Леспок с трудом выбрался за пределы круга — Контраст вошёл внутрь. Куда же наметить следующий крест? Может, кентавр сдастся, если задеть его ухо, чтобы лишить слуха? Уверенности в этом не было, но Леспок решил попробовать. Он просто хотел поскорее закончить игру, чтобы привести себя в нормальный вид и посоветоваться с Ромашкой. Возможно, у неё будет идея, как уговорить жеребёнка отправиться с ними к своей взрослой жизни.
Тщательно прицелившись, фавн метнул крест, куда и планировал. Он попал. Кажется, ничего не изменилось.
— Как ты? — спросил Леспок.
Но кентавр смотрел в другую сторону: — Где ты?
Так вот каким оказался эффект; уши поменялись местами и теперь звуки доносились не с той стороны, где раздавались на самом деле.
— Прислушивайся к противоположной стороне, — посоветовал он жеребёнку.
Контраст обернулся.
— А, ну да, — сердито буркнул он. — Проблемы со слухом. Я должен был помнить. Ну, готовься, следующим я действительно тебя достану.
Это Леспоку понравилось ещё меньше, но пришлось вернуться в круг. Они использовали всего шесть крестов и, к сожалению, игра могла продолжаться ещё долго.
Контраст нацелил крест в грудь противника, в место прямо над сердцем. Странное ощущение, но неплохое — сердце биться не перестало. Тогда в чём смысл броска?
— Я перекрестил твоё сердце, — удовлетворённо сообщил жеребёнок. — Теперь ты будешь говорить только правду.
— Я и так всегда говорю правду, — раздражённо отозвался Леспок.
— Ты не понял. Расскажи о самом постыдном своём приключении.
— Я не обязан этого делать!
— А вот и обязан. Давай, говори.
И он обнаружил, что, и в самом деле, должен рассказать; сердце к этому просто принуждало. Вещь, в которой признаваться стыднее всего. Игра превращалась в настоящий кошмар.
— Я сидел на своём дереве, когда мимо пролетала стая гарпий, — начал он. — Это вредные создания с головой и верхней частью женщины, телом птицы и ужасным сквернословием. Им понравилось пачкать листья и ветви моего дерева своим помётом, срывать и уносить сандалеты, которым они всё равно не находили применения и просто сваливали в ближайшем буреломе. Поэтому я очень старался отогнать их, швыряясь камнями и сухими ветками. Я не ругался, потому что в этом гарпий никто переплюнуть не может. Они обожают устраивать состязания по ругательствам и серией бранных слов способны заставить покраснеть даже огра. Они просто хотели позабавиться, а я — отделаться от них.
— Затем до меня донёсся женский крик, и я увидел, что гарпии схватили нимфу в попытке утащить её с собой. Я слез с дерева и бросился ей на помощь, попутно отбиваясь от этих гадких созданий. Они так азартно меня проклинали, что листья по соседству увяли, а мои уши стали ярко-алыми. Но я всё-таки спас её, и гарпии улетели, продолжая сыпать проклятьями. «Ты пожалеешь!» — крикнула последняя, уносясь вдаль.
— Нимфа светилась счастьем и благодарностью. «Мой герой!» — всхлипывала она, обнимая меня своими нежными ручками и страстно целуя. Естественно, я вернул ей поцелуи с лихвой, и постепенно благодарность переросла в празднование, которое является отличительной чертой фавнов и нимф. Из-за только что пережитой опасности она была необыкновенно пылкой и воодушевлённой, как и я. Так что празднование получилось даже лучшим, чем всегда. Она целовала меня даже после того, как всё завершилось. Но, наконец, расслабилась, и я приготовился возвратиться на своё дерево.
— Но тут я увидел, что гарпии тоже вернулись и покрыли его помётом с верхушки до самых корней. Толстым его слоем была облеплена каждая ветка, листья зачахли, а сандалии с сандалетами сгнили. Пока я отвлёкся, свободный доступ к дереву был им обеспечен, и они воспользовались преимуществом на полную катушку. Я взглянул на нимфу и увидел, что она меняется; нимфа оказалась не настоящей, всего лишь иллюзорной гарпией, принявшей облик нимфы, благодаря заклинанию. Одной из той же стаи. «Хи-хи-хи!» — проскрипела она, расправляя свои грязные крылья, которые я принимал за руки. И улетела.
— Меня стошнило. Я не только не защитил своё дерево от осквернения, но и спарился с грязной самкой гарпии. Они обманули меня дважды и сделали таким же ничтожным, как и моё дерево. Конечно же, я отчистил нас обоих при помощи вёдер воды из ближайшего источника, но на это ушло несколько дней. А запах держался несколько недель. Но я не мог очиститься морально. И потом эта курица время от времени пролетала мимо, хихикая и напоминая о моём позоре. Чтобы забыть о пережитом унижении, мне понадобилось целых полвека, и я надеялся, что больше о нём не узнает никто и никогда.
Леспок умолк. Он сделал то, что от него требовалось: поведал о своём величайшем позоре. Благодаря принуждению креста, которое не мог игнорировать.
— В этом не было твоей вины, — утешила его Ромашка. — Они обвели тебя вокруг пальца.
— Я буду рассказывать это всем и каждому! — воскликнул Контраст. — Какая чудная история!
В этом юнце-кентавре определённо присутствовало нечто, что совершенно Леспоку не нравилось. Так что в свой черёд он запустил крестом Контрасту в рот.
