Опускаюсь в кресло, достаю планшет из кармана платья и замираю. Анкету я и «мертвая» разработаю, но кто будет ходить на встречи? В стекло перегородки деликатно стучат, и на пороге появляется сияющая Поэтесса в ореоле золотых кудряшек и шифона зеленого платья.
— Не помешаю?
Вчерашняя догадка Наилия про недостоверное предсказание больно бьет обидой, и я против воли опускаю глаза.
— Дарисса, — Флавий встречает мудреца поцелуем вежливости и провожает к другому стулу.
Мне нужно отвечать на вопрос капитана и решать проблему моего возможного отсутствия на долгое время, а внутри клокочет и пузырится болотной жижей предательство подруги. Почему бы им всем сразу не переметнуться к Создателю, раз я как тройка ни полом, ни опытом не вышла? Куда логичнее ждать Великой Идеи от мужчины, чем от глупой женщины. Включить логику и предсказания о тройке станут не нужны.
Последним из тех, кто мог прийти появляется Эмпат. По-прежнему в светлом костюме, но не такой дерганный как вчера. Мудрец тянет носом воздух и широко улыбается:
— Поругаетесь сейчас. Ставлю на Мотылька. Она сильнее взвинчена и кричать будет громче.
— Ставлю на благоразумие и плодотворную работу, — парирует Флавий, кивком головы предлагая Эмпату садиться.
Мудрец принюхивается к капитану, как собака, и радостно восклицает:
— Ох, жаркая была ночка, умеешь стресс снимать, уважаю.
За отсутствие такта у мудрецов давно стыдно, но Флавий остается невозмутимым:
— Чем выше должность, тем глубже стресс, и тем тщательнее его полагается снимать.
Эмпат смотрит на него влюбленно, и послушно садится рядом, с шумом придвигая стул. Ныряю в мудреца и улавливаю свежую желтую привязку. Очарован, мечтает дружить, доверчиво тянется сам. Мы часто ведем себя, как наивные дети, когда дело касается отношений. В этой части жизни мудрецы уязвимее всего. Отвыкли в психбольницах от городских джунглей с хищниками, но за Флавия переживать не стоит. Все привязки спокойны, гнева я не вижу, а с дружбой они позже сами разберутся. Мне бы понять, что делать с моей.
— Рада, что все в сборе, — говорю я, — жаль, что мы только начали, а я уже исчезаю на неопределенный срок.
Поэтесса морщится и обнимает себя руками. Эмпат дергается в ее сторону, но молчит, чуть ли не ладони потирая в предвкушении. Любит яркие выбросы эмоций, живет ими и питается, как мой дух-паразит похотью.
— Поэтому я прошу вас распределиться на встречах с мудрецами-единичками так, чтобы вас всегда было двое. Поэтессе нужно сделать проблему своей, тогда пойдут связанные с ней предсказания. Эмпат по эмоциональному фону будет определять тех, кто прошел пик кризиса и адекватен настолько, чтобы расти до двойки, и позже я в помощь сделаю анкету.
— А куда ты собралась? — спрашивает Эмпат. — В командировку?
— Можно сказать и так, — киваю в ответ, а мудрец опять наклоняется к Поэтессе.
Фантазия рисует мне комара, сосущего кровь из бокала через соломинку. Ест с огромным удовольствием, разве что не причмокивает.
— Хорошо, дорогая, мы все сделаем, — соглашается Поэтесса.
— Начнем через три дня, за это время я выдам первую анкету, — продолжаю формулировать задачу, — я решила не гнаться за универсальностью, а готовить вопросы раздельно по этапам и уровням. Среди мудрецов-единичек будущих двоек больше всего, они сейчас в приоритете.
Флавий делает пометки в планшете, а Эмпат качается на стуле, разглядывая лампы на потолке.
— Сейчас мы можем тебе чем-то помочь? — спрашивает Поэтесса.
— Мне, наверное, нет. Капитан Прим, вы не откажетесь от добровольных помощников?
Знаю, как Флавий загружен согласованиями. У мудрецов доступа во внутреннюю сеть военных нет, но звонить по телефону и составлять таблицы они могут.
— Да, буду чрезвычайно признателен, — улыбается капитан.
— Тогда у меня все на сегодня.
Эмпат пружиной подскакивает со стула и цепляется к Флавию:
— Куда пойдем? Что делать?
— Ко мне, там удобнее будет.
— Я тоже пойду… очень скоро, — бесцветно добавляет Поэтесса, не сводя с меня обеспокоенного взгляда.
— Следующая дверь по коридору направо, дарисса, — говорит Флавий и уходит из кабинета вместе с Эмпатом.
— Как ты? — Поэтесса подходит к моему столу и кладет руку на спинку кресла. Трусливо прячу от нее глаза, радуясь, что она не видит привязок, как я, и не чувствует эмоциональной бури, как Эмпат. Может быть, позже предскажет в стихах нашу ссору, но не сейчас. Наилий мог ошибиться и увидеть корысть там, где ее никогда не было. Не хочу сгоряча разрывать связывающую нас нить. Но и открывать свою задумку с инсценировкой смерти не стану, иначе она потеряет смысл. В итоге мысленно отправляю подругу по ту сторону баррикад.
— Жива пока, как видишь, — пожимаю плечами.
— Куда ты, на самом деле, хочешь… исчезнуть? — с трудом выговаривает мудрец.
— Останусь с любимым мужчиной, как ты советовала.
