— У нас есть место встречи.
— Время еще есть?
— Да.
— Сколько?
В глазах Филипа она прочла: «Мы не говорим об этом». Потом он сказал — тише, слабее. Беззащитнее.
— Скоро.
— Как скоро?
Он отвёл взгляд.
— Совсем скоро.
Наоми и тогда знала, что на Церере действуют радикальные группировки АВП, но её это не волновало. Радикальная АВП тоже ведь АВП, они одна семья. Может, это безумный дядюшка, выпивающий и драчливый, но Земля повышает тарифы, Марс снижает цены на руду, и ощущение, что они в осаде, заставляет астеров помнить — прежде всего, они астеры. А когда полетаешь с Рокку, разговоры про уничтожение марсиан и землян становятся чем-то вроде белого шума.
Роды были тяжёлыми. Тридцать часов. Мышцы брюшной стенки, ослабевшие за время жизни с неустойчивой силой тяжести, просто рвались. Будь Наоми на корабле Рокку или даже на станции Гигея, она вполне могла умереть, а вместе с ней и ребёнок. Но в медицинском комплексе Цереры видали и худшее. С ней в палате всё время была седая женщина с расписанными татуировками руками, пела ей на арабском и суахили. Наоми до сих пор её помнила и слышала голос, только имя забыла. Если вообще его знала.
Филип сделал первый свой мучительный и рассерженный вдох в пять утра, через день после того, как она пришла в медкомплекс. Педиатрический сканер проверил младенца — самые длинные пять секунд в жизни Наоми — и объявил, что ребёнок здоров в пределах нормальной погрешности. Седая женщина положила его к ней на грудь и запела благословение.
Наоми не пришло тогда в голову задуматься, где же Марко. Она полагала, что он где-то рядом, в зоне ожидания, готовый раздавать что-то вроде сигар, как только появятся новости. О ней и о сыне. Возможно даже, так оно и было.
— Нам нужно быть там, или достаточно просто покинуть станцию? — спросила Наоми.
— Как минимум, убраться со станции. Лучше быть там, но не здесь — точно.
— И куда мы направимся?
— Скопление Венгрия.
Группа маленьких астероидов с высоким альбедо. Станции нет, но есть стоянка с открытым доступом. Так же близко к внутренним планетам, как и астероиды Пояса.
— И мы там с кем-то встречаемся?
— Не там. Корабль, несколько дней пути. В сторону Солнца. Среди астероидов Венгрии. Называется «Пелла».
— А потом?
Филип по-астерски, с помощью рук, пожал плечами. Должно быть, Наоми могла знать это, но не больше. Она думала: а что если надавить? И поняла, что на этот эксперимент не решится. Прости, я любила тебя больше всех на свете. Я осталась бы, если бы могла. Я взяла бы тебя с собой.
Филип взглянул на неё, потом отвернулся.
Всю следующую неделю после родов она в основном приходила в себя. Младенец довольно долго не давал ей спать, но кроме недели адских колик с ним оказалось не тяжелее и не легче, чем она ожидала. Больше всего Наоми страдала от скуки, и тут ей помогал Марко. Местные, с кем он пил, оказались механиками и техниками из порта, и Марко рассказывал ей об инженерных проблемах, которые они пытались решать. На полмесяца они стали чем-то вроде консультантов. Наоми это нравилось, она нуждалась в каком-то интеллектуальном стимуле. Пока Филип спал в пластиковой кроватке, она настраивала диагностическую программу переработчика воды. Делала временнЫе контроллеры для блоков определения силы сдвига. Дорабатывала программы тестирования локализации магнитной ловушки.
Той самой, которая совсем скоро станет причиной гибели «Гамарры».
— Ладно, сказала Наоми. — Я посмотрю, что можно сделать.
— У тебя есть доступ к другим кораблям? — спросил Филип.
— Может, я смогу зафрахтовать что-нибудь.
— Мы не можем просто нанять корабль. Нельзя оставлять следы.
Она понимала — что бы ни затевалось, это значило, что за Филипом, Кином и остальными придут люди с оружием. Может, спецслужбы, может, другая фракция АВП, может, что-то еще, чего она пока не представляет. Но последствия неизбежны. И это будет насилие.
— Возможно, я сумею осторожно нанять что-нибудь, — сказала Наоми. — Если не получится — до тебя не доберутся, не сомневайся.
Филип проглотил комок в горле, и на мгновение она увидела на его лице тень страха. Сейчас ему шестнадцать. Столько же, как было ей, когда она встретила его отца. На три года меньше, чем когда она прижимала сына к груди.
— Я была бы рядом с тобой, если бы он позволил, — слова вырвались сами собой, она не могла их удержать. Он просто мальчик. И Марко уже возложил на него эту неведомую ношу. Заставил отвечать за какое-то — она чувствовала — отнюдь не доброе дело. Наоми поднялась на ноги. — Теперь уже ничего не поделаешь. Но я была бы с тобой. Если бы он позволил.
Если бы он позволил. Тяжёлые слова, токсичные, как свинец. Я бы делала то, чего хотела, если бы он до сих пор меня не контролировал. И он всё ещё продолжает. После всех этих лет, после всех перемен, после всего, что я сделала и кем стала, я не оставила бы тебя ему, если бы Марко до сих пор меня не контролировал. Он меня держит. Наказывает за то, что не позволила собой управлять.
