. Она ожидаемо вспомнила и пригласила его в Петербург, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, в каком отчаянном положении находится Анна.
Фельдмаршал Миних сбросил Бирона с шахматной доски власти, но Анна не удовлетворила буйный аппетит победителя. Миних не стал генералиссимусом, и, стало быть, он — ее враг или скоро превратится в такового. А в спину дышит принцесса Елизавета, пожалуй, самый опасный игрок, потому что она — любимица гвардии!
В покоях Анны, как прежде, без умолку трещали птицы: попугай, египетский голубь, скворец и два соловья. Аннушка любит птиц, но сейчас ей, видимо, не до них, иначе она бы заметила, как попугай передразнивает ее любимую Юлиану: «Аннушка, дрр-ужочек мой…».. Нет, заметила, смеется и с милой непосредственностью шутливо бросает в госпожу Менгден пригоршню рубиновых пуговиц с камзола павшего. Взгляд правительницы случайно упал на вошедшего, и, узнав Морица Линара, она на мгновение застыла с недоговоренным словом на полуоткрытых устах.
Линар церемониально поклонился обеим дамам. Но принцесса уже сорвалась с места, отбросила в сторону ворох распоротых камзолов, и, издав совершенно неполитичный визг женского восторга, бросилась к нему на шею, словно подружка мародера на смазливого субалтрна. Что творится с нравами дам в этой северной столице?! Странная фрейлина при виде этого восторга чувств тоже недовольно поморщилась, но, очевидно, по иной причине.
— Мориц, любовь моя, ты снова со мной! — задыхаясь от счастья пролепетала Анна, едва оторвавшись от страстных поцелуев, которыми она покрыла лицо своего ветренного любовника.
— С нами! — едко заметила Юлиана.
— Только не с вами, фрейлин Менгден, — как будто шутливо, но несокрушимо отрезал Линар, и обратился к своей аманте с подчеркнутой официальность:
— Ваше высочество, принцесса Анна, могу ли я поговорить с вами наедине?
Анна одернула сбившееся платье, ответила не менее церемониальным реверансом:
— Охотно приму вас, господин граф!
Небрежно обернувшись к Юлиане, она сделала повелительный жест в сторону двери. Та недовольно фыркнула и скорчила обиженную гримаску, но подчинилась незамедлительно. Похоже, и с главенством в этой милой дамской парочке тоже произошел маленький переворот, и Юлий Цезарь в юбке теперь на побегушках у маленькой Анхен!
Наконец они вдвоем. Анна счастлива, но даже радостное томление влюбленного сердца не в силах скрыть, что душа правительницы встревожена, неспокойна. И граф прекрасно понимает — есть отчего!
Линар нежно целует ее исколотые ножничками пальцы.
— Анна, мон амур, я застал тебя за очень странным занятием… Удивляюсь, что ты не поручила его слугам. Самой спарывать золотые галуны с чьих-то старых кафтанов! Занятие — не для правительницы России…
— На этих старых кафтанах столько золота, что хватит заплатить верным нам людям! Это же камзолы Бирона, его братьев и… несчастного сына его!
— Но зачем же самой стараться?!
— Никто не должен знать, что я собираю средства…
— Для чего?
Анна поднимается на цыпочки и шепчет на ухо Морицу:
— Для того, чтобы провозгласить себя императрицей!
— Императрицей? А как же твой сын?
— Иванушка придет к власти, когда станет взрослым. Но у меня так много врагов…
— Принцесса Елизавета?
— Говорят, адъютант фельдмаршала Миниха не так давно ходил к ней, — шепчет Анна, вместо слов любви. — Ах, Мориц, милый, если бы ты знал, в какой я опасности…
— Здесь нужно знать наверняка. Что значит — говорят? За твоей соперницей следят, я надеюсь? Ты обзавелась верным или хотя бы хорошо оплачиваемым тобою человеком в ее окружении?
— Мне докладывали, что — да.
— И что доносят из логова цесаревны?
— Что Елизавета отказалась от услуг фельдмаршала. Но это ничего не значит. Она может возглавить гвардию сама…
— Именно потому тебе так нужна поддержка военных… Было столь опрометчиво с твоей стороны сразу после… ммм… известных событий ошарашить Мишиха, обойдя его производством в генералиссимусы! И ради кого? Твой муж… Едва ли он годится в главнокомандующие!
— Я знаю, Мориц… И Юленька так говорит… Но я не могла поступить иначе! Миниху нельзя позволять забраться слишком высоко, иначе он расправит крылья и полетит еще выше… И он не обожжется, подобно Икару, а, наоборот, затмит нам солнце…
— Что же теперь?
— Теперь нам остается только один прожект, при воплощении которого ты и застал нас, Мориц. Мы обращаем имущество Биронов в звонкую монету. Если мне не по силам тягаться с цесаревной Елизаветой в сердцах наших бравых гвардейцев, я сделаю это в их карманах. Я смогу погасить долги по жалованию гвардии и щедро одарить ее деньгами, вплоть до последнего нестроевого. Этим-то золотым ключом я и затворю сердца наших всемогущих усачей от Елисавет! Ведь ей нечего им дать, кроме своих улыбок и этого гадкого пирога из моркови…
Тут Аннушка уставилась на обожаемого Морица с видом маленькой девочке, ждущей получить конфетку в награду за примерное поведение. Однако Линар, хоть и оценил интригу прожекта правительницы, не спешил хвалить его.
