«Не забудь маску надеть, — напоминает Юрао, — спрячь счастливую улыбку. А то все санитары поймут, чем ты занималась».
Закрываю усмешку рукой и оборачиваюсь на генерала. Знаю, что радость в его глазах померкнет, едва мы пересечем невидимую границу места проведения учений. На переносице соберутся хмурые складки, а спина вытянется в привычную генеральскую осанку. Наилий умеет разводить по разным углам чувства и службу. Забывать, когда нужно об эмоциях, прятать их, словно под толщу вод мирового океана. Я знаю его слишком мало, но один срыв уже видела в ночь после церемонии. Что будет, когда кризис усугубиться серьезными проблемами? Я должна успеть предупредить генерала о перерождении в мудреца до отлета на Эридан.
— Когда мы теперь увидимся?
— Только завтра, когда вернемся в Равэнну. После учений у меня будет совещание в штабе с разбором итогов. Я не смогу забрать тебя в охотничий дом.
Жаль и задержка пугает. Наилий не поверит, даже увидев результат анкеты. Слишком безумно и дико для правды. Когда просыпаются способности мудреца, доказать, что мир не такой, каким кажется, гораздо легче. А на старом фундаменте с одними теоретическими выкладками, даже тысячу раз убедительными, это сравнимо с подвигом. Нужен код, пароль доступа, волшебное слово, превращающее сказку в быль. И я его не знаю, несмотря на все наши ночи и дни вместе. Хоть у Публия спрашивай, как найти подход к Наилию. Если я теперь хоть что-то смогу спросить у капитана Назо. С другой стороны, у меня будет целая ночь, чтобы убрать привязку. Не знаю, чем Лех собирается пугать военврача, но делать это лучше без посторонних глаз и ушей.
Наилий тормозит под склоном высокого холма и прощается со мной долгим поцелуем. Выбираюсь из машины, надеваю маску и ныряю в траву, жалея, что не видно кочек. Если буду бежать слишком быстро, обязательно запнусь и упаду. Дыхание перехватывает, а полевой госпиталь на горизонте не становится ближе. Легкие разрывает, язык прилипает к высохшему небу и сердце колотиться, устав гонять кровь. Ног не чувствую, когда касаюсь, наконец, ладонью корпуса медицинского модуля.
— Стоять! — раздается из-за него. — Бездна, Тиберий, ты что ли?
Квинт выходит из-за модуля, прижимая бластер к бедру. В карауле, значит, стоял, а я свою смену проспала в охотничьем доме под боком у генерала. Торопливо киваю вместо ответа.
— Демоны за тобой гнались? — смеется санитар. — Или три кубика цефдир-ната на воде в мышцу поставили? Пошли, самовольщик, проблемщик и практически дезертир, будем условно раненных перевязывать и таскать на носилках. Да не дыши ты, как астматик, а то под кислород посажу. Сколько бежал-то?
Квинт тараторит без умолку, втаскивая меня в модуль под радостный гогот других санитаров и свирепый взгляд Публия. Капитан стоит у стола и держит в руках длинные лямки, а рядом веснушчатый Краст старательно изображает условно раненного.
— Тихо, — осаживает санитаров Публий, — продолжаем готовить раненого к транспортировке на десантном катере.
Я забиваюсь в угол, выглядывая из-за широких плеч военных медиков. Кто-то пихает мне в руки белую повязку с красной эмблемой медслужбы и велит намотать на плечо. Пока я с ней мучаюсь, ныряю в Публия посмотреть привязку. Проклятье, она стала еще больше! Что могло случиться за ночь? Не просто пульсирует — светится вся. Мысли у него сейчас постоянно сбиваются с темы рассказа на фантазии о близости. Напряжение уже не скрыть холодным безразличием. Я невольно смотрю на комбинезон под белым ремнем. Не заметно ли там то, что сейчас неуместно? Бездна и в меня похоть бьет рикошетом! Привязка ведь одна на двоих. Несуществующие боги, да что ее так разгоняет?
«Ревность», — подсказывает Инсум.
«Бред. К кому ревность?»
«К генералу. Только дурак не догадается, зачем Наилий повез тебя в охотничий дом. С императивной привязкой это неприятно. Мимо логики и рассудка она заставляет капитана считать тебя своей женщиной. Своей собственностью. И предъявлять на тебя права».
Действие императивной привязки похоже на безумие. Она завязывает все эмоции в один огромный узел и окрашивает в свой цвет. Узел растет, как снежный ком, наматывая на себя мысли и желания. Любой порыв переворачивается так, чтобы подвести привязку к реализации. До абсурда. Публий может мыть руки и думать, как будет гладить мое обнаженное тело в душе под струями воды. Услышать, что я на ночь остаюсь в госпитале, и решить воспользоваться моментом. Смотреть на койку для пациента и представлять там нас. Остановиться невозможно, контролю это не поддается.
«А в туалете спрятаться и снять напряжение капитану статус не позволяет?» — ворчит паразит, а меня словно бьют по туго натянутым нервам.
«Лех, убери ее! Делай, что хочешь! Я даю тебе полную свободу! Только чтобы не было этой привязки! Никогда!»
«Как пожелаете, госпожа», — отвечает дух и мне неуютно от радостных ноток в его голосе.