— Ладно, — сказал Филип. Его лицо ничего не выражало.
Наоми кивнула. Кулаки у неё сжались так крепко, что ныли костяшки пальцев. Она заставила себя немного расслабиться.
— Дай мне один день. Я узнаю побольше.
— Приходи в этот клуб, — ответил Филип. — Если нас не будет — просто подожди, и мы с тобой свяжемся. Нам нельзя сидеть на одном месте.
Я могла бы остаться с тобой, подумала она, и возненавидела себя за разочарование, которое чувствовала. Воссоединения не получилось. Может, её и привела сюда проблема с Филипом, но сейчас происходило что-то иное — он возвращал свою давно потерянную мать обратно, в свой мир. А если ей хотелось сидеть с ним, есть сладости и рассказывать друг другу о жизни — чего у них никогда не было — это её проблемы.
— Понятно, — сказала Наоми, помолчала минуту, потом отвернулась. Она была уже возле двери, когда Филип снова заговорил — сдавленным голосом, как будто ему с трудом давались слова.
— Спасибо за то, что приехала.
Сердце стучало в её груди как молот. А Филип сидел за столом и смотрел. Он был сейчас похож на отца. Наоми пыталась представить себя такой юной. Она не смогла бы выбрать такие слова — совершенно пустые, ранящие и жестокие. Её губы на миллиметр растянулись в улыбке — скорее печальной, чем радостной.
— Он велел тебе это сказать? — спросила она. — Так ведь?
Молчание мальчика могло означать многое или совсем ничего.
После «Гамарры» Марко явился домой счастливый и пьяный. Она сказала, чтобы не шумел, не будил малыша. Марко подхватил её на руки и закружил по маленькой комнате, пока Наоми не взвизгнула от боли, задев щиколоткой кровать. Он отпустил её, нежно погладил ушиб, поцеловал. Марко смотрел на неё снизу вверх, в его улыбке были и жажда, и обещание, и Наоми подумала — смогут ли они сейчас любить друг друга так тихо, чтобы Филип не проснулся. Она думала о любви, когда он разрушил её мир.
— Нам удалось. Тебе, понимаешь?
— Что удалось? — спросила она, падая на гелевую кровать.
— Рассчитаться за Террион-Лок, — сказал Марко. Защитить Пояс. Ради нас. Ради него.
Марко кивнул в сторону малыша. Филип сосал палец во сне, глаза сомкнуты так плотно, что казалось, больше никогда не откроются. Наоми поняла, что уже всё знает. Сердце, душу и тело затопил пронзительный холод. Марко это почувствовал. Воспоминание о его взгляде снизу вверх, от её колен, о той насмешливой улыбке, до сих пор пылало в памяти.
— Что мне удалось? — спросила она.
— Идеальное преступление. Первое из многих.
Наоми поняла. «Гамарра» уничтожен с помощью её кода. Из-за неё погибли люди, и все угрозы и призывы Рокку перестали казаться пустой болтовнёй. Марко стал убийцей, она тоже. Они всё-таки занялись любовью — он был слишком разгорячён, чтобы отступать, а она слишком потрясена даже для того, чтобы осознать, как хотела бы отказаться. Она ненавидела это, но так случилось. Это стало началом тёмных времён, и оглядываясь назад, она знала, что всё остальное — депрессия, страх, потеря Филипа, её неудавшееся самоубийство — всё скрытно присутствовало в той ночи.
Как краткая надпись над дверью ада.
Снять нору рядом с портом оказалось несложно. Ей хватило денег, чтобы взять анонимный кредит, провести через внестанционный обменник и вернуть обратно на теневой кратковременный счёт. Правда, это казалось странным, ей давно не приходилось заниматься такими манипуляциями. С тех самых пор, как она нанималась на «Кентербери» — как будто семь жизней назад.
Наоми сидела на хлипкой гелевой кровати и ждала, когда отступят рыдания и пройдёт тошнота. Казалось, так будет всегда, но всё же ей стало легче. Потом она долго стояла под душем, сменила одежду на свежую, купленную в киоске. Плотный клубок сжатой ткани развернулся, превратившись в комбинезон, как выбравшееся из куколки насекомое, и это казалось метафорой.
На её ручной терминал пришло полдюжины сообщений от Джима. Она их не воспроизводила — слишком велик был соблазн поплакаться, рассказать всё человеку, которому полностью доверяет. А потом у него появится потребность действовать. Прилететь и всё исправить. Ввязаться в её проблемы и дела. Пропасть между тем миром и этим, между Марко и «Росинантом», слишком драгоценно, чтобы приносить его в жертву. Время для утешения придёт потом, когда она сделает всё необходимое. Когда спасёт Филипа. Когда вырвется от Марко. Поэтому Наоми не открывала сообщения. Но и не удаляла.
Уже тогда, с Рокку, Марко начинал культивировать образ лидера. И получалось неплохо. Как бы худо не оборачивалось дело, он всегда умел представить каждое новое препятствие чем-то, что он предвидел, а каждое решение — даже то, к которому не имел никакого отношения — как следствие своих выдающихся способностей. Однажды он объяснил, как ему это удаётся.