Я поморщилась.
– Пресс-конференцией это трудно назвать, а вот дурацкой идеей – в самый раз.
– Я тебе не рассказывал, – проворковал Джеймсон, остановив на мне – несомненно, намеренно – чересчур пристальный взгляд, – что больше всего на свете обожаю дурацкие идеи?
Когда он только вошел в комнату, в голове у меня мелькнула мысль, будто я сама ухитрилась его приманить, затеяв поиск информации об Эмили, но теперь я поняла всю суть этого полуночного визита. Джеймсон Хоторн стоял у меня в спальне посреди ночи. На мне была только пижама, а его тело опасно клонилось к моему.
Все это наверняка не случайно.
Ты – никакой не игрок, девочка моя. Ты – стеклянная балерина – или нож.
– Что тебе нужно, а, Джеймсон? – спросила я. Тело непреодолимо тянуло к нему. Но разум твердил, что лучше отойти.
– Ты солгала журналистам, – заметил он, не сводя с меня глаз. Он ни разу не моргнул – как, впрочем, и я. – То, что ты им рассказала… это ведь ложь, да?
– Ну разумеется. – Если бы я только знала, почему Тобиас Хоторн оставил свое состояние мне, я не стала бы выискивать ответ на этот вопрос плечом к плечу с Джеймсоном.
А еще у меня не перехватило бы дыхание при виде той карты в фонде.
– Со стороны порой сложно сказать, что у тебя на уме, – заметил Джеймсон. – Открытой книгой тебя не назовешь. – Он остановил взгляд в опасной близости от моих губ. И подался вперед.
Хоторнам вверять свое сердце не стоит.
– Не трогай меня! – велела я, но даже отступив на пару шагов назад, ощутила то же чувство, которое всколыхнулось внутри, когда я невольно коснулась Грэйсона в фонде.
Чувство, испытывать которое я не имела никакого права – во всяком случае, по отношению к ним обоим.
– Наша вчерашняя поездочка не прошла даром, – сообщил Джеймсон. – Лично я развеялся и сумел по-новому взглянуть на ту головоломку. Спроси, к каким выводам я пришел, размышляя о наших средних именах.
– Это ни к чему, – заявила я. – Я тоже обо всем догадалась. Блэквуд. Уэстбрук. Давенпорт. Винчестер. Это не просто имена. Это названия местечек, во всяком случае, первые два. Лес Блэквуд. Ручей Уэстбрук, – проговорила я, стараясь сосредоточиться на загадке, а не на мыслях о том, что комната освещена только ночником, а мы стоим чересчур близко друг к другу. – Насчет остальных двух не уверена, но…
– Но… – Джеймсон улыбнулся, обнажив белые зубы. – Со временем ты во всем разберешься. – Он приблизился к моему уху и прошептал: – Мы разберемся, Наследница.
Нет никакого «мы». О чем вообще речь. Я для тебя – просто инструмент, не более того. Я всерьез в это верила. Верила, но вдруг поймала себя на том, что говорю:
– Не хочешь прогуляться?
Глава 46
Нам предстояла необычная прогулка, и мы оба понимали это.
– Блэквуд огромен. Чтобы что-нибудь там найти, надо четко понимать, что мы вообще ищем, – сказал Джеймсон, подладив свой неспешный и мерный шаг к моему. – С ручьем все проще. Он течет практически через все угодья, но, зная моего деда, готов предположить, что искать надо не в воде. А на мосту – или под ним.
– Что за мост? – спросила я. Краем глаза я уловила какое-то движение. Орен. Он в тени, но неотступно следовал за нами.
– Мост, на котором мой дед сделал предложение бабушке. Находится он неподалеку от Вэйбек-Коттеджа. Когда-то давным-давно это был единственный дом моего дедушки. Но по мере того, как его империя разрасталась, он скупал соседние угодья. И построил Дом Хоторнов. Но про Вэйбек-Коттедж не забывал никогда и содержал его в чистоте и порядке.
– Теперь там живут Лафлины, – проговорила я, вспоминая домик на карте, – Эмили была их внучкой… – мне вдруг стало совестно, что я упомянула ее имя, и все же я внимательно проследила за реакцией Джеймсона. Ты ее любил? Как она погибла? Почему Тея винит в этом твою семью?
Рот Джеймсона перекосился.
– Ксандр упомянул, что ты немного пообщалась с Ребеккой, – наконец проговорил он.
– В школе с ней больше никто не разговаривает, – тихо заметила я.
– Поправка, – возразил Джеймсон. – Это она там ни с кем не разговаривает. Вот уже не первый месяц. – Он немного помолчал. Несколько мгновений слышно было только наши шаги – и ничего больше. – Ребекка всегда была скромницей. Исполнительной и ответственной. Именно от нее родители всегда ждали обдуманных решений.
– Но не от Эмили, – подметила я, чтобы заполнить паузу.
– Эмили… – Когда Джеймсон произнес это имя, что-то в его тоне переменилось. – Эмили больше всего на свете любила веселиться. У нее были проблемы с сердцем – врожденное заболевание. И родители всегда и от всего ее защищали – пожалуй, даже слишком усердно. Когда ей было тринадцать, ей сделали операцию, и после этого она хотела одного – жить.
Не выживать. Не держаться на плаву. А жить. Мне вспомнился ее смех на фотографии – это свободное, беспечное, немного лукавое выражение лица, точно она уже тогда знала, что спустя время мы все будем смотреть на этот снимок. На нее.
