— Значит, они по-прежнему мечтают о троне? И это, по сути, игра в долгую?
— Похоже на то, — согласился Теаган. — Конечно, каждый из Старших кланов и многие из Младших ведут свои собственные хроники. Но древняя история пугает куда меньше, чем то, что видишь своими глазами.
Он немного помолчал, потом добавил:
— Завтра дана Вересия приглашена на аудиенцию к Таллису. Если хочешь, можешь тоже присутствовать.
— Зачем приглашена?
— В первый же день после нашего возвращения я приказал своим людям, находящимся рядом с корневыми землями Энхард, проверить услышанные тобой слухи. Когда все подтвердилось, я сообщил Таллису. Идея с аудиенцией была уже его собственной.
— Дана Вересия знает, почему ее вызвали?
Теаган пожал плечами.
— Таллис сказал, что придумает какую-нибудь достаточно невинную, но при этом важно звучащую причину. Не хотелось бы, чтобы дана вдруг заболела и потому не смогла посетить аудиенцию.
Значит, Вересия не будет знать о настоящей причине вызова.
— Я буду присутствовать, — решил я. — Неофициально.
— В каком смысле?
— В том, что о моем присутствии будешь знать только ты.
Теаган посмотрел на стену, сквозь которую я прошел в его кабинет, явно сделал из моих слов верный вывод и вздохнул.
— Зачем тебе скрываться?
Я поморщился.
— Дана Вересия знает меня в лицо, но при этом ей не известно ни мое имя, ни что-либо еще.
— Как понимаю, ваше знакомство прошло не очень удачно?
— Не очень, — подтвердил я. — Так что пусть дана и дальше остается в неведении.
Домой я добрался уже под утро. Добрался и завалился спать, успев наказать дежурному стражнику разбудить меня где-то в полдень. Аудиенция была назначена на поздний вечер, так что опоздать на нее я не опасался.
Увы, но нормально поспать мне не дали. До полуденной точки солнцу было еще довольно далеко, когда я проснулся из-за громких голосов, доносящихся из-за двери. Вернее, громкий голос был один, принадлежал Бинжи и звучал почти на грани истерики, а отвечали ему два других, негромких и увещевающих.
Что там стряслось?
Накинув рубашку, я подошел к двери и распахнул ее.
— Рейн! Скажи ему, что я не буду! Я не хочу! Я не собираюсь! — Бинжи немедленно вцепился в мою руку и, судя по его виду, вообще предпочел бы спрятаться у меня за спиной.
— Не будешь — что? — уточнил я, с недоумением глядя на двух других людей. Одним был приставленный к моим покоям стражник, а вторым — вчерашний целитель, лучший в столице, как сказал Теаган. Стражник смотрел виновато — явно потому, что не смог вовремя отослать нарушителей спокойствия — а вот целитель выглядел одновременно расстроенным и упрямым.
— Этот ребенок сам не понимает, от чего отказывается! — воскликнул он, вскидывая вверх руки. — У него талант! Невероятный, чудесный талант! Благословение богини! И тратить такое чудо на… на обучение обычной боевой магии! — целитель аж задохнулся от возмущения. — Это как выкладывать мостовую драгоценными камнями!
Он умоляюще уставился мне в глаза.
— Ну вы-то ведь взрослый разумный человек! Объясните мальчику…
— Я не буду лечить людей! — перебил его Бинжи. — Не хочу, ясно вам⁈
— Но… — снова начал целитель.
— Я их всех ненавижу! Всех! Ненавижу! Не буду лечить, пусть дохнут! — и с этими словами Бинжи протиснулся мимо меня в комнату и действительно спрятался мне за спину.
М-да…
Как там когда-то говорил Хеймес о своей старшей дочери? Для описания Бинжи его слова тоже хорошо подходили.
— Простите, но подростки, трудный возраст, эмоции через край, все такое, — сказал я целителю, который выглядел до слез огорченным. — Если Бинжи когда-нибудь передумает, я вам обязательно сообщу.
— Не передумаю! — донеслось из-за моей спины. — Никогда!
Целителя я сам лично проводил до ворот дома — и по дороге трижды его вежливо останавливал, когда он порывался вернуться, уверенный, что теперь точно придумал, как убедить «такого талантливого, но запутавшегося ребенка».
Там же, у ворот, выяснилось, что в особняк целитель проник при помощи обмана — заявил страже, что пришел проверить, как идет мое выздоровление. А потом наплел им, что Бинжи якобы тоже нуждается в осмотре, и что, раз я пока сплю, нужно позвать подростка. Целителем он был в городе очень известным, так что управляющий, которому доложили о его приходе, приказал немедленно его пустить… а сейчас, краснея и бледнея, извинялся передо мной за свой промах.
Сама Амана вернулась через пару часов — она опять занималась делами клана — и мы, наконец, смогли поговорить. Я рассказал ей все, что случилось, умолчав лишь о том, что увидел после смерти. Этот океан до сих пор меня сильно смущал.
