— Переругалась со всеми, — продолжает Флавий. — Эмпат встает и уходит, как только она появляется. Избиратель на ней какие-то психологические приемы отрабатывает. Сначала пытался сбить с порыва вывалить на публику его прошлое, а теперь молчит и делает вид, что Мемори не существует. Даже Поэтесса не выдержала, хотя с самого начала относилась к ней лучше всех. Мемори абсолютно асоциальна. Я не знаю, что с ней делать.
Капитан выговаривается и замолкает. Понимаю, что дело уже не только в открывшихся способностях, мешающих мудрецу жить. Она впустила в себя хаос и потакает ему. Ее пытались не трогать и терпеть ее выходки, но только раззадорили сильнее. А был ли другой способ? Я напрягаю скованное отеком горло и хриплю:
— Что лечащий сказал? Как ее успокаивали?
— Музыкой и танцами. Излишек агрессии выходил. Ставили в карцер динамик и включали погромче. Она больше прыгала, чем танцевала, пока не падала от усталости. На пару дней хватало. Мы пробовали тоже. Разбила аппаратуру.
Лифт останавливается на этаже и капитан замолкает. Могу его понять. Генеральный штаб не место для социопатов, а Флавий не обязан жить с психически неуравновешенной женщиной. Эмпат может и написал заключение, поддавшись эмоциям, но в целом был прав, говоря о крайней нестабильности Мемори. За несколько шагов до кабинета задаю последний вопрос:
— Ее вовлекали в работу? Она хоть чем-нибудь интересуется?
— Нет, — качает головой Флавий. — Ее так много, а по сути, нет совсем.
Стоим вдвоем у стеклянной перегородки в мой бывший кабинет. На матовой белизне отражение капитана совсем бледное, а рядом я черной тенью за спиной. Флавий — правитель-единичка. Чувство долга уже гложет, а справляться с ним пока не умеет. Хочу пообещать, что найду решение, но боюсь солгать.
— Я поговорю с ней, но мне нужна помощь, — хриплю в ответ и морщусь от того, что нужно сделать. — Пара крепких рядовых, чтобы удержали ее, если бросится. Увидит мое прошлое и о затее с Медиумом можно забыть.
— Согласен, держать нужно.
— Она здесь?
— Да, спит на диване. Пришлось накачать снотворным, чтобы зашить ногу. Заходим?
Флавий кладет ладонь на ручку двери, но я испуганно мотаю головой. Не готова еще. Пока ехали в лифте, о Мемори думала, а не о том, как выйду к мудрецам. Это не любительский спектакль на образовательных курсах, здесь не станут аплодировать в поддержку, если постановка провалится. Не имею права на ошибку. Жарко в комбинезоне, рубашка липнет к телу, дышу ровно, стараясь унять сердцебиение. Тиберию остро не хватает генеральской выдержки. Его осанки, походки, манеры держаться.
Бездна, я помню, как он сидит, но смогу ли сесть так же без скованности или нарочитости? Нельзя было на первую встречу иди самой! Как потом Наилий наденет маску? Но поздно дергаться, поднимаю подбородок и киваю. Готова.
Капитан открывает дверь и входит первым. Все мудрецы, кроме Конспиролога, здесь. Стоят, сидят и прохаживаются у моего рабочего стояла, а на диване в коротком платье, едва прикрывающем бедра, спит Мемори. На голове детская шапка с длинными лентами вместо завязок. Порезанная осколком нога заклеена пластырем. Избиратель рядом на стуле для посетителей. Совсем не брился после клиники. На голове пробивается ежик волос, а борода стала еще гуще. Взгляд из-под бровей тяжелый и настороженный. Я запомнила мудреца пылким и любопытным, а сейчас будто вижу узника на допросе.
Самой не легче. Переступаю через порог, и словно упираюсь в невидимую стену. Мудрецы, как призраки из прошлой жизни. Холодные, бледные, равнодушные. Даже звонкая и всегда счастливая Диана не поднимает глаз, кутаясь в палантин. Стискиваю зубы и пережидаю волну дрожи. Мотылек умерла, а с Тиберием мудрец Поэтесса незнакома. Мы чужие друг другу и худшее, что я могу сделать — пытаться заново завести дружбу. Каким по счету станет обман? Пусть лучше избегает меня.
— Мудрецы, дарисса, — говорит Флавий, выйдя в центр кабинета, — как обещал, привел к вам Медиума. Тиберий, знакомься: Избиратель, Эмпат, Поэтесса.
Мужчины коротко кивают, повторяя мое новое прозвище, а Диана вскидывает голову. На мгновение кажется, что видит меня через военную форму и вязаную маску. Сейчас нахмурится, тряхнет кудряшками и строго спросит: «Мотылек, где ты была? Зачем притворилась мертвой?». Сквозняком тянет по спине, руки холодеют так, будто я настоящая лежу в саркофаге и касаюсь пальцами хрупких лепестков эдельвейсов. Никогда не забуду, как Публий подхватил падающую Диану и увел из атриума. Теперь я снова рядом под той же маской и буду лгать дальше.
— Ме-ди-ум, — тянет по слогам Поэтесса, — предсказанная тройка.
Подходит ближе, легко ступая по ковролину, и я подчиняюсь порыву. Протягиваю руку ладонью вверх привычным для мужчин жестом. Поцелуй вежливости. Диана колеблется, но все же вкладывает трепещущие пальцы в мою ладонь. Сжимаю слегка и чувствую, какие холодные. От запястья тонкий аромат парфюма. Сладость, смешанная с пряностями. Наклоняюсь коснуться губами и слышу шепот:
— Из-за вас умерла Мотылек.
