— Я должен в это поверить? — холодно спрашивает генерал, и мне чудится стук подошв ботинок по выстланной брезентом земле. Шелест раздвигаемого в боевое положение посоха, писк заряда бластера. С ума схожу.
— Мы в шоке были оба. Я закрыл ее здесь, чтобы выспалась без лишних вопросов от бойцов.
— Разделся и рядом лег?
— Да, — твердо и резко отвечает Публий, — она задыхалась ночью. Не веришь мне — данные монитора посмотри. В такой истерике, о какой близости вообще могла идти речь?
Тяну молнию комбинезона под горло, раненая ладонь горит и пульсирует. Ботинки одеваю, не застегивая липучки и еле успеваю отойти от полога. Наилий дергает его вверх, чуть не срывая с ткани молнию.
Выходи, планы меняются.
Наклоняю голову и на мгновение ныряю в темноту. Глупо вот так распластаться, но слабость не спрашивает разрешения. Касаюсь пальцами пола, а генерал хватает за плечо, не давая упасть.
— В резиденцию поедешь.
Яркой вспышкой загорается лампа, ослепляя. Прикрываю ладонью глаза, не понимая, что происходит, и жалобно бормочу:
— С тобой вместе?
— С водителем, — выцеживает генерал и дергает к выходу из оперблока. Упираюсь, рискуя запнуться и снова упасть, беспомощно оглядываюсь на капитана, замершего со сложенными за спиной руками. Публий бледнее стен, но высоко держит голову. Меня с глаз долой, а с ним как?
— Подожди, зачем в резиденцию? — спрашиваю, пытаясь вырвать руку из железных пальцев Наилия. — Остановись, пожалуйста…
— В казарму к санитарам собралась? — рычит Наилий, грубо разворачивая лицом к себе. — Солдатня приятнее меня?
Обдает жарким дыханием с примесью гнева. Под взглядом сжимаюсь в комок, чувствуя себя самой маленькой и ничтожной на планете. Почему не ударил? Зачем вообще куда-то тащит? Облизываю пересохшие губы и зажмуриваюсь, как перед прыжком в ледяную воду.
— Ты в особняке, я в резиденции, — шепчу тихо, сама едва слышу, — что я буду делать там без тебя?
— Работать, — генерал отпускает меня и достает планшет. Сам кладет девайс в карман моего комбинезона, — Флавий прислал тебе сто анкет, как просила. Сиди и читай. А теперь на выход! Маску надень.
Прячусь за черной тканью маски и иду за генералом через все переходы мимо сонных санитаров и любопытных дежурных. Снаружи черной скалой посреди поля торчит военный внедорожник. Наилий следит, как я забираюсь на заднее сидение, и подходит к водителю.
— Нурий, отвезешь рядового Тиберия в первую резиденцию и вернешься обратно.
— Есть, — кивает лейтенант и запускает двигатель.
Машина срывается с места, разрезая синеву сумерек желтым светом фар. Сидеть спокойно не могу, складываю ногу на ногу, закрываю лицо рукой. Водитель бросает в меня взгляды через зеркало заднего вида, но молчит. Дисциплинированный до той степени, что возит генерала и его тайны в машине.
Мысли мечутся от одной проблемы к другой, но постоянно возвращаются к Публию. Всю генеральскую ярость на себя принял, будто под поезд бросился, не сомневаясь ни мгновения. А я струсила. Собиралась поддерживать Наилия в кризисе, и на первой же вспышке чуть под койку не забилась от страха. Мужчины разговаривали с достоинством офицеров цзы’дарийской армии, сдерживая гнев и выбирая слова. Где был мой разум и моя сила, когда беспомощно лепетала и не понимала, о чем просить? Еду в теплой машине на мягком сидении, а Публий остался объясняться с Наилием. Бездна, когда все настолько вышло из-под контроля, что обернулось катастрофой?
— Тебе плохо, рядовой? — спрашивает Нурий.
— Нет, все в порядке, лейтенант…
— Дар, — подсказывает он, — а то могу остановить. Выйдешь, воздухом подышишь.
— Благодарю, но лучше добраться быстрее.
— Как хочешь, — пожимает он плечами и смотрит на дорогу.
Кровь темнеет на перчатке, но больше не льется. Дрожащими пальцами разглаживаю ткань комбинезона. Никак не могу успокоиться, а дальше будет только хуже. Узнав у Публия зачем я вообще подселила в него духа, Наилий обязательно захочет со мной поговорить. Мы погрязнем в обидах и выяснениях отношений. Но на этот раз я должна справиться сама без помощи духов. Нельзя жить чужими подсказками. Это моя любовь и мой мужчина.
Машина петляет по проселочным дорогам, и я перестаю понимать, где мы едем. Наилий говорил, что в резиденциях не живет, ему хватает особняка. Там должно быть так же тихо и пусто, как в горах. Идеальное место, чтобы спрятать меня. Даже охрана не нужна, куда я пойду? Эти земли пустынны, до ближайшего города не один день пути. Планшет лежит в кармане, но смогу ли я думать об анкетах? Что стало с моей жизнью?
Нурий забирается на холм, пересекая узкую ленту леса, и останавливается у ограды двухэтажной копии особняка. Та же квадратная мозаика из стекла и бетона на фасаде, только нет ухоженных кустов и клумб с цветами, а дорожка зарастает травой.
— Приехали, — оборачивается ко мне Нурий. — Холодильник пустой, вся едва в подвале. Вот ключ. Ковер в гостиной убери и увидишь люк.
— Спасибо, лейтенант Дар, — благодарю совершенно искренне и забираю пластиковый ключ.
— Не за что, — улыбается на прощание водитель. — Ты ведь не местный, правда?
