Тея поймала мой взгляд и властно кивнула на соседний стул. А я снова посмотрела на рыжеволосую девушку.
– Расскажи мне о ней, – попросила я Ксандра. С ней никто не разговаривал. Никто даже не глядел в ее сторону. Я в жизни таких красоток не встречала, но для всех остальных она, казалось, была невидимкой.
Пустым местом.
– В ее жизни была несчастная любовь, иллюзия отношений, разбитое сердце, трагедии, запутанная семейная история, страшная кара и герой, которого она вовек не забудет.
Я нахмурилась.
– Ты сейчас серьезно?
– Уже давно пора понять, что за серьезность у Хоторнов отвечаю не я.
Он плюхнулся на стул рядом с Теей, лишив меня выбора, и я зашагала к рыжеволосой девушке. Она оказалась превосходным партнером по лабораторной работе: тихая, сосредоточенная, способная быстро сделать в уме все необходимые расчеты. Пока мы с ней выполняли задание, она ни слова мне не сказала.
– Я Эйвери, – сообщила я, когда мы доделали работу, и стало совершенно очевидно, что моя партнерша не горит желанием знакомиться.
– Ребекка, – представилась она. Голос у нее был мягкий и тихий. – Лафлин. – Когда я услышала ее фамилию, выражение моего лица переменилось – и она это заметила и поспешила подтвердить мои догадки: – Мои дедушка с бабушкой работают в Доме Хоторнов.
Не просто работают, а всем заправляют, причем никто из них не питает особого восторга по поводу перспективы сотрудничества со мной. Интересно, в этом ли причина молчаливости Ребекки.
Но ведь и с остальными она не общается.
– Тебе уже показали, как сдавать лабораторку при помощи планшета? – спросила она. В ее голосе слышалась такая робость, будто она всерьез боялась, что я ее ударю. Трудно было свыкнуться с мыслью, что такая красавица и впрямь может бояться хоть чего-то.
Если не всего.
– Нет, – ответила я. – Поможешь?
Ребекка показала, как загрузить свои вычисления посредством нескольких прикосновений к дисплею. А через несколько секунд на ее планшете открылось главное меню. Я заметила на заставке фотографию. На ней была запечатлена сама Ребекка – она глядела в сторону – и вторая девушка с огненно-рыжими волосами, которая смеялась и смотрела прямо в объектив. У девушек были одинаковые глаза и цветочные венки в волосах.
Вторая девушка не превосходила красотой Ребекку – и это было заметно, – но почему-то от нее невозможно было отвести глаз.
– Это что, твоя сестра? – спросила я.
– Ага. – Ребекка спрятала планшет в чехол-книжку. – Только она умерла.
В ушах у меня загудело. Я поняла, кто был запечатлен на той фотографии. Казалось, я догадалась об этом сразу же, как только ее увидела.
– Эмили?
Ребекка задержала на мне взгляд своих изумрудных глаз. Меня охватил страх. Наверное, надо было выразиться иначе! Сказать: «Я соболезную твоему горю» – или еще что-нибудь!
Но Ребекку словно бы ничуть не задел и не оскорбил мой нетактичный вопрос. Она положила планшет на колени и сказала только:
– Ей было бы очень интересно с тобой пообщаться.
Глава 42
Лицо Эмили никак не шло у меня из головы, вот только я не могла вспомнить его во всех подробностях – как-никак, толком разглядеть ту фотографию я так и не успела. Но я помнила, что глаза у нее зеленые, а волосы – песочно-рыжие, точно янтарь, подсвеченный яркими лучами солнца. Еще я запомнила, что у нее на голове был венок, но на длину волос внимания не обратила. И как ни пыталась восстановить в памяти черты ее лица, вспоминала только, что она смеялась и смотрела прямо в камеру.
– Эйвери, – окликнул меня Орен, сидевший на водительском кресле. – Мы на месте.
«На месте» – значило аккурат перед зданием Фонда Хоторна. Казалось, с той минуты, когда Зара предложила мне заглянуть к ней, чтобы разобраться с азами работы фонда, прошла целая вечность. Когда Орен, выйдя из машины, распахнул дверцу с моей стороны, я обратила внимание на то, что впервые вокруг не было видно ни одного фотографа и журналиста.
Может, ажиотаж наконец начал спадать, подумала я, переступив порог фойе фонда. Стены были выкрашены в серебристо-серый и увешаны десятками черно-белых снимков в массивных рамках. Казалось, они зависли в воздухе. Крупноформатные снимки в окружении фотографий поменьше. И на всех – люди. Со всего света, запечатленные в движении и статике, с самых разных углов, по самым разным законам перспективы, разные по всевозможным параметрам – от возраста и гендерной принадлежности до расовой и культурной. Люди. На снимках они смеялись, плакали, молились, играли, ели, плясали, спали, убирались, обнимались – все что угодно.
Мне вспомнился вопрос доктора Мак о том, чем же меня так привлекают путешествия. Вот чем.
– Мисс Грэмбс.
Я подняла взгляд и увидела Грэйсона. Интересно, подумала я, а давно ли он за мной наблюдает? Интересно, что он успел прочесть по моему лицу.
– У меня тут назначена встреча с Зарой, – сообщила я, отбивая неизбежную атаку.