А потом на память пришло описание, которое Скай дала Джеймсону: человек, который «вечно чего-нибудь жаждет».
– А с ней ты на машине тоже катался? – спросила я. Если бы эти слова можно было забрать обратно, я бы это сделала, но вопрос, увы, прозвучал – и повис между нами.
– Чего мы с Эмили только не делали, – ответил Джеймсон таким голосом, точно каждое слово давалось ему с невообразимым трудом. – Мы с ней были точно один человек, – сказал он, а потом поправился: – Точнее, мне так казалось.
Я подумала о характеристике, которую брату дал Грэйсон: «Большой охотник до чувств. Боль. Страх. Радость. Не важно». Интересно, что из этого он испытывал рядом с Эмили?
– А что с ней случилось? – спросила я. Поиск в Интернете ответов не принес. Но по рассказу Теи сложилось такое впечатление, что Хоторны замешаны в случившемся, что Эмили погибла из-за того, что часто бывала в их Доме. – Где она жила? В Вэйбек-Коттедже?
Джеймсон пропустил мой второй вопрос мимо ушей и ответил лишь на первый:
– С ней случился Грэйсон.
Стоило мне лишь раз произнести имя Эмили в присутствии Грэйсона, и сразу стало понятно, как важна она была для него. При этом Джеймсон выставил все так, будто это именно он с ней встречался. Чего мы с Эмили только не делали.
– Что это значит – «случился Грэйсон»? – спросила я. И обернулась. Орена видно не было.
– Давай сыграем в игру, – мрачно предложил Джеймсон. Мы пошли в гору, и он заметно прибавил шаг. – Я тебе расскажу три факта о себе: один правдивый и два ложных, а ты попробуешь угадать, где какой.
– А разве обычно делают не наоборот: два правдивых факта и всего одна ложь? – уточнила я. Может, я и пропустила чересчур много вечеринок в своей жизни, но не с луны же свалилась, в конце концов.
– Велика радость – играть по чужим правилам, – парировал Джеймсон. Он посмотрел на меня как человек, ожидающий понимания.
Понимания. От меня.
– Факт первый, – начал он. – Я знал содержание дедушкиного завещания задолго до того, как ты у нас объявилась. Факт второй: это я подослал Грэйсона, чтобы он тебя поторопил.
Мы добрались до вершины холма, и я увидела вдалеке дом – Вэйбек-Коттедж. И мост, отделявший нас от него.
– Факт третий, – объявил Джеймсон и на мгновение замер, будто статуя. – Эмили Лафлин погибла на моих глазах.
Глава 47
Играть в игру Джеймсона я не стала – угадывать, какой из названных им фактов правдив. Но предательский ком, вставший у него в горле, когда он произносил последние слова, говорил сам за себя.
Эмили Лафлин погибла на моих глазах.
По этой фразе невозможно было понять, что же произошло. Она не объясняла значения загадочных слов – «с ней случился Грэйсон».
– Может, лучше на мост переключимся, а, Наследница? – предложил Джеймсон, избавляя меня от необходимости угадывать правильный факт. Кажется, он и не хотел, чтобы я это делала.
Я сосредоточилась на пейзаже, раскинувшемся перед нами. Живописный, ничего не скажешь. Деревья тут росли не так густо и потому не заслоняли лунный свет. Я разглядела арку моста, перекинувшегося через ручей, но самой воды под ним видно не было. Мост был деревянный, с перилами ручной – и, судя по всему, очень тщательной – отделки.
– Твой дедушка сам его построил?
Пускай я ни разу не встречалась с Тобиасом Хоторном, мне вдруг стало казаться, что я его знаю. Он был повсюду – в каждой детали этой головоломки, в доме, во внуках.
– Не знаю, он ли построил этот мост, – сказал Джеймсон, и на его губах заиграла улыбка, которой позавидовал бы и Чеширской кот, а зубы замерцали в лунном свете. – Но если наши догадки верны, то он наверняка что-нибудь в него встроил.
Стоило отдать Джеймсону должное: в искусстве притворства ему не было равных. Он вел себя так, будто я не спрашивала его об Эмили, а он сам не признался в том, что она умерла у него на глазах.
Будто все, что случается после полуночи, навечно остается под покровом мрака.
Он прошелся по мосту. Я последовала его примеру. Мост был старый, немного скрипучий, но прочный, как камень. Дойдя до самого конца, Джеймсон зашагал обратно, раскинув руки в стороны и легонько касаясь перил кончиками пальцев.
– А что мы вообще ищем? Есть идеи? – поинтересовалась я.
– Как только увижу, сразу пойму, – сказал он. С таким же успехом можно было бы сказать: «Как только увижу, дам тебе знать». Он упомянул, что они с Эмили были очень похожи, и я все никак не могла отделаться от чувства, что на моем месте она отказалась бы играть роль молчаливого наблюдателя. С ней Джеймсон не вел бы себя как с безвольным инструментом, обнаруженным в самом начале игры и припасенным на всякий случай до самого ее конца.
Я тоже личность. Я многое могу. Я здесь. И в игре. Я достала телефон из кармана пальто и включила фонарик. Прошлась вдоль моста, внимательно рассматривая перила и выискивая на них надписи или засечки – ничего. Мой взгляд заскользил по шляпкам гвоздей, вбитых в дерево – я пересчитала их, мысленно измерив расстояние между ними.