Ладно. Плохой план лучше, чем никакого плана. Палец Алекса дернулся к панели управления. Ее расположение было непривычным, и в сердце колом встало ощущение, что он вводит неверные данные лишь потому, что находится не на собственном чертовом корабле.
Охнула Бобби. Алексу не хватило сил, чтобы обернуться к ней. Он понадеялся, что это не от боли. Большие g не пойдут на пользу человеку, недавно получившему несколько дыр. Алекс сказал себе, что это просто иголки впрыскивают жидкость.
На экране перед ним вспыхнуло сообщение, посланное с консоли Бобби.
«Премьер-министр. Корабли охраны».
Мозгу Алекса, заполненному лекарствами и паникой, потребовалось несколько секунд, чтобы осознать значение этих слов. У «Бритвы» нет оборонительных орудий или перехватчика торпед, но у направляющейся на Луну флотилии они есть. Алекс ввел данные в систему навигации. Они точно не успеют добраться до марсианских кораблей, прежде чем их настигнут торпеды, но возможно — с трудом, но возможно — оказаться в пределах антиторпедной защиты конвоя. Если он сейчас же встанет на курс. Если марсиане поймут, что происходит, и выстрелят немедленно. И ускорение выйдет за пределы того, что может вынести он или Бобби.
Почти не думая, он включил маневровые двигатели, и кресла с щелчком встали в новое положение, отметив смену курса. Торпеды, похоже, приблизились, скорректировав курс и определив, где будет находиться катер. Алекс послал сигнал SOS на всех стандартных частотах и понадеялся, что тот, кто заметит его на флотилии, умеет быстро соображать. Две сферы — время до столкновения и радиус действия антиторпедной защиты марсиан — не пересекались, но их разделяло всего несколько сотен кэмэ. Учитывая скорости, просто моргнуть не успеешь. Алекс повернулся к приборам медицинского контроля и переключил Бобби вместо вливания «сока» на протокол поддержания жизни.
«Прости, Бобби, — подумал Алекс. — Я бы предупредил тебя, если бы было время, но тебе нужно немного подремать, если не хочешь истечь кровью».
Он увидел, как данные ее жизненных показателей взметнулись и упали, кровяное давление и температура тела рухнули, как камень в океан. Алекс ускорился до пятнадцати g.
Сердце болело. Он надеялся, что не заработал инфаркт, но не удивился, если бы заработал. Идти на пятнадцати g — идиотизм, просто самоубийство. Он ощущал, как под весом ребер и кожи из груди выдавливает воздух. Он не дышал, а хрипел. Но теперь сферы соприкоснулись. Тянулись долгие минуты. Потом от марсианской флотилии отделились пять быстрых объектов. Это заняло до хрена времени, но они приближались. Алекс попытался набрать сообщение, предупредить марсиан, что за ними есть другие корабли, невидимый флот. Но не сумел удержать мысль на достаточное время, чтобы его послать. Сознание расплывалось, вся вселенная разлеталась на куски.
Медицинские системы замигали в сигнале тревоги, и Алекс решил, что это Бобби, всё-таки открылись ее раны. Но это касалось его. Что-то у него в кишках разорвалось. Алекс сбросил предупреждение и снова стал наблюдать, как смерть подбирается всё ближе.
Они не сумеют. Первая торпеда была уже слишком близко. Она попадет в «Бритву» до прибытия спасения. Разве он не этого ожидал? Но кое-что...
Он не осознал, что сменил курс. Это сделали его пальцы. Сферы больше не соприкасались, пока он не переключился в режим столкновения со второй торпедой. И тогда, возможно... Возможно.
Он ждал. Первая торпеда приближалась. Пять тысяч километров. Четыре тысячи. Он сбросил стержень.
Двести километров...
Перегрузка исчезла. «Бритва» еще неслась по космосу, но прекратила ускоряться. Позади первая торпеда исчезла в ядерном взрыве двигателя. Вторая торпеда задрожала и свернула, чтобы избежать расширяющегося облака раскаленных газов, а перед Алексом зажглись четыре огонька, они перемещались по экрану так быстро, что он видел только следы.
Через долю секунды марсианская противоторпедная оборона уничтожила торпеду, но он уже потерял сознание.
Глава двадцать первая
— Бист бьен, Костяшка? — спросил Карал.
Узкий, наскоро оснащенный вельбот был слишком велик для такой маленькой команды. Дрянная конструкция, бесполезное пространство. Не изношен, а просто дешевка. Наоми посмотрела на Карала из-под завесы волос и улыбнулась.
— Быть — в принципе уже неплохо, — пошутила она. — Комо са?
Карал сделал неопределенный жест руками. С годами его волосы тронула седина. Как и щетину на подбородке. А когда-то его волосы были черны, как сам космос.
Карал заглянул ей в глаза, но она не моргнула.
— Должен кое-что сказать.
— Теперь между нами нет тайн, — ответила она, и он засмеялся.
Наоми тоже улыбнулась. Заключенный флиртует с тюремщиком в надежде, что тот подобреет и когда-нибудь поможет. Вдруг так и будет?