Тихо и ровно, будто разговор о погоде за окном, а через прикосновения рук по коже покалыванием электричества чужая, не выстраданная боль. Тиберий не должен промолчать, и я отвечаю, с трудом выталкивая слова:
— Мне жаль. Я не был знаком с дариссой, но соболезную вашему горю. Поэтесса забирает руку и возвращается к столу. Только теперь я замечаю гипнотический блеск в глазах Эмпата. Мудрец успел пододвинуть стул и сесть ближе. Пил и ел чужие эмоции, прикрыв глаза от удовольствия. Наверное, так выглядел бы Юрао, окажись он в физической оболочке. Эмпат был одним из немногих, кто умел забирать энергию, а не только отдавать ее.
— Говоришь, не был знаком, — задумчиво тянет слова мудрец, — а вина настоялась на раскаянии лучше забытого в кладовке отвара.
Еще не паникую, но близка к этому. Обманывать тех, кто видит тебя насквозь — безумие. Давлю страх и мысленно желаю Эмпату поперхнуться. Не обязана объясняться, что бы он ни разглядел в эмоциях.
— Мы нашли Тиберия два дня назад, — вступается за меня Флавий. — Я рассказал обо всех пророчествах именно для того, чтобы не искались причинно-следственные связи. Судьба слепа…
— …а бездна безразлична, — заканчивает поговорку Поэтесса и отворачивается.
— Хватит уже, — цедит сквозь зубы Избиратель, — мальчишка только из психушки вышел, а вы ему тут филиал устроили. Пророчества, подозрения. Давайте еще все подойдем и потрогаем. Прошлое расскажем, будущее откроем, в кишках покопаемся, чтобы развернулся и сбежал, не оглядываясь. Ты извини нас, Медиум, издергались с беспокойной соседкой. Видишь, спит? — Мудрец выразительно кивает на Мемори и продолжает. — Милая, когда тихая, но это ненадолго. Сейчас лекарство отпустит, и концерт пойдет по десятому кругу. Расскажи пока, почему Медиумом назвали. С духами общаешься?
Зовет сесть рядом, и я послушно иду. Не скоро Тиберий оправится от шока, что он теперь мудрец, еще и тройка, а эти странные цзы’дарийцы ему почти семья. Хриплю из-под маски старым ржавым дроном, рассказывая об Инсуме. Мудрецы, притихнув, слушают о парах действующих сил, Истинных. Я молчу о паразите, питающемся похотью, кошмарах и подселенце по имени Лех. То, что было у Мотылька, умерло вместе с ней.
— Занятно, — кивает Эмпат. — Духов видишь?
— Нет, только слышу. Иногда эмоции чувствую.
— Как? Какие? — оживляется мудрец и вытягивает вопросами остальное вплоть до истории, что духи живут в нервном сплетении и могут разбудить, устроив спазм. Разговор съезжает на других мудрецов, и мы болтаем, пока Мемори не начинает ворочаться во сне.
— О-о-о, — вздыхает Эмпат, — все, я пошел. Капитан Прим, до созвона.
Кивает нам всем по очереди и убегает. Поэтесса уходит следом, попросив разрешения поработать с предсказаниями дома. Избиратель тоже встает, но я торопливо говорю ему в спину:
— А можно вопрос?
Мудрец цокает языком и косится на Мемори. Ходячая катастрофа безмятежно спит, как ребенок, приоткрыв рот. Моложе меня. С щек еще не ушла припухлость и грудь едва намечается под платьем. Предчувствую, что в ее сценах всего поровну поровну: кризиса, подросткового буйства гормонов и желания навязать свои правила. Чем громче кричишь, тем шире вокруг тебя пространство. Насидевшись в психиатрической клинике, первое, чего хочется — свободы. — Давай свой вопрос, — кивает Избиратель, — постараюсь успеть.
Мы возвращаемся к расставленным стульям, и я лихорадочно придумываю, что спросить. Никому не нужно знать, что будущая тройка под контролем кукловода в один момент может стать диверсантом в тылу. Сформулировать Великую Идею, выгодную безымянным высшим силам, и будто случайно забыть о том, как лучше для собственного мира. Поэтому спрашивать Избирателя нужно так, чтобы он рассказал суть, отвечая совсем на другой вопрос.
— Капитан Прим показывал тезисы вашей теории выбора благоприятного жизненного пути. Все, что с нами было, есть и будет — уже записано бесконечным числом вариантов, и мы движемся от точки к точке, как гусеница в густой листве.
— Поэтично, но в целом верно, — соглашается мудрец и продолжает моими метафорами: — Если гусенице не нравится листва, попадающаяся на пути, то она может свернуть на соседнюю ветку или перебраться на другой куст.
— Выбрать для себя лучшую жизнь. Буквально заказать у Вселенной богатство, власть, любовь.
— И, приложив определенные усилия, получить их, — удовлетворенно кивает мудрец, разглядывая меня с интересом.
Теория действительно смелая и по-своему наглая. Она отрицает привычные нам с детства вещи. Становится не важным, родился ли ты сыном крупного гражданского ученого или нилотом генерала. Смог ли завести нужные знакомства или пробивался сам без помощи покровителей. Твое здоровье, красота, характер отходят на дальний план. Несколько простых ритуалов, похожих на магические манипуляции, и жизнь становится сказкой. Занимательно, соблазнительно, вдохновляюще, но сейчас меня волновал другой момент. То, о чем мудрец вскользь упоминал сразу после рассказа о бесконечности вариантов.