Позавчера четверть говяжьей туши исчезла загадочным образом, пока мясник ждал, когда откроют ворота, а его внимание отвлекали дети, визжа и стуча в окно, гримасничая и делая неприличные жесты.
— И это еще одно дело, которое мы не можем возбудить, потому что нет других свидетелей — только эти проклятые отродья, которые наплетут чепухи, но не скажут правду! — воскликнул Тэлли.
— А я-то удивлялась, почему прошлым вечером от костров в лагере доносились такие запахи, что слюнки текли, — прокомментировала Энн. — Вечер был такой прекрасный, и я пошла на берег прогуляться. А запах мяса, которое жарили на углях, даже перебивал вонь от стока в Килиш.
Рассказывая это, Энн тайком почесывала покусанные насекомыми ноги. Вечер был такой прекрасный, что она рискнула пройтись с голыми ногами и стала жертвой каких-то летучих кровососов.
Тэлли снова потянулся к телефону.
— Если закон настаивает, чтобы я был ослом, я приглашу писак. Может, это испортит наш имидж, но на эту историю бульварные газеты набросятся — уверен. Особенно сейчас — когда у них нет ничего «жареного» политического. Мы, может, потеряем несколько гостей, которых стесняет камера, но зато о Талиске узнает вся страна.
Тэлли позвонил во вторник. К среде «Оссиан» забили до отказа репортеры, а журналисты заполнили лагерь путешественников и гостиницу. Нелл разъярилась из-за того, что фотографы и телевизионщики передвигали мебель и набросали во всех комнатах окурков, а она с командой уборщиков навела в них безукоризненный порядок к приему первых гостей на уик-энд. Но Тэлли и слышать ничего не хотел.
— Это же будет неслыханная реклама! — уверял Нелл брат. — У нас такого шанса больше не будет, а с паршивой овцы хоть шерсти клок, так и с этого грязного сброда.
Заголовки в газетах были предсказуемы. Они варьировались от сдержанных «Провал шоу на острове» («Экспресс»), «Гостиница, где разбиваются сердца» («Сан») или эксцентричного «Богатый в замке, бедный за воротами» («Миррор») над фото Тэлли и одного из вождей путешественников; до точных — «Осада Талиски», «Имущие против неимущих» («Индепендент»). Большинство газет сочувствовало Тэлли с Нелл, публикуя, фотографии фургонов путешественников и спальней в Талиске, или куч пустых емкостей, брошенных в лагере путешественников, с аккуратным рядом бутылок на полках в баре Тэлли. Вечерние теленовости в среду показали съемки с высоты растянувшейся колонны машин и людей на материке и дикий, почти пустой остров с его прекрасно восстановленными зданиями и аккуратной гравийной подъездной дорогой, ведущей к накрепко закрытым воротам на мосту, съемки сопровождал комментарий, продолжающий тему осады, далее показали записи интервью с полицейскими и руководителями местных организаций здравоохранения, обосновавших свое невмешательство. Тэлли с Нелл сняли проходящими туннельную арку, а интервью брали у старинных железных ворот и у гостиницы с ее эмблемой с изображением скабиозы. При том, что в целом освещение событий было в пользу Талиски, в большинстве версий всей истории подчеркивалось, что путешественники за лагерную стоянку уплатили арендную плату и закон не нарушали.
Тэлли радовался результатам всей этой игры с вызовом прессы. Был риск, что Маклинов могут обвинить в том, что они гордо щеголяют своим богатством перед несчастными бездомными, но этого не произошло.
— Нам нужно держаться за бульварные газеты, — восторгался Тэлли, когда изучал внимательно и с большой дотошностью напечатанный материал. — Хоть раз они попали в точку!
Однако его эйфория поубавилась, когда очень скоро после окончания теленовостей зазвонил телефон. Первыми позвонили из службы по работе с общественностью Туристического Совета, спрашивая, безопасно ли приезжать на остров их шефу, принимая во внимание нынешнее состояние осады; потом один за другим звонили другие желающие приехать или их порученцы — либо для того, чтобы узнать, состоится ли все-таки открытие отеля, либо попросту снимая заявки на бронь номеров. Ко второй половине дня в четверг большое открытие на Пасху больше походило на провал, и Тэлли погрузился в уныние.
Хорошие новости от ворот принес Мик. Отогнав коров на пастбище, он пришел как обычно, на завтрак, за которым все мучились вопросом, смогут ли открыть отель или нет, вытер платком лоб и сказал с обезоруживающей простотой:
— Они уходят.
— Кто уходит? — уточнил Тэлли выразительно.
Они с Нелл взяли за правило завтракать с прислугой, потому что это было подходящее время для разбора разных дел и решения возникающих трудностей, которых уже и сегодня было полным-полно, но, по его мнению, ни одну не приняли во внимание.
— Толпа на материке. Путешественники. — Мик налил себе молока и быстро выпил. — Иисусе, там делается горячо! Там прямо август, а не апрель!
Тэлли бросил нож, которым мазал масло, и резко спросил:
— Уезжают? Садятся в свои проклятые колымаги и отъезжают? Ты уверен?
— Конечно, уверен, — заявил Мик, слегка обидевшись, что можно не верить его слову. — Из их грузовиков и фургонов создалась пробка, да еще какая! Они все сразу поднялись.