— Правильно, — вздыхает Поэтесса и целует меня в макушку, — держись, дорогая, все будет хорошо.
— Обязательно, — шепчу я.
Гадко и пусто внутри. Вот и начались мои прощания. От крыльев Мотылька оторвался первый кусок, и ветер унес его в бездну.
Глава 4. Чужое тело
Работа не идет в голову, тупо вожу пальцами по планшету и не могу собрать разлетающиеся мысли в одну стаю. Отличить мудреца единичку от двойки просто, но вопросы анкеты все равно сами не формулируются. Флавий занял мудрецов надолго, я одна в кабинете. По-прежнему пустом и безликом. Обживать уже нет смысла, пора прощаться.
Едва ли кому-то еще доведется назначить дату собственной смерти. Успеть завершить дела и сделать свой уход безболезненным для окружающих. Но как мне готовиться? Я уже умирала один раз и лишилась всего, даже имени, и потом ничего нового не появилось. Все, что сейчас есть материального, принадлежит Наилию, а теорий, учений или стихов после меня не останется. Прожила двадцать один цикл и действительно исчезну без следа. Не закончу даже то, что начала с мудрецами. Можно, конечно, работать в особняке, прячась в подвале, а Флавию передавать записи, будто я успела сделать их при жизни. Месяц буду передавать, два, а потом это станет слишком подозрительным. Значит, капитана Прима нужно посвящать в тайну. Но пророчество не исполнится, если я буду выдавать мысли от своего имени. Инсценировка смерти станет бессмысленной. Исчезнуть придется окончательно. Жаль. Нужно научить Флавия распознавать мудрецов и надеяться, что он будет их искать, зная, что меня больше нет.
Гарнитура пищит, вешаю девайс на ухо и отвечаю:
— Слушаю.
— Дэлия, зайди, пожалуйста, к Публию, он тебя ждет, — сухо говорит Наилий, — встретит у лифта главного медицинского центра.
— Что-то случилось?
Генерал медлит с ответом, а я ничего не понимаю. В последнюю нашу встречу Публий заверил, что в медицинском наблюдении я не нуждаюсь. Здорова. Зачем тогда?
— Он сам тебе расскажет. Или ты передумала и останешься живой?
Значит, военврач уже в курсе идеи. Расстраиваюсь, потому что, чем меньше цзы’дарийцев о ней знает, тем лучше. Понимаю, что от Публия нужно свидетельство о смерти, но он мог его выписать, веря, что все по-настоящему.
— Зачем ты впутал его?
— А у кого взять труп женщины, чтобы сжечь в крематории? Объявленная на Совете генералов тройка, моя любовница. Я не могу просто показать урну с твоим прахом, мне никто не поверит.
Резонно. Серьезный подход. Чувствую, церемония погребения пройдет с генеральским размахом.
— Хорошо, я уже иду.
— Отбой.
На улице дождливо. Противная мелкая морось в преддверии затяжных летних ливней, когда небо укрывается плотными слоями облаков, а гром способен оглушать. Волосы намокают и вьются, светлое платье иссечено каплями дождя. Стряхиваю воду с плеч и ныряю в суету холла медцентра. Темно снаружи, горят почти все лампы. Публий встречает у лифта, и лишь в кабине я понимаю зачем. Доступ на верхние этажи ограничен. Там научная лаборатория, стационар и кабинет главы медслужбы.
Лифт останавливается на шестнадцатом этаже, выпуская меня в уже знакомый коридор с фотографиями на стенах и мягкими диванами. Проходим мимо комнаты с медкапсулами, и Публий запускает меня в процедурный кабинет. Успокоившееся сердцебиение снова ускоряется. Медики совершенно особенные цзы’дарийцы. Могут сделать больно сотней разных способов, а на них даже пожаловаться нельзя, не то, что отомстить.
— Зачем я здесь, капитан Назо?
— Наилий помешан на достоверности, — объясняет Публий, доставая из шкафа медицинский кейс, — ему мало, чтобы труп был одной с тобой комплекции. Нужно полное внешнее сходство. Поэтому первое, что от тебя понадобится — слепок лица. По нему изготовят силиконовую маску.
Значит, в саркофаге в белом погребальном платье действительно буду лежать я. Все, кто придет на церемонию высказать Наилию соболезнования, увидят мое лицо, живые цветы в моих волосах, белое кружево на моих руках. И потом меня сожгут в печи крематория. Озноб пробирает от этой мысли.
— А второе?
— Шрамы на руках трупа должны быть точно такими же, как у тебя. Их тоже сделают силиконовыми накладками.
И снова не поспорить. Киваю, соглашаясь, а Публий открывает кейс и собирает из составных частей пугающее устройство. Рукоять и ствол, как у бластера, но там, где должен быть оптический прицел — широкий экран. У военных даже медицинское оборудование с особым оттенком. Один инъекционный пистолет чего стоит.
— Что это? — испуганно спрашиваю я.
— Машинка, — пожимает плечами Публий, — название длинное и скучное, поэтому просто машинка. Она шрамы сводит. Тебя больше нет, Мотылек, и шрамов нет. Иди за ширму, раздевайся.
Иногда мне кажется, что просьбу раздеться я чаще слышу от Публия, чем от Наилия. Я бы не реагировала так остро, не будь между мной и капитаном зеленой привязки. Уже слишком толстой, чтобы ее игнорировать.
«Руки он к тебе не протягивает и намеков не делает, — встревает в мысли Юрао, — страдает молча».