Догадка брезжит вдалеке и стучится в пока закрытую дверь. Мы привыкли считать духов чем-то чуждым и потусторонним. Забывая при этом, что внутри каждого живого сидит точно такой же дух, как Инсум или Юрао. И теория Создателя объясняет поведение вовсе не цзы’дарийцев, а воплощенных в них духов.
«Ты ведь правитель, Инсум. Я буду видеть твои сны?»
«Именно так, — подтверждает страж сновидений, — но только то, что я помню».
Я спрашивала когда-то давно у Юрао, что он помнит из своей жизни. Видела город, толпу странно одетых прохожих, потом холодную комнату и тело на столе, разрезанное от подбородка до паха. Не смогла узнать ни эпоху, ни местность и даже не уверена, что видела цзы’дарийцев, а не кого-то из представителей других разумных рас.
«Мы не знаем, — подает голос паразит, — все лишние детали стерты, оставлена только суть».
Внешность? Нет, она не может быть сутью, что тогда? Я видела Юрао в толпе одним из многих, а Инсума офицером, руководящим казнью. «Императором, — уточняет дух, — я умер молодым, едва взойдя на трон».
Последний император на Дарии жил во времена несуществующих богов, потом к власти пришли двенадцать генералов, установив военную диктатуру. Но я опять называю лишние детали. Статус — суть?
«Сила, — поправляет Инсум. — Она растет только в телесном воплощении. Вне тела мы мертвы и статичны. Только воплотившись, можно реализовать себя и развиться дальше. Сила помогает добиться нужного статуса. Нет смысла императору обжигать горшки, так он не будет развиваться, поэтому воплощенный дух правителя с невероятным упорством лезет к вершине власти и очень быстро там оказывается. Все мы в итоге оказываемся на положенном нам месте».
Значит, Юрао из толпы. Ремесленник? Нет, судя по вчерашней истеричной реакции, звезда.
«Ты поэтому назвал его мелким?»
«Да, твой паразит ниже меня на несколько порядков. Вне тел значение имеет только сила. А теперь сама ответь на вопрос, почему мы вшестером безропотно пообещали подчиняться тебе?» Это просто, но я даже мысленно боюсь произнести. Может быть, виновато воспитание. Мать считала гордыней любую мысль о моей исключительности. Такая же, как все, не лучше, а даже хуже. Непутевая, косорукая, ленивая, бесполезная. Я поэтому так долго отвергала мысль, что я — мудрец. Боялась заразиться от Создателя манией величия. Не верила до тех пор, пока не увидела привязки. Сейчас тоже сомневаюсь. И не зря. Стоило поверить, что я тройка, и меня тут же поставили на место. Женщина. Ни умом, ни возрастом, ни мудростью не вышла. Ехидная усмешка Вселенной, но это я.
«Потому что я сильнее вас».
Повторяю за Аттией, повторяю за духами и за собой, пока не поверю окончательно. Но это еще не все.
«Юрао, Инсум, Лех, светлые, темные — все мужчины. Почему?» «Потому что мы — твоя армия».
Хватаюсь за голову. Картинка упрямо рассыпается на части, не желая собираться воедино. Зачем мне армия? Наилий не шутил на похоронной церемонии? Я действительно оружие?
«Думай, — ласково говорит Инсум, — это лучше, чем снова прокручивать в памяти прошлую ночь и страдать. Проблемы, как рыбы в океане. Крупная всегда пожирает мелкую. А ты учись, Юрао, как нужно отвлекать от истерик мудреца».
Паразит бурчит что-то в ответ, но меня сбивает громкий стук в дверь. Трур вернулся, проклятье! Где часы? Сколько я спала? Толкаю дверь в коридор и натыкаюсь взглядом на военный комбинезон с капитанскими погонами. Совсем не ждала его.
— Капитан Назо.
— Тиберий, — приветствует он и заносит в комнату медицинский кейс, — меня Наилий еще вчера просил перевязать тебя, но пришлось увезти Диану с церемонии.
Имя режет слух. Сама Поэтесса отвыкла от него. Говорила, что оно напоминает о прошлом, где осталась трагедия. Диана умерла вместе с именем так же, как я. И воскресла для одного Публия. Мудрецы попрежнему зовут Поэтессой.
— Как она?
— Уже нормально, — морщится капитан, — накачал успокоительным. Завтра важный день, срывы не нужны.
Держу вопросы при себе. Многое увижу сама по привязкам, а остальное меня не касается. Капитан ставит кейс на тумбу и первым делом достает блокиратор для замка. С виду он похож на скрепку для бумаги, только вешается на ручку и пришпиливает дверь к стене.
— Раздевайся, — ворчит Публий, — почему нужно каждый раз напоминать? Под рабочим комбинезоном белья на мне нет. Успеваю почувствовать жар на щеках от смущения, а потом соображаю, что можно снять одну верхнюю часть и завязать рукава на талии. Пока вожусь с одеждой, повернувшись к капитану спиной, не вижу, что делает. Кажется, будто стоит и смотрит на меня.
— Откуда у тебя синяки?
Озноб прокатывается сквозняком по голой спине. Только сейчас замечаю синие отметины на боках.
— Это от пальцев, — говорит Публий и подходит ближе, — вот так давил. Капитан держит меня, как вчера Наилий. В бездну летит отвлекающий маневр духов и моя выдержка. От воспоминаний спазмом сводит низ живота, а дышать я перестаю. Плевать, что врач, рассказывать и переживать насилие заново я не собираюсь!
