— Прости, Наоми. Вернемся к этому позже. Но я правда рад, что ты опять с нами. Я знаю, между нами есть напряженность и мы смотрим на мир по-разному. Но ты всегда останешься матерью моего сына, а я всегда буду любить тебя за это.
Он поднял кулак, давая знак охране.
— Позаботьтесь о ее безопасности и приготовьтесь к ускорению. Мы идем сражаться.
— Сэр, — сказал один охранник, когда другой взял Наоми под локоть.
Ее первым побуждением было оказать сопротивление, вырваться, но какой в этом прок? Она двинулась к лифту, до боли стиснув зубы.
— Еще кое-что, — сказал Марко, и она повернулась, подумав, что он обращается к ней. Но это было не так. — Когда запрешь ее, убедись, что она может просматривать новости. Сегодня всё изменится. Мы же не хотим, чтобы она всё пропустила, да?
Глава двадцать вторая
Новости часа рассказывали о крупном астероиде, упавшем в Северной Африке. Оксфордский центр в Рабате, в пятистах километрах к западу от места падения, оценивал землетрясение в 8,75 балла по шкале Рихтера в эпицентре.
Амос снова попытался откинуться в кресле. Дурацкая дешевая неудобная мебель из легкого пластика, отлитая на заводе машиной, которой уж точно не придется в ней сидеть. Он сразу подумал, что она специально подобрана, чтобы не возникала мысль использовать ее в драке — это было бы неудобно и неэффективно. И тем не менее, кресла были прикручены к полу. Каждые пять минут Амос машинально упирался пятками в бетонный пол и пытался отодвинуться. Кресло слегка сгибалось, но не становилось удобнее и тут же возвращалось к старой форме, когда Амос отступал.
«...не видели со времен Кракатау. Воздушное движение серьезно затруднено, шлейф осколков угрожает как гражданским, так и торговым судам. За более подробным анализом ситуации мы обращаемся к Киврин Альтхуссер в Дакаре. Киврин?»
На экране появилась женщина с оливковой кожей и в хиджабе песочного цвета. Она облизала губы, кивнула и начала говорить.
«Ударная волна достигла Дакара около часа назад, и власти еще оценивают ущерб. На мой взгляд, город просто опустошен. У нас есть информация, что многие, очень многие здания не выдержали удара. Энергоснабжение прекращено. Больницы переполнены. В это самое время происходит эвакуация башен Эль-Хашаб, и есть опасения, что северная башня нестабильна. Небо... небо здесь...»
Амос снова попытался откинуться в кресле, вздохнул и встал. В приемной никого не было, кроме него и пожилой женщины, кашлявшей в дальнем углу. Окна маленького помещения выходили на скучные двести метров Северной Каролины, абсолютно голые от ворот до входа в здание. Два ряда ураганных заграждений преграждали путь к двухэтажной бетонной стене. На каждом углу — места для снайперов, автоматические оборонительные орудия неподвижны, как стволы деревьев. Здание было низким, из земли выглядывал единственный этаж с административными помещениями и служебным входом. Все, что происходило здесь, по большей части происходило под землей. Именно в таком месте Амос надеялся никогда не оказаться.
Хорошая новость заключалась в том, что он мог уйти, когда закончит.
«К следующим новостям. Сигнал бедствия, переданный конвоем, сопровождающим премьер-министра Марса, по всей видимости, подлинный. Группа неизвестных кораблей...»
Позади него открылась дверь. Человек внутри выглядел безмерно скучающей сотней кило рельефных мышц.
— Кларк!
— Я! — поднимаясь, сказала кашляющая старуха. — Я Кларк!
— Сюда, мэм.
Амос почесал шею и вернулся к созерцанию тюремного двора. Новости по-прежнему восторженно трещали о всяком творившемся в мире дерьме. Он бы слушал внимательнее, если бы не планировал, как бы выбирался отсюда и где погиб бы, пытаясь это исполнить. Из услышанных обрывков было ясно, что у репортеров удачный день.
— Бартон!
Он медленно подошел. Здоровяк проверил его ручной терминал.
— Вы Бартон?
— Сегодня да.
— Сюда, сэр.
Он проводил Амоса в комнатку с прикрученными к полу стульями и столом. Стол, по крайней мере, был крепкий.
— Посещение?
— Ага, — сказал Амос. — Ищу Клариссу Мао.
Здоровяк взглянул исподлобья.
— У нас тут нет имен.
Амос раскрыл терминал.
— Я ищу 42-82-4131.
— Спасибо. Вам необходимо сдать все личные вещи, включая еду и напитки, ручной терминал и любую одежду, содержащую больше семи граммов металла. Никаких молний, супинаторов и такого прочего. На территории тюрьмы действуют урезанные гражданские права, как указано в кодексе Гормана, который может быть вам предоставлен по запросу. Вам нужен кодекс?
— Все нормально.
— Извините, сэр. Я должен услышать «да» или «нет».
— Нет.
— Спасибо, сэр. На территории тюрьмы вы должны подчиняться указаниям любого сотрудника без промедления и вопросов. Это все ради вашей безопасности. Если вы не подчинитесь, охрана и сотрудники могут использовать любые необходимые средства, чтобы обеспечить вашу безопасность и безопасность остальных. Вы понимаете и соглашаетесь?
