Юлиана помогала Анне облачиться в пышную робу и как раз прикрепляла к платью подруги голубую андреевскую ленту. Миних заметил, что у Анны дрожали руки. У Юлианы — нет.
Гвардейский мундир шел Юлиане гораздо больше, чем самое модное платье. О, странное время, когда женщины стремятся казаться мужчинами, а мужчины… Впрочем, настоящие мужчин остаются таковыми в любое время!
Задержавшись в дверях, Миних услышал обрывок их разговора.
— Ну же, Аннушка! Ну же, мой дружочек! — говорила Юлия. — Поторопимся. Нам пора. Тебе пора. Настал твой час!
— А что если неудача? — голос Анны дрожал. — Что тогда? Тюрьма, ссылка, монастырь? У меня отнимут Иванушку!
— У тебя скорее его отнимут, если ты промедлишь! Ничего не бойся, я с тобой!
Она закрепила андреевскую ленту пышным бантом, подвела Анну Леопольдовну к зеркалу. Та заглянула в серебристо-серую зеркальную глубь и вдруг отпрянула, обмякла, чуть не упала на руки подруге.
— Юленька! — срывающимся голоском воскликнула Анна. — Там… В зеркале…
— Что там? Только твое отражение. Ты чудо как хороша! Хоть и бледна немного.
— Там — Елизавета! Настанет день, и я паду перед ней. Видит Бог, паду…
Испуг Анны на мгновение передался бестрепетной Юлиане. Она замолчала. Крепко сжала руку подруги, со страхом всматриваясь в роковое зеркало. Миних понял, что пора вмешаться, иначе вся затея действительно полетит «к хренам собачьим», как говорят его солдаты.
— Пустой испуг, ваше высочество, игры дамских страхов, не более, — вкрадчиво начал он. — Вас ждут ваши верные войска, готовые идти за вас к победе — и только к победе!
— Разве вы не видите ее, фельдмаршал? — спросила Анна Леопольдовна, все еще во власти своего фантома. — Разве вы не видите в зеркале цесаревну Елизавету Петровну?! Если я этой ночью с вашей помощью свергну Бирона, другою такою же ночью она свергнет меня! Предательство за предательство, измена за измену… Что-то подобное сказано в Писании!
— Мужайтесь, ваше высочество, — галантно, но твердо произнес Миних. — В зеркале я вижу только вас, прекрасную и торжествующую! Вам нужно обратиться с речью к офицерам и солдатам, вашим верным защитникам.
— Вы и вправду не видите там Елизавету? — переспросила Анна. — Вглядитесь… И ты, Юленька, не видишь?
— Не вижу! — резко сказала Юлия, устыдившись своей минутной слабости. — Клянусь шпагой, я завтра перебью все зеркала в этом дворце! А сейчас я поколочу тебя, чтобы ты прекратила здесь трястись и падать в обмороки! Пошла, живо, ну!!
Юлиана грубо схватила Анну за локоть и буквально поволокла к дверям. «Ну, баба!!!» — восхитился Миних и поспешил на помощь, подхватив полубесчувственную Анну под другую руку.
— Я точно знаю, принцесса, верные люди донесли мне, что утром завтрашнего дня регент прикажет арестовать меня и Остермана, а вас с Антоном-Ульрихом отправит за границу! — зловеще шептал он в ухо матери императора, пока они с Юлианой влекли ее длинным коридором. — Или мы выступим сегодня ночью, или завтра они сожрут нас!
По отчетливому запаху табачного дыма почувствовалась близость кордегардии. Вдохнув этот мужественный запах, Анна внезапно обрела силы.
— Хорошо. — тихо, но твердо сказала она. — Пойдемте. Я готова.
Анна говорила уверенно и убежденно, как будто несколько минут назад не боялась зеркальной глади и не трепетала от страха. Иногда к ней приходила безумная, необъяснимая дерзость — такая, как сейчас. Она смотрела в глаза офицерам и солдатам, она призывала их к бунту против Бирона, и руки не дрожали, и неподдельная страсть звучала в голосе.
— Дети мои! Подданные моего сына! Спасите своего императора и Отечество. Россия взывает к вам! Регент намеревается убить маленького императора и возложить его корону на свою преступную голову…
— Прекрасно! — пробормотал Миних. — Она не так робка и проста, как кажется. Вовремя вспомнила про Россию!
— Идите и свершите справедливость, но не мятеж! — продолжала Анна. — Арестуйте коварного злодея Бирона! Я приказываю вам! Ради Отечества и императора! Виват, Иоанн Третий!
— Виват, Анна Леопольдовна! — восторженно крикнул один из молодых офицеров, смотревший на одухотворенную черноволосую красавицу с внезапным обожанием.
— Виват!! Умрем за тебя, раскрасавица! На погибель Бирошке!!! — наперебой заорали уже не совсем трезвые офицеры. Робеть на глазах красивой молодой женщины (и даже двух) им было совестно.
Солдаты поддержали их нестройным, но одобрительным гулом. Образ юной прекрасной матери, призывающей их защитить малого ребенка, глубоко тронул их грубые сердца… Ведь это и было солдатское ремесло — защищать!
— Благословите на подвиг, ваше высочество, матушка наша! Разрешите к ручке приложиться! — слезно попросил кто-то из солдат.
— Благословляю вас, дети мои! — прочувствованно произнесла Анна и протянула измайловцам и преображенцам руку для поцелуя.
Они подходили, склоняли колени, прикладывались к этой руке, словно к полковой святыне. Анна крестила уходивших в неизвестность, возможно, на гибель, мужчин. В эту минуту она действительно жалела их всей душой и видела в них, таких неотесанных, пахших потом и табаком, своих братьев.