— На шее тоже, — продолжает медик, — характерные такие…
— Я сама сделаю перевязку, — грубо обрываю его и тянусь к покрывалу, чтобы прикрыться, — оставьте повязки, пластырь и уходите!
Сдергиваю покрывало и прижимаю к груди. Я только что грубо нарушила субординацию — выставила старшего по званию за дверь. Если будет упрямиться, повторю еще раз! Озноб превращается в нервную дрожь, только бы не разрыдаться при капитане!
— Дэлия, — тихо зовет он, — необработанные трещины и разрывы чреваты…
— Я целая!
Не права, что срываюсь. Публий помочь хочет, его чувство долга гложет, а не желание покопаться в чужих тайнах. Но я не вынесу прикосновений даже от женщины-гинеколога.
— Хорошо, — вдруг сдается он, — закроем тему, а теперь позволь мне сделать то, ради чего я пришел. Дольше тянуть с перевязкой нельзя. С трудом успокаиваюсь, глотая воздух мелкими вдохами. Вместо раздражения приходит неловкость. Звезде простительны такие вспышки, но не мудрецу. Диана бы себе не позволила. Возвращаю покрывало на место и протягиваю медику заклеенные пластырем руки.
— Извините, капитан Назо.
В ответ военврач только губы поджимает. Повязки снимает быстро, но пересаженную на шрамы кожу рассматривает внимательно и не спеша. Хмурый, холодный и сосредоточенный. Даже намека нет на иной интерес, кроме профессионального. Понимаю, что зря надеюсь, и зеленая привязка никуда не делась, но увидеть ее должна. Публий аккуратно держит меня двумя пальцами за запястье, но даже такого физического контакта хватает, чтобы рассмотреть облако привязок тщательнее.
Вчера зеленой энергией насытились не только демоны Наилия, но и мои духи. Картинка четкая, привязка к генералу до сих пор пульсирует. Ищу нитку от Публия и снова кажется, что она окрепла и раздалась в ширь. Энергетически не важно, одобряешь ли ты связь или всеми силами стараешься игнорировать. Любые мысли капитана о его влечении ко мне кормят привязку, и как от нее избавиться я не знаю. Друг Наилия всегда где-то рядом с ним, а значит, со мной. Теперь он один из немногих посвященных в тайну рядового Тиберия. Рассказать правду и объяснить, что нам нельзя лишний раз видеться? Боюсь, что из чувства вины Публий станет еще сильнее приказывать себе не думать обо мне. Бездна! Это мужчина Дианы! В их прочную реализованную связь уже вплетается розовая нить. Если не было любви до этого, то, как раз сейчас зарождается, и другая женщина в мыслях капитана не нужна совершенно!
— Хорошо все, через два дня сама снимешь повязку, — говорит он, протирая бесцветной жидкостью мои руки.
Резкий запах заполняет комнату, позже открою окно и проветрю. Поверх прижившейся кожи ложатся свежие повязки, отворачиваюсь, чтобы спрятать их в рукавах комбинезона и застегнуть на груди верхнюю часть.
— Спасибо, капитан Назо.
Медик по-прежнему тих и сдержан. Никаких признаков влечения. А что, если я все придумала? Все вплоть до самого существования цветного клубка нитей? Остатки веры в себя тают, как кубик льда на летней жаре. Весь мой мир нереален. Я до сих пор в карцере под препаратами и вижу один длинный сон о том, как генерал влюбился в простушку с окраины, а его лучший друг мучается от запретного желания. Бред.
Разворачиваюсь и подхожу к Публию. Если сейчас я спровоцирую привязку, и она не отреагирует, то забуду о ней навсегда. Капитан вздрагивает от неожиданности, когда я обнимаю его и кладу голову на плечо. От комбинезона пахнет медикаментами, прижимаюсь крепче и слушаю размеренные удары сердца. Они отсчитывают мгновения, пока я отогреваюсь теплом Публия, чувствую, как расслабляется натянутая струной спина. Он проводит рукой по моим волосам, гладит по плечам и спине, а привязка статична. Будто приморозило ее. Зато рядом оживает желтая нить к Наилию.
— Дэлия, не позволяй ему, — шепчет капитан, — что бы ни говорил про привычки, часть натуры — не верь. Это не он.
«А кто тогда? — вскидывается Юрао. — Как удобно все сваливать на демонов!»
Крик в мыслях, как удар. Морщусь и сильнее зарываюсь лицом в плечо Публия. Почти заставляю себя разжать руки. Это не мой защитник! Отпустить должна и снова извиниться, но капитан опережает: — Помни, что ты можешь запретить… — И Наилий подчинится?
Военврач молчит, но другого ответа я и не ждала. Делаю шаг назад, жалея, что лишилась тепла и поддержки. Прощание скомканное, я едва замечаю его кивок и сама наклоняю голову уже перед закрытой дверью.
«А ведь он прав, — говорит Инсум, — ты имеешь власть над генералом». «Вся моя власть кончилась вчера, когда просила отпустить, а он не услышал. Не одолеть мне эту тьму, не уравновесить огнем».
«Нет в нем тьмы, — спорит дух. — Светлый твой Наилий, как ты, Юрао и я».
Тяжело поверить. Настолько, что иду к окну, чтобы подставить лицо под струи холодного воздуха. Маска осталась на кровати Трура, волосы распустились по плечам, но сейчас не до проблем с маскировкой.
«Аттия говорила про тьму…»