Совершенно. Я родилась в пригороде Равэнны и генеральскую резиденцию со всеми пустырями вокруг вижу в первые. Может, что-то не так делаю. Не с той ноги выхожу из машины, например. Или не наматываю шарф на горло, чтобы спасаться от ледяного ветра.
Я учился в горном интернате, — вспоминаю легенду Тиберия, и настолько сильно не угадываю с ответом, что влипаю в новые неприятности.
— В горном, значит, — смеется Нурий, — теперь ясно, чей нилот. Тот-то на нашего генерала совсем не похож. Ни манерами, ни повадками.
Кивает мне, наконец, и я выскакиваю из машины, как ошпаренная. Только что набилась в сыновья к Марку Сципиону Мору или другому генералу с горного материка. Лицо пылает от стыда, ноги отказываются слушаться. Проклинаю себя сквозь зубы и бреду к калитке через высокую траву. Разведка точно не для меня. От любого вопроса в жар бросает. Не вышла ведь за рамки легенды и того, что рассказывал в госпитале обо мне Публий, но призрак близкого провала все равно маячил за плечом. А мне еще выходить в маске перед мудрецами и представляться тройкой. Если Наилий поверит, что это он, конечно. Если вообще захочет говорить после сегодняшней сцены. Учения еще не закончены, до вечера генерал будет занят, а потом вернется в особняк. И мне за это время нужно привести мысли в порядок.
Касаюсь пластиковым ключом считывателя на замке и вхожу в резиденцию. Датчик ловит движение и зажигает освещение. Значит, запускать генератор и насос, как в охотничьем доме, не придется. Устало дохожу до дивана в просторной гостиной и падаю на подушки. Не карцер психиатрической клиники, но суть та же. Гордилась когда-то, что легко переношу одиночество, а сейчас скулить хочется от отчаяния. Никогда мне не будет покоя и простого счастья. Не просила я у Вселенной ни способностей, ни духов, ни проблем мудрецов. Но и жаловаться и упираться на поводке у Истинных тоже не собираюсь. Никто не сделает мою жизнь лучше, кроме меня. Вперед в неизвестность можно идти и с высоко поднятой головой.
Достаю из кармана планшет и прикладываю палец к сканеру. Девайс признает хозяйку. Отлично. Хотя бы здесь все по-прежнему. В почте пять писем от Флавия, Наилия, Поэтессы и Создателя. Все пришли уже после моей мнимой смерти. Не прочитаны, но я не думаю, что в них не заглядывал Рэм или сам генерал. В письмах анкеты, в том числе от Наилия. Сдержал обещание, заполнил. От Дианы одно слово «прости», но меня в жар бросает. Простит ли она когда-нибудь? Я обманула и спряталась, оставив Поэтессу виноватой в моей смерти. Простит ли Публий? Помогал и прикрывал с нашего знакомства, а вместо благодарности получил духа-каннибала и ненависть лучшего друга. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь. Наилий должен проклинать день, когда столкнулся в коридоре закрытого военного центра с бледной дариссой по прозвищу Мотылек. Я сгорела в пламени и сама им стала.
«Свет мой, — пишет Создатель, — знаю, что не прочтешь и клянусь, больше не буду писать. Я скучаю. Сижу на кухне один и сам себе жарю яичницу. Со скорлупой, потому что криворукий, как раньше, а тебя нет.
Не позвонить в бездну, не написать письмо. Я столько тебе не сказал. Ударился в соревнование и забыл, как хорошо просто слышать твой голос, держать за руку, гладить по волосам. Свет мой. Не думал, что переживу тебя. Болит в груди сильно. Окажусь в бездне, найду всех Истинных и каждому морду в кровь разобью за тебя. Так бездарно потерять сильного мудреца.
Этот мир обречен. Обрушение случится если не в этом цикле, то при моей жизни. Друз станет императором и утопит планету в хаосе. Другого будущего нет. А я понял свое истинное предназначение — стать воротами в Небытие. Выйти за рамки Вселенной, создать свою собственную и устанавливать правила игры. Ты придешь уже в новый мир, а пока спи спокойно».
Кладу планшет на диван экраном вниз и долго смотрю, как на ядовитую змею. Попрощался Создатель со мной и заодно со всем миром. Не ошиблась я на счет амбиций Друза, но читать об этом неприятно. Хаос будет густо замешен на крови. Тех, кто захочет помешать, Агриппа уничтожит без жалости. Великая Идея превратилась в идею величия одного цзы’дарийца — Создателя. А без нее действительно только две дороги в хаос: диктатура или анархия. И мне не нравятся обе. Сделать ничего не могу — не знаю, что и как. Будущая тройка под маской Тиберия развалилась на части. Из своих проблем с Наилием выбраться не можем. Стоит поверить, что теперь все будет хорошо, и начинать приходится заново.
Поднимаю с дивана планшет и открываю анкету генерала пятой армии. На первый же вопрос он отвечает, как правитель, и с каждым следующим ответом пророчество о новом мудреце меркнет, пока я не дохожу до последних пунктов. На вопрос о пределе он пишет не о титуле императора или галактического наместника, а говорит о космосе. Весьма своеобразно, но однозначно описывает потенциальный барьер. Правильный результат, очень точный. Мудрец на тонкой грани переходного кризиса в самом начале своего пути. Хватит ли этого для доказательств? Нет. Два ответа, выбивающихся из общей картины, всегда можно назвать статистической погрешностью. До вечера сижу с анкетами из чистого упрямства, тасуя результаты и корректируя вопросы. Выдыхаюсь на двадцатой, замерзнув в неудобной позе. Затекшие ноги отходят покалыванием тысяч иголок, а в тишине равни