Последним к ней подошел старший адъютант Миниха фон Манштейн. Он был могуч и некрасив широким красным лицом, словно дикий вепрь, однако предельно вежлив и политичен. Щелкнув каблуками ботфорт и звякнув шпорами, он деликатно поднес покрытую солдатскими поцелуями ручку к своим пышным усам, как придворный щеголь.
— Удачи вам, друг мой! — сказала Анна. — Пусть благоволит к нам Господь. Ради моего сына…
— Тут главное, ваше высочество, как в любви, найти нужную дверь, — Манштейн счел возможным подбодрить даму шуткой. — Будет дверь, будет и Фортуна!
— О чем вы, сударь?
Манштейн ничего не ответил. Он поклонился, несколько вычурно, ниже, чем следовало, нарочито метя нечистый пол плюмажем своей шляпы, набросил плащ и вышел.
Вслед за ним вышел и генерал-фельдмаршал Миних. Этот не поклонился и даже не обернулся.
Анна и Юлиана остались одни в кордегардии. Юлиана сейчас безумно, яростно, до остервенения жалела о том, что не родилась мужчиной. Ей бы шагать сейчас вместе с гвардейцами, бряцая шпагой, навстречу славе и Фортуне… А, была ни была! Как же метки все-таки эти русские выражения…
— Ступай к себе, я кликну горничных, чтоб проводили тебя, — бросила Юлиана Анне почти пренебрежительно и кинулась вон следом за мужчинами.
— Куда же ты, Юленька? — воскликнула ей вслед Анна.
— По пути долга… Не бойся! Утром под твоими окнами будут кричать: «Виват, регентина Анна!».
Анна в отчаянии заломила руки, чувствуя, что удержать при себе подругу не удастся, и почти физически ощущая, как одиноко и страшно будет без нее…
— Юленька, вели хотя бы перенести Иванушку ко мне! В детской ему сейчас небезопасно…
— Хорошо, я распоряжусь… Мимоходом!
Юлиана бежала по Милионной вслед за шедшим скорым шагом отрядом Манштейна. Не много же паладинов поднял на всесильного регента генерал-фельдмаршал — человек сто, может, немногим больше… Юлиана догнала их легко, как удобно и хорошо ей было бежать в мужском платье! Только шпагу придерживала, чтобы не билась в ногах. Улица была пуста: один холодный, пронизывающий ветер с Невы летел рядом с гвардейцами. Наглый, резкий, дерзкий ветер… Ветер переворота. Такие ветры нынче в моде!
Манштейн заметил Юлиану, обернулся, спросил изумленно:
— Зачем вы здесь, сударыня?
— Чтобы видеть все, что случится, и первой рассказать принцессе!
— А вы не боитесь ввязываться в мужскую драку? — спросил адъютант.
— Я училась фехтовать, — ответила фрейлина, — Я удержу шпагу в руке, если понадобится.
— Не понадобится, я надеюсь, — отрезал Манштейн. — Об этом позаботится сам фельдмаршал Миних!
— А где он? — поинтересовалась Юлиана.
— Поехал верхами к воротам Летнего сада. Его пропустят — он накануне утром и вечером был у Бирона. А вслед за ним и мы войдем беспрепятственно. Ступайте, госпожа Менгден, подстройтесь к последней шеренге! Разрешаю вам идти не в ногу…
Юлиана радостно кивнула и отстала, пропуская мимо себя ряды гвардейцев.
Солдаты с сальными смешками и острыми шуточками миновали смелую девицу.
— Хороша девка! Гляди-кось, братцы: в портках все ляжки видать!
— Енеральша! Ей бы лошадь. Перед фрунтом верхами ехать!
— Жеребца ей!!
— Эй, зазнобушка, хошь — меня оседлай!
Молодой подпоручик-измайловец, шагавший с замыкающим плутонгом, резко прикрикнул на острословов:
— Спрячь зубы, выбью!
Перед Юлианой он сменил тон и прикоснулся рукой к шляпе:
— Сударыня, извольте идти со мною, чтобы не сбивать солдатам шага. Так мне будет покойнее.
— Только не вздумайте меня защищать, — фыркнула обиженная Юлиана.
— Если дойдет до дела, еще как вздумаю, — спокойно ответил офицер. — Потому что надеюсь, вы тоже будете защищать меня. В бою надобно стоять один за другого!
Это были слова товарища, Юлиана благодарно улыбнулась офицеру и зашагала рядом.
Ворота Летнего сада были распахнуты. Миних, по всей видимости, уже проехал внутрь, к резиденции регента. За воротами мерзли караульные преображенцы, натянув на уши шляпы, запахнувшись в епанчи.
— Стой, кто идет? — с ленцой спросил часовой.
— Друг! — ответил Манштейн, не замедляя шага.
Часового этот ответ, видимо, устроил, и охрана ворот пропустила гвардейцев беспрепятственно.
Однако возле резиденции регента караульные взяли фузеи наизготовку. Миниха было не видать нигде. Помахивая эспонтоном, к отряду приблизился высокий офицер с обыденным, невзрачным лицом. Узнал Манштейна, поприветствовал его:
— Доброй ночи, подполковник! Какая надобность привела вас сюда в силах столь тяжких?
— Сущие пустяки, капитан, — оскалился адъютант Миниха. — Желаю арестовать бывшего регента и преступника Эрнста Иоганна Бирона. Эй, ребята, слушай меня, — крикнул он преображенцам. — Бирошку арестовывать идем! Ступай с нами, кому мать Россия дорога!