— Конечно, — сказал Амос. — Почему бы нет?
Здоровяк толкнул через стол терминал, и Амос прижал к экрану большой палец и подождал, пока считается отпечаток. Маленький индикатор на боку устройства стал зеленым. Здоровяк забрал его вместе с терминалом и ботинками Амоса. Шлепанцы были сделаны из бумаги и клея.
— Добро пожаловать в Яму, — первый раз улыбнулся здоровяк.
Лифт был из стали и титана, огни на потолке мигали так быстро, что это едва можно было заметить. Два охранника, по всей видимости, жили в нем, катаясь туда-сюда. Дерьмовая работенка. На десятом уровне вниз Амоса уже ждал эскорт — седая широколицая женщина в легкой броне. Амос не смог распознать пистолет в ее кобуре. Когда он ступил в вестибюль, что-то дважды пикнуло, но никто из охранников не начал стрелять, и Амос решил, что так и должно быть.
— Сюда, сэр, — сказала сопровождающая.
— Ладно.
Их шаги эхом отражались от пола и потолка. Лампы, заключенные в металлические решетки, отбрасывали вокруг сетку теней. Амос вдруг понял, что сжимает кулаки, представляя, как нужно ударить охранницу головой о стену, чтобы забрать у нее пистолет. Просто привычка, и это место возродило ее к жизни.
— Первый раз внизу? — спросила женщина.
— Заметно?
— Слегка.
С противоположного конца коридора донесся мужской рев. Амоса накрыло знакомым спокойствием. Брови сопровождающей поползли вверх, и он улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ, но поняла его неправильно.
— Ничего страшного, — сказала она. — Мы пройдем мимо.
Вдоль бетонного коридора выстроились серо-зеленые металлические двери с одинаковыми окошками с зеленоватым стеклом, из-за которого помещения внутри казались погруженными под воду. В первом четыре охранника в той же легкой броне прижимали к полу какого-то человека. Женщина из комнаты ожидания сжалась в углу, закрыв глаза. Кажется, она молилась.
Заключенный — высокий, худой мужчина с длинными волосами и развевающейся бородой цвета железа — заревел снова. Быстрым — быстрее, чем мог уследить глаз Амоса, — движением он схватил одного из надзирателей за лодыжку и повалил. Однако у двоих других было нечто, похожее на хворостины, один приложил заключенного по спине, другой по затылку. Выругавшись последний раз, тот обмяк. Упавший охранник поднялся под шуточки коллег, из его носа текла кровь. Женщина в углу опустилась на колени, ее губы шевелились. Она прерывисто вздохнула, а когда заговорила, то заплакала, ее голос звучал откуда-то издалека.
Сопровождавшая Амоса проигнорировала это, и он тоже.
— Ваша здесь. Ничего не передавать и не брать. Если почувствуете опасность, поднимите руку. Мы будем наблюдать.
— Спасибо, — ответил Амос.
Пока не увидел ее, Амос не осознавал, насколько все здесь напоминало медицинский центр для живущих на пособие. Дешевая больничная пластиковая кровать, ничем не отгороженный стальной унитаз, потрепанная медицинская система со светящимся пустым серым экраном, и Кларисса с тремя пластиковыми трубками, торчащими из вен. Она была тоньше, чем во времена перелета со станции Медина, когда та еще не была станцией Медина. Локти казались толще рук, глаза просто огромные.
— Привет, Персик, — сказал Амос, усаживаясь на стул у кровати. — Выглядишь как дерьмо на палочке.
— Добро пожаловать в Бетлехем, — улыбнулась она. — Так что привело тебя в мои оплачиваемые государством апартаменты?
За окном два охранника протащили куда-то железного человека. Кларисса проследила за взглядом Амоса и хихикнула.
— Это Конечек. Он тут добровольно.
— С чего ты взяла?
— Он может уйти, если захочет, — ответила она, подняв руку, чтобы продемонстрировать трубки. — Мы все тут модифицированные. Если бы он позволил вынуть его моды, мог бы уехать в Ньюпорт или Анголу. Не свобода, конечно, но там есть небо.
— Их не могут просто удалить?
— Неприкосновенность тела записана в конституции. Конечек — мерзкая скотина, но все равно может выиграть судебный процесс.
— А ты? Твои, ну... штуки?
Кларисса наклонила голову. От ее смеха затряслись трубки.
— Кроме того, что каждый раз после использования меня пару минут жестко тошнит, у них есть и другие побочки. Если их вынуть, я выживу, но будет еще неприятней. Оказывается, эти штуки не нашли широкого применения не без причин.
— Черт. Хреново тебе.
— Кроме всего прочего это означает, что я здесь, пока... ну, пока я вообще где-то есть. Блокаторы по утрам, ланч в кафетерии, полчаса упражнений, а потом я могу три часа сидеть в своей камере или в накопителе с девятью сокамерниками. Сполоснуть, повторить. Это справедливо. Я делала много плохого.
— Оставь всю эту чушь насчет искупления и исправления священникам.
— Не все можно искупить, — ее голос дал понять, что она много об этом думала. Усталый и сильный одновременно. — Не каждое пятно можно вывести. Иногда ты делаешь что-то настолько плохое, что несешь последствия до конца жизни и забираешь сожаления с собой в могилу. Такой вот хеппи-энд.