсь. Ты продолжил гонку и выиграл. Все честно.
— Правда?! И ни капельки, ни капельки на меня не обижаешься?
— Не тарахти. Я же сказал, что гонка была правильная. Поздравляю тебя и твоих бандитов. Пусть только окорока свои розовые нам больше не показывают, а то Хулио сильно при их виде нервничает. Может не выдержать.
— У-уф! Классно! Спасибо, Глеб! Ведь меня к тебе сейчас Макгуайер послал, он же у нас яхтсмен и сказал, что нужно на всякий случай перед тобой извиниться, у них так все яхтенные рулевые после сложностей в гонках делают.
— Так и есть, правильно.
— А вообще… — Бориска, почти справившись со штанами, стал чувствовать себя в разговоре гораздо увереннее. — Вообще, знаешь, ты ведь гонку-то, может быть, и выиграл бы, только вот у тебя этот здоровый в воду перед самым финишем плюхнулся. А, может, и не выиграл бы, мы ведь тоже классно шли, еще бы минут десять и я бы тебя сделал…
— Застегни ширинку.
— Ой! Действительно ведь…
Потрепав Бориску по шее, капитан Глеб тем самым прекратил его снисходительные фантазии.
— Пошли к нашим. Пора собираться и двигать в лагерь. Там уже инструкторы вас ждут.
— А ты?
— А у меня небольшое, но очень волнительное дело намечается. Пошли.
— Погоди, Глеб… Тут вопрос такой возник, помоги мне, пожалуйста. Когда я на шлюпке командовал, то сам путал, что такое трос, а что канат, как их различать-то! И потом еще Тиади стал надо мной издеваться, говорить всем, что я ничего в парусном деле не понимаю…
— Издевался, говоришь? Тиади? Про веревки спрашивал? Ну, тогда вот.
— Чего?
Бориска недоумевал, рассматривая круглую фигуру, которую Глеб состроил из сомкнутых указательных и больших пальцев своих рук.
— Сделай также.
— Ну, сделал… И что?
— По правилам старой морской практики окружность троса могла достигать трехсот пятидесяти шести миллиметров, а вот если его обхват был больше, то такая значительная веревка уже считалась канатом.
— А зачем мне это?
Бориска удивленно смотрел на учителя сквозь круг, образованный его пальцами.
Ничуть не боясь обидеть мальчишку, Глеб захохотал, ясно сверкая глазами.
— Да это же и есть приблизительный максимум для троса. Если трос пальцами не сможешь обхватить, то смело спорь со всеми, что держишь в руках канат. Впрочем, сейчас много новых стандартов по этому поводу умные люди напридумывали, там есть разные мнения, но все эти уловки, я думаю, чтобы уклоняться от налогов. Не обращай на них внимания. Пошли к иноземцам.
Чем ближе они подходили к кострам, тем было шумнее.
Некоторые обсохшие и согревшиеся после еды оригиналы продолжали щеголять в сатине, но большинство уже прикрыло плоть верхней форменной одеждой.
— Поздравляю.
Капитан Глеб протянул ладонь Макгуайеру. Тот перехватил кружку с чаем в левую руку и, торопливо обтерев о куртку пальцы правой, с улыбкой принял рукопожатие.
— Где приходилось гоняться?
— Мы на Карибах с друзьями общую яхту держим, там этой зимой в двух гонках участвовали.
— На «Антигуа Классик» был?
— О, конечно! В Фалмуте! А ты откуда эту регату знаешь?!
Макгуайер изумленно оживился.
— Я тоже был в декабре на Антигуа. Меня волонтером на «Спартан» в гонку приняли, мы второе место в группе «В» взяли.
— Вот здорово!
Приподняв на лоб свои черные непроницаемые очки, Макгуайер наконец по-человечески улыбнулся.
— А я бы тебя сегодня все равно сделал!
— Кишка тонка.
— Чего, чего?
Яхтсмен никак не мог понять последнюю фразу Глеба Никитина. Тот кивнул Бориске.
— Уточни для товарища мое особое мнение.
Старые тополя были вроде как декоративные пальмы.
На их фоне, на перспективе далекого пространства золотого залива иностранцы начали щедро фотографироваться. Взяв пример с Хиггинса, который уговорил капитана Глеба и Бориску встать около костра вместе и щелкнул их так несколько раз; многие и сами захотели сделать памятные фото своих отважных командиров.
— Все, хватит! Я нефотогеничен. Вот этого многообещающего молодого человека можете снимать, сколько вашей душе угодно!
Загорелый и похорошевший победитель гонки Бориска с удовольствием позировал и гордо улыбался в объективы.
Кто первый задумал бросаться рюкзаками, Глеб не заметил.
Сначала над догорающим костром летал один тугой вещмешок, потом их было уже три, через минуту между рук гогочущих регбистов метались уже пять темно-зеленых пузырей с развевающимися брезентовыми лямками. Но скоро их хозяева поочередно распознали свое истязаемое имущество и отняли рюкзаки у вандалов. Все. Кроме одного. Бориска продолжал наслаждаться славой в лучах юпитеров, а его пожитки продолжали спортивно летать над бельевыми веревками.
— Эй! Стой!
Бросающие одновременно внезапно замолчали, а беспризорный Борискин рюкзак шлепнулся около самых костровых углей.