Глава 17. Разорвать привязку
К вечеру догадываюсь, что учения для военных скорее развлечение. Серьезные выражения лиц, сосредоточенные движения рук, а на губах то и дело расцветает улыбка. И все немного театральные и наигранные. Искусственная кровь, имитация ранений, условно пострадавшие, которых таскают на носилках и втайне им завидуют, что лежат и ничего не делают. Говорят мало, но голова кругом от медицинских терминов. Кажется, что санитары общаются только диагнозами и названиями лекарств. Суеты нет, но я все равно не знаю, куда себя деть и таскаюсь хвостом за Квинтом, боясь лишний раз взглянуть на Публия. Мешаю, раздражаю, довожу капитана до нервного срыва одним своим присутствием. Скорей бы вечер.
К финалу учений и мне достается роль жертвы бомбежки. Противник накрывает плотным условным огнем наши позиции, и Тиберия, как самого легкого санитара, сажают в условно горящий бронетранспортер.
— Радуйся, что в макете сидишь, — шепчет в ухо Краст, — говорят, в четвертой армии на учениях ради достоверности технику жгут понастоящему.
Вспоминаю, как хищно облизывается Друз Агриппа Гор, и легко верю.
— А что делать-то?
— Не дергайся, а то, правда, что-нибудь сломаем, — подмигивает Квинт и хохочет.
Послушно обнимаю себя руками и ныряю в макет так, что из люка только макушка шлема торчит. Пока ворочаюсь в тесноте и удивляюсь, как настоящий водитель бронетранспортера вообще тут помещается, звучит команда «старт». Не вижу, но знаю, что в руках у лейтенанта вспыхивает циферблат, и начинается отсчет времени.
Нормативы невероятно маленькие. До икоты и круглых глаз с немым вопросом: «Сколько? Серьезно?». Я за отведенное время сообразить не успеваю, что сделать, а Квинт и Краст с двух сторон просовывают в люк руки, обматывают мои бедра специальными лямками, и на выдохе, как пушинку, выдергивают из макета. Уложились в норматив, раненого не повредили. Мастера. Профессионалы. От восхищения слов не могу подобрать, а они переглядываются и довольно улыбаются.
Итоги и оценки капитан Назо зачитывает вслух перед строем. За исключением пары досадных мелочей, отработали на высший бал. Гдето в дебрях статистических данных есть и мой мизерный вклад в общий результат. Капля в море, лист на дереве, но чувствовать себя частью военных медиков безумно приятно. В эйфории мечтаю остаться здесь навсегда. Со временем я бы набралась необходимых знаний, освоила навыки и тоже спасала бы раненых бойцов на полях сражений. Увы. Под комбинезоном у Тиберия слабая женщина и шесть голодных духов. Другую судьбу приготовила мне Вселенная.
— Все свободны. Тиберий за мной, — громко говорит Публий и кивает за спину.
Идем мимо операционного и реанимационного модулей к хозяйственным блокам. По крытым переходам добираемся в самый дальний закуток. В прачечной у корпусов стиральных машин между тюками с постельным бельем стоит походная койка.
— К-капитан Назо, — в шоке шепчу я, смотря на расправленную постель.
— Проходи, — зло шипит Публий и толкает в спину, — сплю я здесь. Один. Ты придумала что-нибудь?
От прикосновения дрожь по телу рассыпается искрами. Яркими, колючими. Плохая идея так провоцировать императивную привязку.
«Госпожа, мне нужен физический контакт, — холодно говорит Лех, — на поцелуе не настаиваю, но хотя бы за руки подержитесь».
«Может, сразу раздеться и лечь?»
«Было бы неплохо, но обойдусь. Привязка достаточно крепкая, проберусь по ней, как по канату. Главное, молчите и не предупреждайте мужчину ни о чем. Иначе, какой испуг?»
Снимаю маску и поднимаю взгляд на военного медика. Публий ждет ответ, ослабляя тугой ворот рубашки. Пот блестит на висках, а глаза лихорадочно блестят. Держится не хуже Наилия, глубоко спрятав свою бурю. Не хочу его мучить, но так будет лучше для всех.
«Кошмарными видениями задавить его решил? Для этого вселиться нужно? Почему ты, а не Юрао?»
«В генерале Горе тоже был я, госпожа, — ошарашивает ответом Лех, — жалкий паразит на такое не способен. Он прикован к вам кандалами, и носа не смеет высовывать за пределы тела хозяйки».
«Ты назвался его именем и знал пароль!»
«Не хотел пугать вас раньше времени, госпожа. Вспомните, как реагировали, узнав, что нас шестеро. Момент был неподходящий для откровений».
«Значит, ты выбил из Юрао пароль и велел ему молчать из лучших побуждений?»
«Все ради вас, госпожа», — ласково говорит Лех, а меня озноб пробирает от ужаса.
Духам ничего не стоит врать мне и манипулировать друг другом.
«Это у цзы’дарийцев манипуляции, — возражает Лех, — статус, привилегии, положение в обществе, устои и обычаи. Целая история о том, кто перед кем должен кланяться, а у нас все просто. Сильные стоят над слабыми. Я могу приказывать паразиту, но не могу выгнать, потому что он врос намертво. Таких паразитов подселяют Истинные, чтобы закрепить цепь питания, но это долгий разговор. Мы будем делать то, зачем пришли?»
— Дэлия, — нетерпеливо зовет Публий, — или говори, или уходи. Я могу сидеть в командировках, пока влечение к тебе не пройдет. Цикл, два, три, сколько нужно? Ни тебя не буду видеть, ни Наилия.