— Ну? — нетерпеливо произнес Таллис. — Адаго, рассказывай, что видишь!
Тот согласно склонил голову и заговорил:
— Устремления, которые я вижу, самые обычные. Вижу желание знаний. Успеха. Достижения своих целей. Желание изменить мир к лучшему. Желание любить и быть любимым. Желание обрести семью. Еще вижу необычайно высокое желание выжить… — тут старик обратился уже ко мне. — Вас, должно быть, недавно пытались убить. Верно, юноша?
— Верно, — согласился я. — В последний раз — четыре дня назад. Да и вообще пытаются постоянно.
— Тогда такое желание более чем объяснимо.
Судя по разочарованному лицу Таллиса, он ожидал чего-то совсем иного.
— Спустись глубже, — велел он отрывисто.
— Прадедушке не хватит сил… — начала было целительница, но Таллис ее перебил: — Я поделюсь, — и камень в его перстне засветился.
Старик кивнул, его пальцы сжали мое запястье сильнее, а глаза, и без того яркие, будто засияли внутренним светом. В этот раз он заговорил не сразу.
— Под верхним слоем желаний действительно есть глубинные. Вижу… Вижу стремление… Хаос должен быть повержен. Из хаоса должен родиться порядок. Четкий порядок. Идеальная структура. Высшая правильность.
Старик затряс головой и отпустил мою руку.
— Впервые встречаю столь странное глубинное желание.
— Ты до этого сказал — «глубинные». То есть оно не единственное? — напряженно спросил Таллис. — Там есть еще?
— Есть, — подтвердил старик. — Но, чтобы их увидеть, силы потребуется еще больше.
Камень в перстне засиял в несколько раз ярче, чем прежде.
— Бери столько, сколько нужно, — велел Таллис. — Я должен знать, что там!
Старик глубоко вздохнул и вновь обхватил мое запястье пальцами. Сейчас пауза длилась раза в три дольше.
— Второе глубинное желание борется с первым, — произнес он наконец. — Оно столь же сильное, но более светлое, более живое. Любопытство.
— То есть? — непонимающе переспросил Таллис.
— Второе глубинное желание — это любопытство, — повторил старик. — Любознательность. Сильнейшее стремление увидеть, понять и познать все, что только есть в мире.
На лице Таллиса отчетливо проявилось недоумение. Потом он потряс головой, будто сбрасывая морок, и велел:
— Иди глубже.
— Больше глубинных желаний нет. Глубже лишь суть, — отозвался старик.
— Тогда смотри суть.
— Но это опасно! — запротестовала целительница. — Прадедушка…
— Не вмешивайся! — оборвал ее Таллис, после чего добавил более мягким тоном: — Адаго, это важно. Пожалуйста, прошу тебя.
Старик отреагировал не сразу. Но потом все же согласно склонил голову.
Как и прежде, наступило молчание, но в этот раз я заметил разницу — глаза старика, такие ясные прежде, начали будто стекленеть, а потом вовсе заволоклись белой пеленой.
— Вижу, — произнес он будто чужим, странно-тягучим голосом. — Вижу великий океан. Бескрайний, бездонный, черный… — он резко замолчал и надрывно закашлялся, но мое запястье не выпустил. А когда целительница кинулась к нему, вскинул свободную ладонь, останавливая ее. — Океан заполнен водой — но эта вода жива и разумна. Способна принять любую форму… — голос старика вновь оборвался кашлем, на губах запузырилась кровь и начала стекать по его подбородку, но он продолжал держать мою руку, и, видно было, пытался сказать что-то еще. Что-то, наверное, важное.
Бесцеремонно оттолкнув стоявшего на пути Таллиса, целительница кинулась к старику, прижала левую руку к его груди напротив сердца и начала что-то торопливо нашептывать, правой рисуя руны. Пальцы старика, наконец, ослабли, и он меня отпустил.
Я поднялся и отошел в сторону, чтобы не мешать целительнице, и Таллис тут же цепко ухватил меня за предплечье.
— Что это за океан и что за разумная вода⁈ — потребовал он.
— Понятия не имею, — сказал я честно. — Узнал о них сегодня одновременно с вами.
Но Таллис, судя по его лицу, мне не поверил.
— У Рейна главная стихия — вода, — торопливо напомнил Теаган. — Причем, при призыве, она у него всегда приходит откуда-то из Северного океана — с кусками льда и рыбой, которая водится только там.
— Океан ладно, — согласился Таллис, — но почему разумная вода?
— А почему благословение Пресветлой Хеймы оказалось разумным? — тут же отозвался Теаган. — И что мы вообще знаем о глубинной сути всех стихий? Кстати, идеи об их разумности выдвигались неоднократно.
— Ересь, — пробормотал Таллис, но уже не так уверенно, и меня отпустил.
— Мы мало что знаем о носителях дара этера уровня иртос, — продолжил Теаган. — Возможно, в глубинах своей сути все они были связаны с разумными стихиями, вернее, с той стихией, которая являлась у них главной.
— Это всё абстрактные предположения, — Таллис меня явно в чем-то подозревал, только, похоже, сам не мог понять, в чем именно. — Ладно. Мы еще побеседуем обо всем в другой обстановке.
