«И зачем тебе туда? — шипит Инсум, пока я в темноте ищу считыватель замка на соседней двери. — Нравится причинять себе боль? Что ты надеешься подслушать кроме стонов и влажных шлепков тел?» «То, что генерал скажет своей бывшей любовнице».
Дух замолкает. Глупо спорить, когда он видит мои мысли и чувствует решимость. Не верю я, что Наилий уступит Юлии, но если не увижу доказательств, к утру на стены в истерике полезу. В кабинете тоже загорается свет, стоит мне появиться на пороге. Убираю высокий светильник и аккуратно сдвигаю в сторону перегородку. Задняя стенка шкафа не сплошная, сэкономили материалы. Пролезаю через дыру, путаясь в собственных платьях и надеюсь, что Юлии сейчас не до шорохов из шкафа.
— Сколько раз мне сказать «нет», чтобы ты ушла?
Тонкие дверцы не глушат голос, я слышу каждое слово.
— Твое «нет» слишком похоже на «да», — отвечает Юлия. — Перестань, в тебе столько Шуи, что я даже через брюки чувствую жар от твоего якобы холодного безразличия.
«Быстро она забралась к нему на колени», — ворчит Юрао.
«Помолчи», — прошу духа и закрываю глаза. Все равно через зазор между створками ничего не видно. Тихо снаружи: ни шорохов, ни тяжелого дыхания.
— Мне больно, отпусти! — тонко вскрикивает Юлия.
— Ты убила моего ребенка. Криминального аборта не испугалась и после снова пришла ко мне в постель? — даже здесь чувствую, как сильно давит. Кажется, что стенки шкафа прогнутся и задрожат. — Что ты рассказывала отцу в больнице? Я тебя заставил?
— Нет, пожалуйста, все было не так, — причитает Юлия, — я только от наркоза отошла, не помнила ничего, он спрашивал, а я кивала.
— Маленькая невинная девочка, — цедит Наилий, — а я соблазнил и растлил дочь своего друга. Настолько плохо было, что ты рожать от меня не захотела?
Не двигаюсь и не дышу, больше не слышно путаных фраз, кое-как вытолкнутых заплетающимся языком. Снаружи накатывает волнами и рябью идет от гнева агрессивная харизма правителя.
— А тебе только такие женщины нужны? — дергается Юлия. — Тупые самки, приносящие потомство? А если я не хочу превращаться в инкубатор? Уродовать себя огромным пузом, а потом кормить грудью, как животное…
— Ты мне теперь не нужна ни с ребенком, ни без него, — обрывает генерал, — одевайся и уходи. Я больше не хочу видеть тебя в своем доме.
Кровь ударяет мне в голову, цепляюсь за одежду, чтобы не вывалиться в спальню из укрытия. Касаюсь мокрым лбом холодного дерева. У меня барьер стоит. Я тоже отказалась рожать, попросила подождать, а сейчас с духами еще страшнее. Как быстро я стану не нужна? И где теперь матери тридцати четырех детей Наилия?
Юлия хлопает на прощание дверью, знаю, что тоже нужно уходить, но сижу на собственных платьях и мну ткань в кулаках. Пустота растет в груди дырой от выстрела в упор.
— Рэм? — громко спрашивает генерал. — Где Тиберий? Понял, отбой.
Качаюсь назад, с оглушительным стуком роняя вешалки на дно шкафа, а сверху бьет яркий свет и тянет сквозняком.
— Давно тут сидишь?
Наилий загораживает головой светильник, силуэт уходит в темноту, парадный китель становится серым. Через открытую дверь аромат апельсина ощущается настойчивее, напряжение не проходит, и вся тяжесть теперь ложится на мои плечи. Кажется, что воздух искрит, а разряды прокатываются по мне, заставляя щелкнуть зубами, когда снимаю маску и выбираюсь из укрытия.
— Наилий…
— Я просил тебя уйти. Почему сегодня меня все игнорируют? — генерал и не думает успокаиваться. Тянет меня в сторону от шкафа и прижимает к стене, — Ты не должна была слышать наш разговор.
Наилия качает из стороны в сторону, и он опирается рукой о стену рядом с моим лицом. Подходит так близко, что я обжигаюсь прикосновением, тону в жаре его тела. Безразличие действительно не было холодным. Не нужно нырять в привязки, и так знаю, что похоть скоро начнет переливаться через край. Чувствую низом живота.
— Почему…
— Тебя сказанное не касается, — рычит генерал.
Вопросы застревают комом в горле. Сейчас не до моих волнений о ребенке. Ярость полководца вышла из берегов и не скоро вернется обратно.
— Виликусам запрещено заходить в мою спальню ночью, — Наилий продолжает меня отчитывать, — это цена маскировки, которую ты согласилась заплатить, надев рабочий комбинезон!
Отворачиваюсь и опускаю взгляд, жмурясь от блеска золотых погон. У меня тоже есть предел. Он прочерчен красной линией от чужой женщины, сидящей на коленях любимого мужчины, до звенящего злобой командного голоса. Толкаю генерала в грудь, чтобы отошел.
— Зря я пришла, ты прав. Отпусти!
Но сдвинуть его с места не легче, чем гору. Выбиваюсь из сил, руки немеют, а он внимания не обращает. Отчаянно дергаюсь в клетке железных объятий. Катись в бездну, Твое Превосходство!
— Отпусти!
Наилий обрывает мой крик поцелуем, грубо впечатывая в стену. Воздух ударом вышибает из легких. Вместо ласки укус, обжигающий болью. Генерал поднимает мои руки над головой и крепко держит за запястья.
— Я не закончил, — тянет на выдохе и проводит языком по саднящей от боли нижней губе, — камеры на этаже снова работают. Вся охрана сейчас гадает, почему рядовой Тиберий так настырно лезет к генералу с его бывшей любовницей? Откуда знает про дверь в кабинете? Третьим к ним просится?