– Зара не придет, – сказал Грэйсон и медленно зашагал ко мне. – Она считает, что вам нужен… проводник, – произнес он таким тоном, что последнее слово мгновенно миновало все мои защитные барьеры и просочилось в душу. – И почему-то ей кажется, что на эту роль лучше всего подойду я.
Выглядел он точь-в-точь как в нашу первую встречу – даже костюм от Армани был такого же цвета: светло-серый, со стальным отливом, совсем как его глаза – и стены этой комнаты. Мне вдруг вспомнилась фотокнига с именем Грэйсона на корешке, которую я видела на кофейном столике в кабинете Тобиаса Хоторна.
– Это все ваши работы? – ахнув, спросила я, обведя взглядом длинные ряды фотоснимков. Это была лишь догадка – но уж что-что, а угадывать я умела прекрасно.
– Мой дедушка считал, что для того, чтобы изменить мир, надо его повидать. – Грэйсон остановил на мне взгляд, но потом опомнился и отвел глаза. – Он любил повторять, что я умею подмечать детали.
Вкладывай. Развивай. Создавай. Я мысленно вернулась к рассказу Нэша об их с братьями детстве, и мне вдруг стало интересно, в каком возрасте Грэйсон впервые взял в руки камеру и когда начал ездить по миру и изучать его, фиксируя свои наблюдения на фотопленке.
Вот уж ни за что бы не подумала, что он имеет отношение к миру искусства.
Досадуя на то, что Грэйсон вообще проник ко мне в мысли, я сощурилась.
– Ваша тетя, наверное, никогда за вами не замечала любви к угрозам, – съязвила я. – Держу пари, не знает она и о том, что вы собирались накапывать информацию о моей почившей матери. Иначе ни за что не пришла бы к заключению, что у нас с вами возможно плодотворное сотрудничество.
Грэйсон усмехнулся.
– Не то чтобы это такие уж значимые детали. Что же касается «сбора информации»… – Он скрылся за столом у стойки регистрации и вернулся с двумя папками. Я удивленно посмотрела на них, а он вскинул бровь. – Неужели вы предпочли бы, чтобы я оставил результаты своих изысканий при себе?
Он протянул мне одну из папок, и я взяла ее в руки. Вообще, он не имел никакого права на то, чтобы вторгаться в нашу с мамой жизнь. Но стоило мне посмотреть на папку, и в голове зазвучал мамин голос – чистый и звонкий, как колокольчик. «Есть у меня одна тайна…»
Я открыла папку. Выписки из трудовой книжки, свидетельство о смерти, информация по кредитам, справка об отсутствии судимости, фотография…
Я сжала губы, не в силах отвести взгляд от снимка. Мама на нем была еще совсем юной – и держала меня на руках.
Я с трудом заставила себя посмотреть на Грэйсона, готовая обрушить на него свое негодование, но он спокойно протянул мне вторую папку. Интересно, подумала я, что он обо мне выяснил; найду ли я среди документов объяснение, почему его дедушка выбрал именно меня. Я открыла папку.
Внутри обнаружился один-единственный лист бумаги. Совершенно пустой.
– Это список ваших покупок со дня оглашения завещания. Да, для вас делали покупки, но сами вы… – Грэйсон многозначительно кивнул на пустой лист. – Не покупали ничего.
– Это на вашем языке значит «извините»? – спросила я. Я явно его удивила. Ведь истинная аферистка, жадная до денег, наверняка повела бы себя иначе.
– Я не стану извиняться за то, что хочу оградить близких от опасности. Наша семья и без того настрадалась, мисс Грэмбс. И если бы мне пришлось выбирать между семьей и вами, я, конечно, выбрал бы семью – всегда и всюду. Но готов признать, – он снова посмотрел мне в глаза, – что я вас недооценил.
В этих словах – как и в выражении лица – чувствовались серьезность и уверенность; казалось, парень, объездивший весь мир, видел меня насквозь.
– Ошибка вышла, – сообщила я и, захлопнув папку, отвернулась от Грэйсона. – Я хотела потратить деньги. Причем немаленькую сумму. Я попросила Алису передать их одному моему другу.
– Что еще за друг? – спросил Грэйсон. Выражение его лица переменилось. – Ваш парень?
– Нет, – возразила я. Впрочем, какое Грэйсону вообще дело до моей личной жизни? – Одному человеку, с которым мы играли в шахматы в парке. Он прямо там – в парке – и живет.
– Бездомный, что ли? – Тут Грэйсон взглянул на меня по-новому, точно за все свои поездки ни разу не встречал ничего подобного. Не видывал таких, как я. Но через пару мгновений он снова надел привычную маску. – Права была тетя. Вам еще учиться и учиться.
Он направился вперед, и мне ничего не оставалось, кроме как последовать его примеру, но я старалась шагать с ним вровень, а не спешить за ним хвостиком, точно утенок за своей мамой. Он остановился у порога переговорной и распахнул передо мной дверь. Я скользнула мимо него внутрь, но даже этого мгновенного контакта хватило, чтобы сердце заколотилось о ребра так, будто я бегу в марафоне на скорости двести миль в час.
Ну уж нет, ни за что. Вот что я сказала бы Макс, будь она сейчас на проводе. Что со мной такое? Между прочим, почти все наше знакомство Грэйсон только и делает, что отпускает в мою сторону угрозы. Он меня