– Да, чёрт побери, да! – в деланом экстазе воскликнула я. – Что же это ещё может быть, как не любовь?
Шизофрения, например.
Мисс Бишоп недобро прищурилась.
– Ради всего святого, говорите тише!
– Как можно! Я же выражаю свои чувства!
– Пожалуйста, выражайте их умеренно и не привлекая к себе внимания.
– Мисс Бишоп… Мэри, неужели вы не рады тому, что Провидение послало вам меня?
– Рада. Но меня не радует, что вы ведёте себя безумно.
– А любовь разве не безумие? Милая Мэри, умоляю, сделайте меня счастливым. Пойдёмте к вашему батюшке, я попрошу у него благословения.
Мисс Бишоп взяла меня под руку.
– Пойдёмте.
Э… что?! Детка, ты что, переиграть меня захотела?
– А вы отчаянная особа, – начала я раскрывать карты. – Выйти замуж за незнакомого человека, предварительно опоив его бурдой под названием «Любовное зелье», это так… Нагло?
Выдержке мисс Бишоп можно было позавидовать. В кафе, куда я её привела с целью продолжить разговор, она вела себя уверенно, совершенно ничего не смущалась и заказала чай с лимоном и яблочный пирог. За мой счёт, разумеется.
Лишь бы хоть что-то выжать из врага.
Она не стала отнекиваться и сочинять на ходу нелепые отговорки. Да, хотела приворожить и, женив на себе, отомстить отцу Бена. Впрочем, она призналась, что не опечалилась бы, если бы я склеила ласты от её «зелья». В ответ я высказала ей всё, что думала о её методах и моральных качествах, но как будто выговаривала это всё бездушной стенке: девушка преспокойно хомячила пирог.
Страшно жить рядом с такими людьми. Вроде неглупые люди, а способны на поступки, достойные психов. И Мэри не одна такая. Например, коллега моей мамы, человек с двумя высшими образованиями, ходила к какой-то бабке, чтобы та навела порчу на любовницу мужа. И глупо, и жестоко.
– Я вам сочувствую, и лишь поэтому не собираюсь обращаться в полицию. Должно быть, мой отец поступил непорядочно по отношению к вашей семье, однако это не повод опускаться до его уровня. Действуйте цивилизованно, подайте на него иск в суд, только не травите больше никого. И вот ещё что: вы уволены. Я не пущу вас на порог нашего дома, даже не смейте приближаться к детям.
– О, вы так великодушны, – мисс Бишоп впервые позволила себе улыбнуться. Гаденько так. – А на что я должна кормить своих младших сестёр?
Из кафе мы разошлись по разным направлениям. Она в нанятом мной кебе поехала к себе, а я в препаршивейшем настроении и без гроша в кармане пошла пешком к Хантам.
Глава 13. Золушка
«Запомни, милочка, нам следует искать настоящего джентльмена. Иначе я бы сразу привела тебя на скотный двор…»
Вместо долгожданного тепла и уюта меня ожидала зона военных действий. Миссис Хант и Чарли не стеснялись переходить на крик, лишь бы провозгласить своё мнение единственно верным. Мать требовала, чтобы дочь поехала на званый вечер к какой-то большой шишке, а та, в свою очередь, пыталась отвоевать право остаться дома. Аргументы Чарли были мне понятны, и поэтому я немедленно встала на её сторону. Зачем насильно тащить человека туда, где ему скучно и неприятно? Однако миссис Хант стояла на своём, повторяя как мантру: «Мы должны выдать её замуж». Между этими двумя и так почти постоянно проходили пикировки на тему замужества, а предстоящий бал вовсе истрепал нервы обеим. Напрасно я думала, что ситуация сама по себе рассосётся – она только сильнее накалилась. Я боролась за Чарли как могла, пока не влезла Эмма. Не выношу детских воплей! Малая закатила истерику, потому что ей, в отличие от старшей сестры, хотелось и на бал, и замуж, а брать её с собой взрослые не собирались. Под давлением тяжёлой артиллерии я предложила составить им компанию, так как приглашение имелось и для Бена, и под шумок ушла в закат. Мне на правах больного (и никого не узнающего) можно было вообще никуда не ходить, но слово не воробей: раз вылетело, обратно не затолкаешь.
Что за бестолковый день…
Элизабет Хайнц уехала из Лондона. Профессор Пембертон мёртв. Где искать статуэтку, неизвестно. Как обратиться к этой золотоглазой нечисти, тоже непонятно.
Такими темпами я лично увижу детей и, может, внуков Чарли.
Пересмотрела свои вчерашние зарисовки, но свежие мысли не появились.
Самое время забиться в эмо-угол и начать жалеть себя.
– Варя, что там были за крики?
Бен. Странно, но только с ним я могу быть откровенна. Больше здесь нет никому до меня дела.
– Крики? – Я отошла от окна, чтобы шум дождя не заглушал его. – Просто Чарли не хочет на бал.
– Она не любит такие мероприятия. Ей невыносимо скучно, к тому же она плохо танцует, и это раздражает маму, – Бен даже не удивился.
– И мне придётся пойти в качестве группы поддержки, – вздохнула я.
– А ты сама не хочешь… Прости, пожалуйста. Ты же леди. Ты, наверное, хочешь быть, как все девушки, в красивом платье, ловить восхищённые взгляды окружающих, а придётся…
– Быть тобой? – Я приземлилась на стул и, закрыв глаза, откинулась на спинку. – Переживу. Это не первый мой испорченный бал.