Ужас топит с головой, пульсируя в животе. Чуть все не испортила! Наивная дура, поддавшаяся порыву утешить. Без меня Наилий хорошо бы справился. Теперь кажется, что не так уж сильно пьян и расстроен. Злой, как стая демонов, но это можно пережить.
— Закрой меня в наряды за это, — огрызаюсь я, — или посади в клетку. Так будет удобнее охранять! Теперь я поняла, почему ты согласился на спектакль. Лучшего повода снова запереть меня в особняке не найти! Жду очередного рыка, пощечины, удара спиной об стену, но генерал закрывает глаза и его хватка слабеет. Наилий отпускает мои руки и прижимается лбом.
— Нет, родная, нет. Никто больше не запрет тебя.
Кажется, будто ураган стихает, и вот-вот из-за грозовых туч появится светило, но генерал не может успокоиться. Харизма пропадает и распускается снова, а я скоро начну ненавидеть апельсины.
— До вчерашнего дня у меня был один кошмар, — шепчет Наилий, — как ты поворачиваешься спиной и уходишь, а я не могу догнать. Хватаю за плечо, но ты исчезаешь.
Воспоминания взрываются болью. Столько раз просила прощения, но слов недостаточно. Не зарастает рана, не проходит обида. Я виновата, виновата, виновата.
Обнимаю его за шею и целую в висок, чувствую, как гладит по спине. Не остывает, такой же горячий, как в лихорадке.
— Но это мелочи по сравнению с твоей смертью, — говорит генерал и впивается в меня пальцами, — я до сих пор чувствую привкус пепла, вижу, как вспыхивают твои волосы, пузырится и лопается кожа. Ты никогда не узнаешь, что такое сжигать любимую женщину.
В глазах все та же белесая муть. Губы кривятся в оскал, он толкает меня обратно на стену и тянет молнию рабочего комбинезона вниз.
— Форма хороша тем, что ее можно быстро снять, — шипит Наилий и срывает ткань с моих плеч. От шока забываю, что можно сопротивляться. Слишком широкий комбинезон падает к ногам, не задерживаясь на бедрах.
— Одежда мужская, а белье женское. Как так, рядовой Тиберий? Захлебываюсь вдохом вместо ответа, когда генерал ныряет под резинку белья и проникает в меня пальцами. Грубо и резко, так что морщусь и зажимаю рот. Под голыми лопатками холодная стена, шершавое покрытие царапает, когда инстинктивно тянусь вверх, чтобы уйти от боли. Сжимаюсь от страха и прошу Наилия:
— Отпусти, пожалуйста, нас услышит кто-нибудь.
— А ты не кричи.
Терзает и мучает. Держит так крепко, что не вырваться. Молчать не получается. Мои тихие стоны больше похожи на всхлипы. Уговариваю себя расслабиться, потерпеть чуть-чуть. Это же Наилий, он не причинит вреда. Поцелуй обжигает. Завтра искусанные губы опухнут. Хорошо, что я в маске.
Стоит выступить влаге под пальцами, как боль проходит. Теперь генерал скользит во мне легко и ритмично. Не понимаю, как терпит жару в форме. Рядом с ним, как с открытым пламенем.
— Подожди, — хрипло выговаривает и отпускает.
Крючки с треском слетают с петель, когда дергает за полы кителя. Взгляд безумца, дыхание через раз сбивается. Белая рубашка летит на пол, и Наилий разворачивает меня лицом к стене. Не вижу, но знаю, что раздевается еще быстрее, чем до этого обнажал меня. Тихо хнычу в ожидании боли. Помню, как его много. Генерал спускает мое белье вниз, заставляя шире поставить ноги.
— Расслабься, а то тяжело будет, — предупреждает он, и я чувствую, как упирается в меня и давит. Страх, как преграда. Туго, будто впервые, но сейчас Шуи не меня лишает рассудка. Пламя ярости прорывается ударом. Дергаюсь и кричу, царапая стену. Наилий заполняет меня, обняв за бедра и прижимая к себе. Еще одна вспышка боли, теперь, когда задевает что-то глубоко внутри. Второй удар слабее, могу выдержать, стиснув зубы. Еще и еще, снова и снова, а легче не становится. Комната качается, вспыхивает и гаснет. Наилий вколачивается в меня все быстрее и быстрее. Ни движений, ни оттенков боли уже не различить. Кусаю себя за руку, чтобы не орать. Время тянется бесконечно медленно, еще терплю, но стоять от слабости тяжело. Жду его взрыв и умоляю, чтобы скорее. Демоны уже наелись, отпусти меня.
Словно услышав, генерал замедляется. Прижимается ко мне мокрый насквозь. Влага на теле отдала тепло, он кажется мне липким и холодным.
— Дэлия, я пьян, мне нужно больше, чем обычно.
Успеваю только вздохнуть, когда подхватывает на руки и несет на кровать. Роняет на подушки и тянет к себе, устраиваясь между моих ног. По-прежнему возбужденный и твердый, как камень. Бездна, я не выдержу! Лоно саднит и горит, а я принимаю Наилия с протяжным стоном. Ощущение смятой в кулаках простыни реальнее всего остального. Давно нет ни меня, ни спальни, ни того, что приходится терпеть. Под тяжестью мужского тела сложно дышать. Сознание уже плывет, когда ладони генерала ложатся на горло. Сначала просто держит, а потом начинает давить. Пью последний глоток воздуха и жду спасения в темноте. Думала, будет проще, но инстинкт запускает панику. Тело бьется и просит воздуха, выгибаясь дугой. Пытается выгнуться — под Наилием это невозможно.