Я никого не звала, — с отчаяньем выговариваю и слышу мысленный ответ Юрао:
«Это я позвал, извини. Не смог защитить тебя от кошмаров и нашел того, кто может — Инсума. Он страж сновидений».
«Леха и остальных тоже ты привел?»
«Нет, они сами, — смущается дух, — то есть их послали, вернее, они были рядом, у печати, а потом подселились».
«Вот и пусть сидят молча, — вмешивается Инсум, — не наши они. Темные».
«Насколько?» — спрашиваю и боюсь услышать ответ.
«Лех — каннибал».
Шатаясь, падаю плечом на стену, морозом тянет по спине и уши закладывает. Брезгливо отряхиваю руки от духов, как от налипшей паутины.
— Что говорят? — беспокоится Аттия. — Не молчи, пожалуйста, я их не слышу.
— Один из них ест или ел когда-то своих сородичей, — с трудом выталкиваю из себя.
— Темный, — кивает матушка, — не бойся, Мотылек, ты намного сильнее их всех. Захочешь — вытолкаешь обратно за барьер. Духи боятся, поэтому и сидят тихо, не беспокоя лишний раз хозяйку. Послушные, как дети в столовой после нагоняя от мастера. Только ложки стучат по тарелкам.
Всех кормлю: и темных, и светлых. Не понимаю, как будут уживаться, и не знаю, как разогнать.
«Ты научишься управлять нами, и мы станем полезны, — обещает Инсум, — не нужно нас выгонять».
— Они рады быть с тобой, — рассказывает Аттия, — создать мир живых не так просто, а населить его и удержать — еще сложнее. Всем места не хватает. Тех, кто никогда больше не будет воплощен слишком много. Мы не сосчитаем никогда.
Инсум показывает мне песчинки, упавшие в океан, чтобы поняла разницу между живыми и мертвыми. Какими же глупцами мы выглядим, когда добровольно уходим в бездну.
— Все шестеро связаны со мной до смерти, как Юрао?
— Нет, — качает головой матушка, — твой паразит низший дух, он подругому не может, остальные намного выше, но и они всего лишь слуги Истинных.
— Проклятье, как сложно, — устало тру пальцами глаза и чувствую, как Аттия гладит по плечу.
Отдохни, Мотылек, не все сразу. Я пойду, истомился там Трур под дверью. Да и Наилия одного с Марком оставлять не стоит. Не знает друг про обман, помочь хочет. Как бы беды не случилось.
Понимаю, что права, но отпускать не хочется. Хватаюсь за ее рукав, как ребенок, а внутри холодеет все сильнее. Напоит один генерал другого до беспамятства, в бездну полетит секретность, а вместе с ней пророчество. Должна я так думать, но вместо этого перед глазами любимый мужчина в белой траурной одежде. Пустой и будто вымороженный изнутри. Кажется, что с каждым ударом сердца он все дальше и дальше от меня.
— Матушка, расскажи… про Наилия.
— Тяжело ему, — шепчет Аттия, — попрощаться с тобой не смог. Так и стоял над саркофагом молча с монетой в кулаке. Марк забрал у него благодарность богам за твою жизнь и сам на лоб покойнице положил.
В сознании вспыхивает видение мраморных колонн зала крематория. Ленты транспортера, упирающейся в пламя печи. Саркофаг с телом, плывущий в огонь под всхлипы и вздохи. За мгновения от жара плавятся лепестки эдельвейса, чернеют кружева погребального платья. Запах гари забивает ноздри, пепел оседает на языке.
— Может, и не плохо, что Шуи пьет, — говорю я, а матушка качает головой.
— Не это ему сейчас нужно, девочка.
— Я знаю, я не могу…
Глупые слова, поспешные, ненужные. Почему не могу? Из-за формы и маски? Меня нет, я исчезла и ношу рабочую форму невидимого для всех виликуса. Ничего страшного не случится, если одной тенью на третьем этаже особняка станет больше. Ныряю обратно в темноту маски, заправляя вязаный край под воротник комбинезона.
— Порознь пойдем, я сразу следом за тобой, — рассказываю Аттии и удивляюсь твердости, появившейся в голосе, — только не в столовую, а в спальню…
— Скажу Наилию, жди его там, — осторожно улыбается матушка и тут же хмурится, — осторожнее только будь.
Теплота объятий вместо слов прощания. Отчаянно надеюсь, что генерал девятой армии не сорвется завтра в обратную дорогу, едва светило поднимется над горизонтом. Разрываться буду на части, потерявшимся ребенком плакать. С матушкой не уехать на горный материк и с Наилием не остаться на одном этаже. Смотреть буду на обоих издалека, опуская взгляд, когда пройдут мимо.
Бормочу что-то невнятно вернувшемуся Труру и сбегаю из комнаты. Не дается мне бесшумная походка виликусов. Грохочут ботинки по ступеням служебной лестницы. Касаюсь ладонью считывателей замков и боюсь,
что дотошный майор Рэм расстарался уничтожить мой допуск в спальню генерала. Плевать! Под дверью сяду и буду ждать!
Громкие голоса гостей и яркий свет гостиной обхожу боковыми коридорами. Крадусь, как вор, через собственный дом в темноте наощупь. Благословен аскетизм: ни лишней мебели, ни декора, запинаться не обо что. Перед дверью в спальню зажмуриваюсь, как перед прыжком в воду. Не глядя бью ладонью по пластине считывателя и слышу тонкий писк. Доступ разрешен.