Сработало. Жеребячий язык завязался узлом, и изо рта Контраста больше не выходило ни одного внятного слова.
— Думаю, я готов прекратить игру, — сообщил Леспок, получив такой весомый перевес на свою сторону. — А ты что скажешь, Контраст?
— ФФФппрвдопаож.
Так я и думал. Значит, ты согласен, и игра закончена.
После этих слов его тело вновь стало таким же, как прежде, а кресты выросли из земли на тех же местах.
— Я сказал совсем другое! — запротестовал Контраст.
— Да? А мне показалось, что именно это. Полагаю, теперь нам придётся сыграть заново.
— Ещё бы! И на этот раз я точно выиграю.
— Но не в кресты, — сказал Леспок. — У меня на уме игра получше.
Не существует игры лучше крестов!
— А вот и существует. Давай устроим соревнование: кто освободит больше народца из лимба.
— Но там нет никаких штрафов, так что неинтересно. Они просто разбегаются по своим новым территориям.
— Мы можем придумать собственные штрафы. Если ты проиграешь, ты должен будешь пройти с нами на запад до тех пор, пока тебе не исполнится тридцать.
— Но я же тебе сказал, что не хожу в зелёный. Я остаюсь тут, в жёлтом.
— Вот почему это отличный штраф. Тебе и впрямь не хочется этого делать, потому что ты знаешь: кобылка может тебя захомутать и превратить в до мерзости ответственного взрослого.
— Ага. Ужасная судьба.
— И, разумеется, ты можешь её избежать, если умчишься со скоростью ветра на восток. Тебе не придётся ничего там делать, просто дойди до точки, где тебе стукнет тридцатник.
— Ага. А потом я могу зажмуриться и галопом поскакать на восток, до появления роковой кобылы, — тут он хитро взглянул на фавна. — А в чём будет заключаться твой штраф? В случае твоего проигрыша?
Леспок сглотнул.
— Я буду играть с тобой в кресты целый день.
— Год!
— Неделю.
— Месяц.
Леспок смирился с ужасной необходимостью: — Месяц.
— Сделка! Давай играть, — он опять притормозил. — Но как мы определим победителя?
— Мы будем по очереди расспрашивать создания лимба. Кто отгадает больше талантов и освободит их, тот и выиграл.
— А что если мы ошибёмся?
— Если один из нас ошибается, он теряет очко. Тогда другой может задавать вопросы тому же существу и, в случае успеха, получает очко. Получивший преимущество в два очка выигрывает всё состязание.
Контраст всё ещё медлил, коварно выискивая лазейку в правилах.
— Сколько времени каждому отводится на вопросы? Я имею в виду, вопросы ведь можно задавать до бесконечности, пока не отгадаешь.
— Ценная подсказка. Нам нужен таймер.
— Там рядом растут песочные часы. Мы можем сорвать пятиминутки.
— Согласен. Как только песок перетекает вниз, время вышло.
— Пошли! Хочется побыстрее начать обыгрывать тебя в кресты.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — пробормотала Ромашка, пока они шли за песочными часами. — Если ты застрянешь тут на месяц, то опоздаешь к своему дереву.
— Знаю. Но мы обязаны привести его к сроку её жизни. Мне просто придётся очень постараться, чтобы победить в этом соревновании.
Глава 9
Они достигли зарослей песочных часов, которые вообще-то оказались плодами таймера разных размеров: от нескольких секунд до нескольких суток.
Контраст сорвал один из самых мелких.
— Этих хватит на три минуты.
— Откуда ты знаешь?
— Смотри, на них номер, — он поднял маленькие песочные часы, и Леспок действительно увидел на их дне цифру 3.
Затем они направились к площадке лимба, находившейся неподалёку.
— Кто первый? — спросил Леспок.
Кентавр поразмыслил, стараясь понять, какой вариант выгодней. Первый мог набрать на очко больше и оказаться впереди — или же потерять очко и перейти в отстающие. Самоуверенность юности взяла верх.
— Я первый!
— Как хочешь.
Они вступили в туман.
— А как мы решим, с кого начать? — поинтересовался Контраст.
— Каждый из вас будет выбирать объект для другого, — предложила Ромашка.
Оба — и кентавр, и фавн — были поражены идеальной логикой этого замечания. И оба согласились. Оно имело смысл.
Итак, Леспоку пришлось выбирать. Перед ними в ряд выстроились статуи, которым вроде как не полагалось говорить, пока с ними не заговорят первыми. Наверное, для них это и считалось первым намёком на возможность воплотиться в потенциальную реальность. Одной из статуй был почти симпатичный юноша, которого слегка портило только чопорное выражение лица. Леспок пожал плечами и указал на него.
Контраст приблизился к фигуре.
— Эй, ты, как тебя зовут? — Пока он говорил, Ромашка поставила на каменную плиту песочные часы, и песок послушной струйкой побежал вниз.
Фигура ожила: — Я Крещендо.
— Чей ты сын?
— Я сын принца Дольфа и принцессы Электры.
Его слова ошеломили Леспока, потому что ему довелось познакомиться только с близняшками Днём и Ночью. Однако он осознал, что любой паре родителей аисты в будущем могли доставить прибавление семейства, даже если сейчас возможные дети жили только в туманной перспективе или их вообще не было в замыслах. Такие дети могли существовать сотнями.