Хотя чем больше я размышлял о случившемся, тем больше склонялся к мысли, что упомянутая Теаганом «ересь», касающаяся разумности и даже изначальной божественности всех стихий, ересью вовсе не была, и что бесконечный бездонный черный океан являлся зримым воплощением Воды. Правда, тогда получалось, что очень сильные маги, у которых какая-то одна стихия была особенно выражена — вот как у меня — после смерти сливались с этой стихией, а вовсе не шли на суд к Пресветлой Хейме, как считалось по церковным канонам…
Нет, рассказывать о своих выводах и тем подрывать основы религии я вовсе не собирался. Да и зачем? Пусть лучше все эти сильные маги продолжают верить, что за каждое деяние им воздастся так же, как и обычным людям, — меньше дурного совершат.
Глава 29
— Если энхардцы настолько могущественны, почему они не использовали свои способности против аль-Ифрит? — проговорил я вслух. Этот вопрос мелькнул у меня в голове еще во время рассказа Теагана. — Ведь твой родной клан сумел сильно им повредить… Скажи, а ты знала об их особых способностях?
Амана кивнула.
— Знала, хотя и не с самого начала кровной вражды. Наш клан начал вести хроники слишком недавно, но союзники поделились всем, что им было известно. Ты прав, это странно. Мой отец вообще предполагал, что энхардцы выродились и больше не могут использовать «серую смерть».
— Но ты так не думаешь?
— Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нет, дело скорее всего в другом. Лично мне приходило в голову три версии.
Первая — дана Инджи решила, что «игра в долгую», стремление убедить другие кланы, что энхардцы больше не маги смерти, важнее, чем месть. Погибших все равно не вернешь, а многовековые усилия предков пойдут прахом — в прямом и переносном смысле. Вторая — все разы, когда энхардцы использовали «серую смерть», это происходило на границах их корневых земель. Возможно, энхардцы просто не в состоянии его использовать на чужой территории. И третья — это заклинание берет от мага слишком высокую плату, потому его использовали всегда только как «оружие последнего шанса».
Я задумчиво кивнул. Да, любой из этих вариантов мог быть правдив. И, кстати, вторая и третья версии хорошо объясняли, почему восемь веков назад мои предки, уже захватив и столицу, и трон, отступили. Потому как, будь эту «серую смерть» так легко использовать, они могли бы уничтожить пару кланов прямо внутри их корневых земель, и остальные быстро присягнули бы им на верность… Хотя нет, тут еще открытым оставался вопрос, как прореагировала бы Церковь. Церковники не вмешались, когда нынешний императорский клан уничтожил всех Аэстус, но там использовалась обычная магия, а не магия смерти…
— Этот мальчик, Бинжи, который вернул тебя из мертвых… — перебил мои размышления голос Аманы. — Кто он?
Кстати, о прошлом Бинжи, увиденном мною, Амане я не сказал. Казалось неправильным рассказывать о вещах, которые я подглядел случайно и которые меня совсем не касались. Не говоря уже о том, что я был обязан Бинжи жизнью и раскрывать его тайну было бы верхом неблагодарности.
— Тоже студент, самый младший у нас в группе, — сказал я. — Другие студенты в дормиториях к нему плохо относились, я заступился. Потом он пострадал от заговорщиков-шибинов, и я отдал ему часть награды за их поимку…
Мы разговаривали, все еще сидя за столом, и Амана, слушая, наклонилась вперед, задумчиво опершись подбородком о руку.
— Понятно, — проговорила она, когда я дошел в рассказе до того, как позвал Бинжи поселиться в нашей с Кастианом комнате. — Но это не объясняет, что он такое. Обычному человеку не дано возвращать людей с того света.
— А кому дано?
— Богам, — отозвалась она. — Посланникам. Святым.
Хм…
— То есть я тоже могу? В смысле, вернуть кого-то из мертвых?
— Теоретически, — Амана кивнула. — Но далеко не все посланники это делали.
— Может, у тех, кто так не делал, просто не находилось повода или желания?
— Может и так, — Амана чуть улыбнулась. — Так всё же, насчет Бинжи?
Я развел руками.
— Ты же сама его видела. Богиня не придет в мужском теле, а представить, что Бинжи — это аватар Восставшего из Бездны… Ну, лично у меня совсем не получается.
Судя по виду Аманы, в этом она была со мной полностью согласна.
— А насчет посланника — может ли их быть два одновременно? — задался я вопросом.
— Нет, — она покачала головой. — По крайней мере, такого никогда не бывало в прошлом. И Восставший из Бездны посланников не отправляет — там, на Темном Юге, другая система.
— Если же представить Бинжи святым… — я вновь вспомнил ту ярую жгучую ненависть, которую ощутил, когда погрузился в его воспоминание. Причем, судя по сегодняшнему общению с целителем, не особо-то она смягчилась. И если в прошлом эта ненависть была направлена лишь на мучителей Бинжи, то сейчас распространялась на всё человечество со мною в качестве единственного исключения. Можно было, конечно, надеяться, что тут действительно виноват подростковый возраст и повышенная эмоциональность, но я на это не особо рассчитывал.
Мог ли святой ненавидеть людей? Судя по всем священным книгам, которые я прочитал — нет, не мог. Да и посланник не мог тоже — ему же полагалось людей спасать, так что такая ненависть противоречила самому смыслу его существования.