Невыносимо странно чувствовать себя чужой здесь. Словно я — дух, и застряла между мирами. Мотылька больше нет, а рядовому Тиберию дадут три наряда вне очереди за вторжение к Его Превосходству. Объемники срабатывают, включая свет. Шарахаюсь от темного отражения в окне. Худой виликус в бесформенной одежде и вязаной маске — моя четвертая сущность. Последняя ли?
— Я сказал нет! — дверь гасит звук, но я все равно узнаю голос Наилия. — Возвращайся к гостям!
Ответ слишком тихий, чтобы разобрать хотя бы слово. Не успеваю угадать, кто пришел с генералом, падаю на колени, доставая из кармана тряпку. Все равно, где вытирать несуществующую пыль, лишь бы оправдать свое присутствие.
Харизма с фантомным привкусом апельсина появляется прежде, чем Наилий переступает порог. Горький, перенасыщенный запах, от него тошнит и щиплет глаза. Генерал говорит, и я слышу, как сильно пьян.
— Юлия, оставь меня одного… пожалуйста.
Она появляется из-за его спины в белом облаке шелка. Старшая дочь Марка Сципиона Мора, гордая красавица, надменно смотрящая на всех с высоты своего положения. Завитые локонами волосы распущены по голым плечам, в глазах отблески пламени от выпитой Шуи. Наилий первый замечает меня, но я слышу Юлию.
— Что он тут делает? — спрашивает она тихо и недовольно, а потом властно выговаривает: — Пошел вон!
— Не приказывай моим бойцам в моем доме, — цедит генерал, опускаясь в кресло и расстегивая ворот кителя.
— Как скажешь, — певуче отвечает Юлия и призывно улыбается.
Третья эмоция за несколько мгновений, а внутри один цвет — зеленый. И хищно пульсирующая привязка.
— Нам не о чем говорить, — язык не подчиняется генералу, коверкая слова и интонацию, — я пьян в дым от погребального костра и собираюсь спать, а ты мне мешаешь. Уходи.
Старшая дочь Марка не собирается подчиняться, закрывает дверь, толкнув ее бедром, и забывает обо мне. Виликус — пустое место, грязь, которую не успели убрать. Неприятно, но можно стерпеть.
— Разве мешаю, Наилий? — ласково спрашивает она, не переставая улыбаться. — Я просто хочу быть рядом. Такая потеря, большое горе, мы все очень за тебя переживаем. Хочешь спать? Ложись.
Юлия идет к кровати и сбрасывает покрывало на пол, а я смотрю на любимого мужчину. Запах апельсина становится слабее, хмурая складка на переносице разглаживается. Наилий наклоняется вперед, укладывая качающуюся из стороны в сторону голову на сцепленные пальцы. Молча, спокойно и внимательно следит за тем, как его бывшая любовница расправляет постель.
Я, глупая и наивная дурочка, верю, что Юлия сейчас его действительно уложит спать и уйдет, пожелав спокойной ночи. До тех пор верю, пока она не сбрасывает тонкие бретели с плеч. Шелк скользит по груди, бедрам и длинным ногам, открывая взгляду генерала обнаженное тело красавицы.
«Чтоб мне сдохнуть еще раз!» — восклицает в мыслях кто-то из духов, а меня начинает мелко трясти. Давно сижу на полу, забыв про тряпку, и кусаю губы, чтобы не разреветься от обиды и бессилия.
«И что это даст? — спрашивает Инсум, — ты умерла, генерал свободен и может спать с любой женщиной».
«Нет, не может, — возмущается Юрао, — он обещал, он…»
«Мужчина, — отвечаю я, — пьяный, уставший и злой на меня за все пережитое».
«Именно что», — подтверждает Инсум и, задыхаясь, сквозь звон в ушах я слышу голос Юлии:
— Иди ко мне, я помогу раздеться.
Белесая муть в глазах генерала хуже болота. Вязкая, неподвижная, безразличная. Наилий откидывается на спинку кресла, а его любовница забирается в постель под одеяло и терпеливо ждет.
— Тиберий, выйди, — тихо приказывает Его Превосходство.
Спазмом давит грудь так, что сгибаюсь пополам. Маска прячет перекошенное от боли лицо. Сама шатаюсь, как пьяная, до двери и в коридоре от слабости скатываюсь по стене на пол. Замок защелкивается с тихим писком и загорается красной лампочкой. Доступ запрещен.
Глава 9. «А ты не кричи»
Нет ничего хуже сейчас, чем уйти обратно на второй этаж и пытаться уснуть, пока Юлия соблазняет Наилия в спальне.
«Иди в комнату, тебе нельзя здесь, — уговаривает Инсум, — наткнешься на кого-нибудь из офицеров, объясняться будешь. Маску заставит снять».
Приросла ко мне эта маска. Закрыла наглухо лучше карцера и держит крепче кожаных ремней. Все потеряла, одна осталась, и генерал проснется утром в постели с другой женщиной.
«Я никуда не пойду», — раздраженно заявляю обоим духам и встаю на ноги. Это мой дом и я хозяйка на третьем этаже. Наилий показал мне каждый закуток, уголок и секретную дверь в спальне. Вернее, межкомнатную перегородку, заставленную шкафами. Генерал поручил Флавию подобрать для меня гардероб. Либрарий увлекся, одежды появилось много, и лейтенант Прим проявил инициативу — заказал второй шкаф. У Его Превосходства в спальне Флавий никогда не был, а потому не знал, что места у стен не хватало. Но приказ есть приказ, и виликусы собрали шкаф, загородив дверь в смежную комнату. Теперь, чтобы попасть в кабинет, Наилий выходил в коридор.