Итак, чтобы существовало Искусство, нам нужны два фактора: высшая Красота и та материя, в которой ее можно было бы воплотить.
Но законы Искусства берут свое начало не в материи, а в Идеальном мире, где обитает Красота; материя может лишь обозначать границы творческого вдохновения.
Поэтому не все, кто называют себя художниками, таковыми являются; мы не можем причислить к ним ни тех, кто, вдохновляясь высшими архетипами, опирается на материю, ни тех, кто опирается на материю и вдохновляется ею же. Чтобы открывать законы, принадлежащие к миру архетипов, художник должен пробудиться как человек: в нем должны быть развиты его самые благородные чувства, немалая доля ума, интуиции и желания творить.
Майя, со своей стороны, заботится о том, чтобы этих истинных художников было мало, потому что мир прекрасного и раскрытие его внутренней гармонии – это один из волшебных ключей, позволяющий проникнуть в ее тайну. Ей по душе художники от материи, те, что играют в своем мире изменчивых форм, те, что забавляются с красками и светом, воображая, будто могут сколько угодно менять их…
Живущему в мире Майи не остается ничего другого, кроме как участвовать в ее игре. Здесь Искусство – тоже игра, посредством которой мы пытаемся копировать образы Природы. Но это копирование, а не творчество. Природа наделена даром созидания, а люди, играющие в Искусство, могут только подражать, не зная толком, чему они подражают, а потому часто грешат искажениями.
Тем не менее искусство копирования имеет свои трудности, поскольку воспроизводить образы Природы не просто, как кажется. Когда это оказывается очень уж сложно, на помощь маленькому художнику приходит фантазия и «деформирует формы» по его вкусу. Вместо того чтобы стараться достичь совершенства в изображении форм, он урезывает их до тех размеров, до которых дорос сам. Происходит не подражание тому, что видишь, а создание того, что хочешь видеть. А то, что обычно видится, как правило, искажено вуалями, которыми Майя покрывает наше невежество.
Но игрок от Искусства нашел прекрасный способ справиться с этими деформациями: он предлагает воспроизводить не то, что окружает его, но лишь образ, который внешний мир оставляет в его душе. Так пишутся картины, создаются скульптуры, гравюры, литературные произведения, сочиняется музыка, – и все это благодаря тому отблеску, что возникает в душе творца.
О, таинство зеркал! Какие странные образы может создавать внутреннее зеркало человека! И какое раз за разом нужно проводить самоочищение, чтобы хотя бы внутренний образ являл некое подобие чистоты и ясности! Что за чванливая претензия – предпочитать копировать свой внутренний образ, вместо того чтобы подражать тому, что древняя и мудрая Природа собирала для нас в течение стольких тысячелетий!
И уж коль скоро мы открыли эту дверь в мир Майи, мы не хотим упустить возможности вспомнить об Искусстве слова. Вавилонское столпотворение – это тоже дело рук Майи. Ведь единый язык, адекватное выражение мира – все это не годится для того, чтобы подстрекать ребячье любопытство людей, которым нужно накопить еще немало опыта в этом мире.
И тогда Майя спутала речевые средства, которыми пользовались люди, и одно и то же слово теперь имеет много значений, а одну и ту же мысль можно выразить многими способами…
Мы совсем не умеем называть вещи своими именами, зато Майя как раз умеет называть настоящими именами нас.
Мы ничего не знаем о высшем искусстве, где звук есть инструмент понимания, где слово есть разумный звук. Напротив, звуки, которые мы произносим, все еще очень напоминают крики, а наши письмена – острые копья, воткнутые в бумагу.
Дадим ли мы себе когда-нибудь время, чтобы послушать изысканную симфонию, которую исполняет Майя в ансамбле со всей Природой?
XXVIIПолитика
Это и наука, и искусство. Наука, потому что она требует точных и определенных знаний о том, как управлять людьми, а искусство необходимо для огромного вдохновения, которое поможет применять законы этой науки.
Что является объектом политики? Управление народами, причем управление, требующее от руководящей верхушки хорошего воспитания. Речь идет о том, чтобы показать людям путь восхождения, который вырвал бы их из оков боли и неведения и поднял к вершинам человеческого предназначения.
Чтобы это управление было законным, нужно, чтобы этим занимался тот, кто умеет и способен это делать, потому что уже доказал, что в состоянии управлять самим собой. Тот, кто не умеет и не может этого делать, является ведомым. В возможности управлять нет никакого преимущества, как нет и бесчестья в том, чтобы тобой управляли, просто каждый находится на своем месте.
Если мы используем параллели, которыми пользовались все великие проповедники, когда-либо приходившие в этот мир, и сравним народы со стадом, то кто кем управляет? Пастырь овцами или овцы пастырем?