Больше всего ее пугало, насколько хорошо она знает правила этой игры. С того мгновения, когда она пришла в себя, Наоми отвечала тем, кто с ней заговаривал, смеялась в ответ на шутки. Она вела себя так, словно ее похищение было в порядке вещей, что-то вроде того, как взять без спроса чужие инструменты. Она притворялась спящей. Впихивала в себя еду, насколько позволял комок в горле. И все обращались с ней, как будто она осталась прежней, как будто можно забыть прошедшие годы и все их противоречия, вернуть ее обратно, словно она никогда и не уходила. Словно она никогда не была кем-то другим. Она научилась прятать страх и гнев с такой легкостью, словно никогда и не переставала.
А может, так оно и есть?
— Это был я, — сказал он. — Помогал с Филипито. Заботился.
— Хорошо.
— Нет, — возразил Карал. — До того. Иногда он был со мной.
Наоми улыбнулась. Она старалась не вспоминать те дни отчаяния, когда она сказала Марко, что уезжает. Дни после того, как он забрал Филипа. Чтобы мальчик был в безопасности, так он сказал. Пока она не возьмет эмоции под контроль, так он сказал. В горле у нее встал комок, но она всё равно улыбнулась.
— В те дни. Он был с тобой?
— Да нет. Иногда. Он переезжал, да? Ночь тут, две ночи там.
Ее ребенка передавали по знакомым. Великолепная манипуляция. Марко использовал собственного сына в качестве сигнала, насколько может доверять каждому, и в то же время пометив ее как чокнутую. Опасную. Позаботился о том, чтобы в их окружении воспринимали его как цельного парня, а ее — как близкую к безумию. На нее вдруг нахлынули воспоминания о Карале, заглядывающем на кухню, пока Наоми вырывается из рук его жены. Суджа, так ее звали. Как он тогда воспринимал ее слезы и ругательства?
— Если бы ты промолчал, я бы и не узнала, — ответила Наоми. — И зачем ты сказал?
Карал снова пожал руками.
— Новый день. Новое начало. Решил смахнуть старую ржавчину.
Наоми попыталась прочесть по его лицу, правда ли это или просто очередная маленькая жестокость, на которую она не сможет ответить, не показавшись чокнутой. Если бы это произошло на «Роси», она бы поняла. Но здесь и сейчас в балансе между страхом, злостью и попыткой взять себя в руки тонули такие мелочи, как правда. В этом заключалась вся прелесть того способа, которым Марко настроил ее против себя самой. Сказать ей, что она сломлена, это всё равно что сломать, прошло пятнадцать лет, но ничего не изменилось.
А потом на мгновение в памяти возник Амос, куда более реальный, чем корабль вокруг. Неважно, что у тебя внутри, босс. Важны только поступки. Она не знала — то ли это воспоминания, то ли мозг пытается найти островок уверенности в том окружении, где ни на что нельзя положиться.
«Если Амос стал для меня символом мудрости, я в дерьме», — подумала она и засмеялась. Карал вернул улыбку.
— Спасибо за прямоту, — сказала Наоми. — Новое начало. Смахнуть старую ржавчину.
И если мне представится шанс бросить тебя в топку, Карал, то ты сгоришь, Богом клянусь.
Пискнуло предупреждение об ускорении. Наоми не заметила, когда корабль начал вращаться. Может, пока она спала, или постепенно и незаметно увеличивал скорость вращения. Это неважно. Она — всего лишь груз. И неважно, что ей известно.
— Пристегнулась? — спросил Карал.
— Сейчас, — ответила она, чуть приподнялась к потолку, а потом опустилась в кресло между Кином и Крыльями. Оказалось, что настоящее имя Крыльев — Алекс, но это имя уже было для нее занято, и он навсегда остался Крыльями. Он улыбнулся, и она тоже, пристегиваясь к гелевому сиденью.
Предупреждающий сигнал перешел от янтарного сияния к обратному отсчету в золотистых цифрах, и на ноле кресло подпрыгнуло и обхватило ее. Включилась обратная тяга. Когда торможение закончится, они будут рядом с Марко.
Она думала, что перед шлюзовой камерой будет что-то вроде прощания. Объятия и ложь — как принято после долгого путешествия. Когда этого не случилось, она поняла, что долгим путешествие было только для нее. Полет со станции Церера в сторону Солнца, к Марсу и астероидам Венгрии для остальных — как пройтись от кресла в сортир.
Из рубки появился Филип, выглядел он сурово и мрачно. Нет, не так. Выглядел он как мальчик, пытающийся выглядеть суровым и мрачным.
— Проверьте, нет ли у нее оружия, — бросил Филип кусачие слова.
Кин перевел взгляд с Филипа на Наоми и обратно.
— Вердад? Костяшка ведь своя, давным-давно. Разве не...
— Никаких пленных на «Пелле» без проверки, — ответил Филип и вытащил из кармана стреломет, но не нацелил в нее. — Так заведено, да?
Кин пожал руками и повернулся к Наоми.
— Так заведено.
Филип посмотрел на нее, плотно стиснув губы. Его пальцы потянулись к спусковому крючку. Он хотел выглядеть угрожающим, но выглядел напуганным. И злым. Поручить похищение сыну — такое мог придумать только Марко. Неважно, что это жестоко, хотя это так. Неважно, что это разрушит отношения, которые могли бы между ними сложиться, хотя это так. Важно лишь то, что это сработает. Теперь даже отправка Филипа на Цереру выглядела манипуляцией. Вот твой сын — там, где ты его бросила. Полезай в мышеловку и забери его обратно.