— Несомненно, Анхен, это сработало бы, если бы ты имела дело с германскими наемниками. Но здешние гвардейцы не таковы… Награду они, конечно, возьмут, не откажутся. Однако в решающий момент в них могут взыграть идеальные чувства, и улыбка Елизаветы покажется им ценнее твоего золота… Не забудь — они же русские!
Анна отмахнулась, не скрывая раздражения:
— Ах, оставь, солдаты везде одинаковы. И, мейн либер Мориц, я хочу немедля просить тебя участвовать в нашем прожекте, если я дорога тебе…
— Смотря в каком качестве, мон амур…
— Слушай, молчи и не возражай, мейн либер! Некоторые драгоценные камни из нашей добычи придется продать за границей. Мы отправим тебя с ними в Дрезден, столицу твоей Сакосонии, чтобы ты организовал нам выгодную сделку продажи!
— Но я едва приехал!
— Значит, тебе не придется распаковывать дорожных кофров, мейн либер. Ты поедешь, как только камни будут готовы к отправке. Я могу доверить сей драгоценный груз только тебе, своему самому верному, единственному другу!
Тут снова последовали объятия, поцелуи и даже слезы. «Не везет мне с Аннами в России, — думал Линар, механически изображая страсть. — То одна выперла меня до границы с драгунами, теперь другая отправляет назад с грузом драгоценностей… Придется опять объясняться перед курфюрстом, что я за посол такой, которого постоянно гоняют обратно… Однако стоит сначала посмотреть на камушки! Может, с ними можно будет забыть и о дипломатической карьере…».
— Ах, Мориц, ты мой преданный рыцарь, моя последняя надежда в этом злом, жестоком мире, — горячо шептала Анна, побуждая Линара к любовным ласкам, на его взгляд — весьма неловко. Ему вдруг стало стыдно. Одинокая, истомленная постоянным чувством опасности женщина вручает ему сокровище, с которым связывает свою последнюю надежду на спасение. Говорят, у графа Линара нет совести… Совести-то нет, конечно, но присвоить себе эти драгоценности он все равно постесняется. Он поедет в Дрезден, продаст их и сделает все, чтобы выручить за них ожидаемую Анной сумму. А уж если выгорит что-то сверху, тогда не грех будет пополнить на этой сделке и свои капитальцы! Анна ведь не знает цены бриллиантам, она привыкла носить их, а не торговать ими…
— Скажи, мон амур Анхен, а твоя верная оруженосица фрейлейн Менгден извещена о моей роли в сем прожекте? — осторожно поинтересовался Линар.
— Юленька — мой лучший друг и опора! — с пафосом ответила Анна, как видно, боясь признаться в своем одиночестве. — У меня нет от нее секретов!
— Это уже хуже, — задумчиво пробормотал Линар. Юлиана — умная и трезво мыслящая женщина, она сумеет и назвать истинную цену камней, и предупредить правительницу о возможных махинациях «посланца любви».
Потому граф немедленно перешел в наступление на опасную посредницу:
— Анхен, я убежден, что сия мужеподобная особа взяла над тобою недопустимую власть! Во имя своего спокойствия, во имя нашей любви — удали ее! В ней нет более необходимости. Я стану твоей опорой! К тому же… Ей совсем незачем было знать об этом прожекте с драгоценностями!
— Нет, Мориц, не обижай Юлиану, — неожиданно горячо вступилась за подружку Анна. — Мы победим только втроем!
— Никаких втроем! — Линар ловко изобразил оскорбленную гордость. — Я не желаю ни этого солдафона Антон-Ульриха, ни этого солдафона в женском теле Юлиану Менгден!
— Ты напрасно сердишься, мейн либер! Юлиана стала очень покладиста в последние дни, ни в чем не перечит… И потом — она не солдафон, она тоже… мой рыцарь! В отсутствии тебя, Мориц…
— Ошибка природы, мон амур, вот кто такая твоя Юлиана! — наставительным тоном заметил Линар. — Тебе пора научиться опираться на мужчин, а не на женщин! Как это делает твоя соперница, Елизавета… Она знает толк в мужчинах!
— В мужчинах? — брезгливо переспросила Анна. — Вот уж кто понимает только в солдафонах! Ах да, есть еще этот малороссийский певчий… У нее ассамблеи — с преображенскими гренадерами… Вот и вся ее сила! Надо, чтобы гвардия отвернулась от нее и признала меня!
— Принцесса Елизавета далеко не так проста! И ты, мон амур, зря ее недооцениваешь… .
— Быть может, наоборот, вы все цените ее слишком высоко? И потом, Мориц, мне слишком многое надо объяснить тебе! Ты пока не все понимаешь… Нынче вечером будет куртаг. Ты всех увидишь — и друзей, и врагов. Но сначала мне нужно переговорить с ювелиром Позье. Он давно ждет…
— Ты будешь говорить с ним одна?
— Нет, любовь моя, ты можешь остаться!
— Только при условии, что не будет присутствовать эта чудовищная Юлиана!
— Ладно, ладно…
Линар сочно улыбнулся. Первая победа уже достигнута — оценка драгоценностей пройдет без участия нежелательной свидетельницы, следовательно — устранена опасность его процентам от этой сделки! Что там потом, куртаг? Что ж, куртаг так куртаг, присмотримся, прислушаемся… А там — qui vivra — verra! Или, как говорят эти русские: поживем — увидим!