При таком взгляде на вещи политика представляется делом очень простым, но в сетях Майи все усложняется. И политика усложняется до предела.
Во-первых, почти невозможно говорить о народах и уж тем более сравнивать их со стадами, пусть даже в лучшем смысле. Уже нет пастырей, остались только овцы. Но в таком случае которая из овец встанет во главе и будет управлять, если все они более или менее одинаковы и горят одинаковым желанием выделиться?
Во-вторых, само понятие мудрости в управлении исчезает, остается лишь господство мнений, а они так же непостоянны, как ветер, поскольку опираются не на Истину, а на моду, капризы, выгоду и потребности.
Наконец, нет никакой цели, к которой надо вести народы. Вести людей? Зачем? Куда? Потому и нет управления как такового, потому и терпят крах государства – нет ничего, кроме нагромождений человеческих масс, представляющих собой слабый намек на общество.
Поэтому не будем касаться политики, которая есть и наука, и искусство, а поговорим о том маскараде, который обычно осуществляется под именем политики.
В стаде каждая овца участвует в игре, наряжаясь пастырем, с той или иной степенью успеха, и каждая ждет своей очереди, чтобы блеснуть тем одеянием и теми атрибутами, которые ей не принадлежат. Но что в этом за беда, если пастыря все равно нет?
Как правило, закон этой игры – ложь и притворство: во что бы то ни стало нужно замаскировать правду. И следует отметить, что мы говорим не о какой-то абсолютной Истине, а лишь о той простой и немудреной, что рождается из соответствия между словом и делом… Те, кто участвует в этом маскараде, сознательно идут на обман, но не так, как Майя, которая вводит своих детей в искушение, чтобы продлить их присутствие на Земле и помочь им жить. Их обман связан с опасными манипуляциями, которые ставят под угрозу жизнь других.
Люди играют, чтобы расти, но на самом деле они раздаются вширь. Человек не поднимается вверх, не получает расширения по вертикали, где он мог бы состояться как человек на всех планах своего бытия. Он блуждает по горизонтали, придумывая себе декоративные горки, чтобы имитировать мучительное восхождение.
Нет больше призвания служить, есть лишь коммерческий зуд. Тот, кто наряжается пастырем, делает это не ради помощи ближнему (что он без особого труда мог бы сделать), а лишь стараясь извлечь как можно больше выгоды из своего обмана.
И в довершение других опасностей вся эта игра с переодеванием и ложью лишена идеи; нет других целей, кроме личной выгоды тех, кто называет себя вождями. Майя тоже маскируется и обманывает, это верно, но в ее действиях есть глубокий смысл: она желает вечно продлить существование жизненных форм, и не ради себя самой, а ради Жизни как таковой, ради всех живых существ, ради увековечения Природы.
Эта политическая игра никоим образом не обращена к человеку тонкому, который создан не только из плоти и крови; в этой игре нет ничего для души, ничего, что способствовало бы лучшему ее воспитанию, здесь ничего не делается для будущего, потому что переодетым овцам некогда думать о завтрашнем дне. Сегодня они нарядились пастырями, и сегодня же надо извлечь всю выгоду из этого маскарада.
Майя – великий политик жизни. Она умеет управлять людьми, знает, как и для чего она это делает и куда их направляет. Майя воспитывает их в игре и обогащает опытом, развлекая.
Но Майя напугана той, другой игрой людей…
Или, возможно, когда наступит последний час для нашей цивилизации, Майя запутает и порвет нити политического руководства, чтобы рухнула вся система, а мы, люди, все еще будем считать, что управляем процессом и контролируем его?
XXVIIIВойна
В этой книге, посвященной Майе, мы часто упоминали дуальность дух – материя, так что может сложиться впечатление, что это единственная форма двойственности в проявленном мире. Однако Майя, которая работает в материи, предлагает нам еще одну двойственность, которая не перестает быть иллюзорной, но в наших глазах является основной: это Жизнь и Смерть. Мы называем Жизнью возникновение на материальном плане, а Смертью – исчезновение на том же плане.
Майя строит свою работу на этой двойной игре. Смерть сродни Войне, а Жизнь – Любви. Но подобно тому как Жизнь и Смерть являются двумя сторонами одной медали – Единой Жизни, так и Война и Любовь – это две грани одного и того же. Ничто не кажется столь несхожим, как Война и Любовь, и тем не менее у них одна природа, в их основе лежит одна и та же игра возникновений и исчезновений.
Майя строит и разрушает, в ее руках – оба этих процесса. Она дает жизнь и отнимает ее, продолжая следовать правилам своей игры. Это напоминает историю Пенелопы, которая без конца ткала и распускала сотканное, чтобы тянуть время и отвлекать внимание осаждавших ее женихов. Майя ткет и распускает Жизнь, дабы задержать, увлечь людей, которые проходят свой опыт в материальном мире.