Когда мы выходили из покоев Адаго, который впал в забытье, быстро перешедшее в сон, я обернулся — и неожиданно встретился взглядом с правнучкой старика. Она смотрела на меня внимательно, пристально, ее лицо было холодно, а губы сурово сжаты.
— Теперь мы можем отправиться по домам и отдохнуть после дороги? — подчеркнуто вежливым тоном спросил Теаган, когда мы покинули дом старика.
— Нет, — коротко ответил Таллис. — Вы оба молоды и здоровы, без отдыха на части не развалитесь. Сейчас мы направимся в Обитель, где нас с тобой, мой дорогой да-вир, ждет долгий разговор, а наш юный друг продолжит то дело, которое так некстати прервали Недостойные Братья.
— Допрос младших магистров? — проговорил я со вздохом. — Но разве вы не хотите на нем тоже присутствовать?
— Допрос бывших младших магистров, которые уже выдали себя как предатели, — уточнил Таллис. — Так что я там не нужен. Братья Вопрошающие дадут тебе список вопросов и будут записывать полученные ответы.
Оставляя Обитель неделю назад, я опасался, что Таллис зальет ее кровью или натворит чего похуже. Обошлось. По крайней мере, никаких внешних изменений я не обнаружил: на площади у ворот все так же работали фонтаны, повсюду зеленели деревья, в воздухе плыли цветочные ароматы, по обе стороны от дороги гордо красовались дворцы и особняки размером поменьше, а мимо нас, по своим делам, спешили люди.
Впрочем, нет, одна разница все же была — отношение этих спешащих людей ко мне. Если прежде я ловил на себе удивленные, недоумевающие и подозрительные взгляды, то теперь они стали иными — любопытными, внимательными, оценивающими, а пару раз даже искренне-враждебными. Лица людей с враждебными взглядами я попытался запомнить — мало ли, вдруг пригодится.
И Братья Вопрошающие, встретившие меня у указанного Таллисом здания, тоже смотрели иначе — нейтрально, никак не показывая своего настоящего отношения.
Магистр, которого Братья Вопрошающие первым ввели в выделенный для допроса кабинет, выглядел ужасно. Ничего общего с тем холеным церковником, которого я видел неделю назад. И нет, никаких внешний повреждений я на нем не заметил, даже все ногти на пальцах рук были на месте, но кожа лица стала землисто-серой, под глазами пролегли черные тени, щеки запали, а прежде блестящие черные волосы висели сухой паклей, будто бы изрядно припорошенной снегом.
Да уж, подумалось мне, действительно ли Пресветлая Хейма оказала своим жрецам услугу, когда сделала их неподверженными для ментального воздействия?
— Вы его пытали? — не удержался я от вопроса.
— Мы выполняли приказ верховного иерарха и делали только то, что полагается по уложениям, — чопорным тоном отозвался Вопрошающий и протянул мне свиток с вопросами.
Вопросы оказались правильными, нужными, но своей детальностью напоминали те, которые мне несколько часов пришлось задавать недостойному Сантори. Кто втянул этого церковника в службу Великому Древнему, где и как это произошло, имена сообщников, места сборов, количество принесенных в жертву людей, и прочее, и прочее. На первый десяток вопросов бывший иерарх ответил правдиво, но потом то ли решил проверить мое чутье, то ли вопрос попался особенно неприятный.
— Ложь, — произнес я и развернулся к Вопрошающему, сидевшему за небольшим столом по мою левую руку. — Последний ответ не записывайте.
Тот кивнул и молча перевел взгляд на узника, который вздрогнул и заговорил вновь, в этот раз уже правдиво.
Когда список вопросов подошел к концу и бывшего магистра хотели увести, я упреждающе поднял руку:
— Подождите. — И обратился к узнику: — Что именно пообещал вам всем Великий Древний в обмен на предательство?
— Это вопрос не из списка, — прежним чопорным тоном подал голос Вопрошающий из-за своего стола.
— Верховный иерарх запретил задавать дополнительные вопросы? — спросил я у него.
Последовала короткая пауза, после чего Вопрошающий ответил:
— Нет, прямого запрета не было.
— Вот и отлично. — Но прежде, чем я успел задать вопрос, Вопрошающий заговорил вновь:
— Я доложу верховному о вашем самовольстве.
— Конечно, — отозвался я с некоторым удивлением, связанным не с самим фактом доклада, а с тем, что Вопрошающий решил меня об этом предупредить, — конечно докладывайте.
И обратился к узнику.
— Так что же вам пообещали?
— Бессмертие, — ответил тот тихо.
— Бессмертие? Но души людей и так бессмертны. После кончины мы уходим к Пресветлой Хейме, а потом либо остаемся в Верхнем Мире, либо перерождаемся.
Бывший магистр уставился на меня болезненно блестящими глазами.
— Но при перерождении память теряется, все приходится начинать с чистого листа. А он — он пообещал нам истинное бессмертие, вечность в своем теле, со своей памятью.
— И вы бы остались при этом людьми? — спросил я с интересом. — Не стали бы одержимыми? Безвольными марионетками демона?
Бывший магистр непроизвольно дернулся. Ага, то есть он сам понимал, что стали бы.
— Ты не представляешь, как он могущественен! Он показал нам будущее! Когда он придет, мир содрогнется, моря вскипят, с небес прольется огненный дождь, воздух наполнится ядом! Только верные ему выживут!