— Просто не верю! — воскликнул Тэлли. Он, радостно крича, оттолкнул стул и зашагал к кухонной двери. Нелл была на кухне, готовя завтрак; это она делала часто, предоставляя Калюму по утрам выходной. — Нелл, бросай все, поедем со мной. Мик говорит — путешественники уезжают.
С возгласом удивления Нелл составила сковородку, на которой что-то жарила, с огня и поставила в раковину вместе с содержимым. Не сняв белого фартука, она подбежала к вездеходу, быстро села в него, а Тэлли включил мотор. Как огненный Найгел Менселл на трассе, уже через минуту они затормозили на высоком месте в конце подъездной дороги и уставились на ворота, не веря своим глазам.
Узкая дорога, которая вела от моста в деревне, была забита машинами и фургонами; все устремлялись к центральному шоссе, которое шло на север к Форту Уильям или на юг в Оубен, но какое бы направление они ни выбрали — лишь бы прочь от поля Мак-Кэндлиша, от Килиш и подальше от Талиски! Путешественники уезжали очень поспешно, насколько позволяла длиннющая пробка из машин на дороге от моста, где разгорелся яростный спор между водителем бывшего почтового фургона, теперь выкрашенного в камуфляжный зеленый цвет, и женщиной за рулем старой машины «скорой помощи», неровно выкрашенной в черный цвет. Они орали друг на друга, употребляя выражения, в которых не было и намека на дружелюбие, тогда как позади них раздавалась какофония клаксонов — в знак протеста против задержки движения.
— Тут им может понадобиться настоящая «скорая», — прокомментировала Нелл с искренним беспокойством. Она заволновалась, увидев множество собак и детей, которые бесцельно бродили между медленно продвигающимися машинами, явно рискуя собственной жизнью.
— Оставаться вопреки нашему приказу — убираться, а уходить — сейчас же, — кричал возбужденно Тэлли, танцуя за воротами. На Нелл произвело впечатление (которая сама была поклонницей Шекспира), что Тэлли может привести к месту соответствующие цитаты классика. Он был более эрудирован, чем могло показаться, судя по его привычной легкомысленности.
— Огромные шары огня, Нелл. Они на самом деле уезжают! — Тэлли схватил Нелл, обнимая, и на ее бледных щеках в экстазе запечатлел пару поцелуев. — Ты рада?
— Конечно, конечно, я рада, — тоже закричала Нелл, отступая. Она даже не ожидала, что этот «исход» вызовет у брата такую радость и снимет напряжение.
Тэлли замолчал и стал считать машины, выстроившиеся в ряд. Хор гудков затих, когда женщина в «скорой помощи» выиграла сражение за ворота — благодаря превосходящему размеру своей машины.
— Около сотни уезжает, — наконец сказал Тэлли.
— Как ты думаешь, сколько это должно занять времени? Можем мы позвонить в Туристический Совет и сказать, что мы открываем согласно плану?
— Да, думаю, можем, — весело ответила Нелл. — Если ничего им не помешает, они должны уехать до вечера, а потом мы попробуем вызвать команду из местного отдела по уборке территории, чтобы они хоть немного очистили место. По крайней мере — хоть это-то они могут для нас сделать!
Кучи тряпок и каких-то старых вещей валялись на поле и на местах, где стояли машины, а там, где жгли костры, на земле остались черные пятна.
— Интересно, почему они так вдруг упаковались? — нахмурился Тэлли, удивляясь. — По словам Мак-Кэндлиша, они заплатили за аренду этого поля за три месяца вперед. Тогда почему же они меньше чем через три недели убрались?
Среди множества машин Нелл заметила фотографа, непрерывно щелкающего камерой: этот эпизод пресса решила не пропускать.
— Может, им не нравится вот эта компания, — сказала она, указав на газетчика и заметив еще нескольких людей с записными книжками и камерами, пробиравшихся вдоль дороги, где двигалась колонна машин. — Испугались, что по газетным снимкам их могут опознать и из-за обмана лишить социального обеспечения.
— Возможно, возможно, — пробормотал Тэлли и показал на ключ в воротах. — Мне нужно поехать разузнать.
В теленовостях, показанных в полдень, была открыта причина «исхода». Вскоре после завтрака с вертолета засняли дорогу, а репортёра показали стоящим с микрофоном в руках на фоне цветного кортежа отъезжающих; на лице его (без всякого сомнения) застыла усмешка.
— Путешественник Нового Века отступает, не выдержав яростной атаки, — пояснил репортер зрителям. — В этом году из-за необычайно теплой погоды раньше, чем обычно, вывелись комары, и потребовалось всего три ночи их злобного внимания, чтобы убедить три сотни энтузиастов жизни под открытым небом, что где-то должны существовать более подходящие места для их лагеря. Итак, осада Талиски окончена, но не благодаря длинной руке закона или действию властей а из-за чрезвычайно действенных укусов Всемогущей Мошки Горной Шотландии — Chiromomus culicoides!
— Боже, благослови комара! — закричал в столовой для прислуги Тэлли, открыв столь неловко бутылку шампанского, что драгоценная пенящаяся жидкость пролилась на стол и на пол. — Пусть она кормится и процветае