Даже губы дрогнули. Уже год прошёл, а всё нелегко об этом говорить.
А началось всё гораздо раньше.
Мы с Женей Дегтярёвым были неразлейвода, дружили с начальной школы. Наперёд скажу, мы не встречались как парень и девушка. Ни о какой романтике между нами не могло быть и речи, Женька даже называл меня «братиш» или «бро». И общался со мной как с пацаном… Нет, не в том смысле, что звал пойти вместе на футбол. Он был порой слишком бестактным, но я старалась этого не замечать, хотя иногда дико обижалась на него, когда он, высунувшись с балкона, орал мне вслед: «Юки, ты опять свои трусы в ванной забыла!» А на ночёвку я ходила к нему каждую неделю. Женька помогал мне с домашкой, в которую я, попросту говоря, не врубалась, особенно с алгеброй, геометрией и физикой с химией. Я и так не светоч разума, да ещё музыкалка отнимала немало сил и времени. Мой дружбан же не был обременён дополнительными занятиями или кружками и вообще не любил напрягаться. Если бы не лень, был бы круглым отличником.
А ведь когда-то в олимпиадах участвовал, места призовые получал. Но ему было пофиг.
Зато он всегда был в курсе новинок кинопроката, следил за выходами альбомов популярных групп, первым играл в свежие компьютерные игры. С ним не было скучно, он часто цитировал героев из книжек и фильмов, подсовывал мне всякие интересности.
А ему нравилось, что я рисую и играю на скрипке.
В одиннадцатом классе нашей идиллии пришёл конец.
Он стал без причины уходить с уроков.
Потом стал пропускать целые дни.
Он отмахивался. Придумывал отговорки. А я, дура, верила.
Однажды я пришла к нему после уроков и увидела, что он как ни в чём не бывало играет в компьютер. В бардаке. Полуголодный. И невменяемый.
– Отстань, – в который раз повторил он, возвращаясь к игре. – «В школу ходи», «Срач убери»… Достала!
– Жень, что у тебя случилось?
– Отстань!!!
Меня напугала эта вспышка ярости. Женя выглядел психованным, хотя раньше мне казалось, что добрее и апатичнее нет никого на свете.
Как будто это был не он.
На следующий день он всё-таки появился в школе, но в упор игнорировал меня. Пересел на последнюю парту.
И я к нему не подходила. Изо всех сил демонстрировала обиду.
Двойки сыпались на Женьку как из рога изобилия. Его это злило, он рвал тетрадки и грубо матерился, словно пытался убить нежеланную оценку. Спустя примерно месяц он вообще перестал обращать внимание на свою успеваемость. Ему было абсолютно по барабану, сколько двоек и колов он наполучал, теперь его бесили только учителя. Одноклассники давно перестали с ним общаться.
И я тоже.
Может, это не по-товарищески, но я почти к нему не лезла. Наши редкие разговоры заканчивались его истериками.
А ещё я тогда от него узнала, что я, оказывается, «сука».
И девчонки подливали масла в огонь, шепчась по углам. Будто гадина Пономарёва отвернулась от своего парня, когда ему плохо. Будто он злится из-за того, что «она ему не даёт».
До сих пор поражаюсь, как в драку не полезла. Помню, часто снилось, как я расцарапываю морды особо языкастым сплетницам.
Правда была слишком горькой.
Я шла домой от репетитора по математике, когда зазвонил давно забытый рингтон. На дисплее светилось «Джокер». Женькин никнейм.
Он еле ворочал языком, я с трудом разобрала несколько слов. «Помоги», «умираю», «дома».
Плюнуть бы тогда на него, пойти домой, отдохнуть от долбаных цифр, но моя совесть мгновенно подняла тревогу.
Задыхаясь от бега, я влетела в отчего-то незапертую квартиру и нашла Женю без сознания на полу в ванной. Мне тогда хватило хладнокровия без лишних телодвижений и воплей вызвать «Скорую» и найти Женькин мобильник, чтобы позвонить его отцу.
Я не знала, что могу сама сделать. В ожидании помощи нервно ходила взад-вперёд, то пыталась дозваться больное худое существо, бывшее моим другом, то садилась в коридоре на тумбочку и разглядывала грязные следы на полу. С ним кто-то был в квартире, но, увидев, в каком тот состоянии, удрал, не заперев дверь.
Мне было страшно. Никто из соседей по лестничной клетке не открыл, хотя я до одури давила на кнопки звонков. Лишь из одной квартиры отозвался детский голосок, бесхитростно сообщив, что не пустит чужого, пока не придут взрослые.
Врачи с отцом Жени приехали почти одновременно. Мне велели не путаться под ногами и идти домой.
Однако прежде доктор, притянув меня за подбородок, зачем-то проверил мои глаза.
– Зрачки в норме, – отметил он, и меня выставили за порог.
Оставшуюся неделю я приводила мысли в порядок и привыкала к тому, что никогда не смогу помириться с Женькой. Я подозревала раньше, что у него депрессия, а переживать ему было из-за чего. Мать особо им не занималась, а в последние годы жила у любовников-алкашей. Отец, дядя Костя, тоже почти не интересовался жизнью сына, но у него хотя бы причина достойная была: он вкалывал